Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников

или вообще чист. А если что уплывает по его вине, то возмещает все. Аслан снова внимательно посмотрел на Гришу и усмехнулся.

— В общем, история темная, и разбирайтесь сами, — произнес он. — Но с вас обоих, ребята, по одному лимону, срок сами знаете какой — неделя.

— А не вернете, счетчик включим, каждый день сумма будет удваиваться, — радостно сказал Тимур; его-то эта ситуация только забавляла.

— Аслан, скости немного, — вновь запричитал Гриша фальшивым голосом. — Где я тебе возьму?

— Ты-то найдешь, — усмехнулся Аслан. — А Алексей у брата попросит. — Потом он посмотрел на меня и добавил: — Извини, Алеша, но такие правила. Рад бы тебе помочь, но не могу.

— Давай, давай, ищи бабки! — толкнул меня в бок Тимур.

И тут я увидел, что к нам идет Леночка, вприпрыжку, с ранцем за спиной. Она всегда перед школой забегала ко мне, если я почему-то задерживался.

— Приветик! — крикнула она еще издали. — Как дела?

— Ничего. — Я подождал, пока она подойдет ближе. Не хотелось бы мне, чтобы Аслан и другие видели ее.

— Дела у него на тройку с минусом, — вмешался Тимур. — А что это за птичка-невеличка?

— Он у них квартиру снимает, тут, рядом, — вставил Гриша заискивающе.

Аслан протянул руку и погладил Леночку по голове. Я заметил, что она испуганно дернула плечами.

— Хорошая девочка, — произнес Аслан. У него была тяжелая рука, с золотыми перстнями.

— Ладно, Лена, иди в школу, — сказал я. — Мне сейчас некогда.

Она посмотрела на меня растерянно, потому что я никогда не говорил с ней так резко, но послушалась. А когда шла, несколько раз оглянулась на меня. И мы все тоже смотрели ей вслед, словно у нас других дел не было.

— У них дети беленькие, а у нас черненькие, — сказал Аслан, как бы рассуждая вслух. — Солнце жжет одинаково, но кого закаляет, а кого обжигает. Забавно.

— Ты о чем? — спросил Тимур.

Аслан посмотрел на него и вздохнул.

— Ну, значит, договорились, — повернулся он к нам с Гришей. — Через неделю. Палатку закройте, пока Тимур товар не привезет. Тебя, Леша, подбросить до училища?

— Подбрось, — согласился я.

Что мне еще тут оставалось делать? Слушать Гришино нытье? Я почти на сто процентов был уверен, что никакого ограбления не было. А если не так, то какого хрена он вообще впустил их в палатку? И все равно можно было бы отбиться. Если бы я там был. Никто не станет стрелять в продавцов в центре Москвы. Это можно только по народу, из автоматов. А если это сам Гриша придумал, то ловко, ничего не скажешь. Попробуй теперь докажи. Сам виноват, знал же, что он из себя представляет. Нет, ничего, думал я, трясясь в машине между Аслановыми охранниками, все нормально. За такую ночь и миллиона не жалко. Весь вопрос: где его откопать? Я стал соображать, но мысли тоже тряслись между Полиной и Асланом, а попутного решения не находилось. Только одно: обратиться к Володе, брату. Там, в Твери, куда мы все собирались через день.

В училище я сел на заднюю парту и, положив под голову сумку, заснул. Ничего мне не снилось и ничего я не слышал, кроме монотонной бубниловки преподавателей. А растолкал меня Димыч.

— Кончай дрыхнуть, — сказал он. — Ты уже пятый час спишь. Тяжелая ночь была?

— Легкая, — пробормотал я. — Димыч, где достать миллион?

— У меня есть сто способов, — с готовностью сообщил он. — Первый: печатаешь эти сто способов и продаешь кому-нибудь ровно за миллион.

— Умолкни, — сказал я и пошел в спортивный зал, немного размяться.

Пока я мутузил и пинал боксерскую грушу, я вспомнил о толстяке в шляпе. А тут и сам Петр Степанович вышел из своей каморки и направился ко мне.

— Побольше серий, — сказал он. — Рука — нога — рука, и не спи. Противник не должен догадываться, какой удар нанесешь в следующую секунду, меняй тактику. И скорость, скорость.

А я и так молотил, как пропеллер. Он понаблюдал за мной еще некоторое время и недовольно поморщился.

— Нет, выпускать тебя еще рано. Только как мальчика для битья. — Это он меня подзадоривал, так я понял.

— Петр Степанович, а этот, который со мной вчера разговаривал, ваш друг?

— Знакомый. А что, надумал согласиться?

— Пока еще не решил.

— Смотри, бои там жестокие. Не с девушкой обниматься.

Я вытерся брошенным им полотенцем и кивнул:

— Само собой. Только от иной девушки получишь такой удар, которого и не ждешь вовсе.

В общем, поговорили мы еще немного, а потом я поехал в общежитие и поспал часа два. Прежде чем ехать в Сокольники на концерт рок-группы «Кар-Мэн», куда я пригласил и Полину.

Два билета у спекулянтов стоили уйму денег, но когда на тебе висит миллион, то о каких-то тысячах уже не думаешь. Все равно не помогут. Что меня порадовало, так это ее прежняя прическа. Значит, решил я, мое мнение ей не безразлично. Выглядела она немного уставшей, но без спора дала бы сто очков вперед любой из собравшихся здесь размалеванных девчонок. Хотя многие из них смотрелись очень симпатично. А кожаные и джинсовые парни на Полину откровенно пялились. Одного пришлось отодвинуть в сторону, чтобы не прикасался. Неужели я стал ревновать? Этого мне еще не хватало. И все же мне было приятно, что на нас смотрят со всех сторон.

Я еще не успел толком поговорить с Полиной, как включились ударные установки и Сергей Лемох запел свою известную песню, а публика завизжала от счастья, начала подпрыгивать и хлопать над головой в ладоши. В общем, сходить с ума. И тут я вдруг понял, что меня больше не волнует ни музыка, ни певец, ни весь этот гвалт вокруг — все то, что я так любил прежде. Зато я понял, чего хочу. Я хотел, чтобы наступила тишина и чтобы мы остались с Полиной наедине. Пусть даже не наедине, но чтобы мы могли спокойно поболтать и никто бы не пихал тебя в это время в бок и в спину, не орал над ухом и не закатывал глаза, словно у него припадок эпилепсии. Я смотрел на Полину сквозь блики разноцветных огней, а она — на меня, и мы, наверное, были единственными отрешенными существами среди всех этих сумасшедших. А может быть, наоборот, они были нормальны, а это мы с Полиной потеряли рассудок? Странно, еще позавчера я даже не представлял, что она существует, и скажи мне кто, что на концерте «Кар-Мэн» я буду думать о ней, а не дергаться вместе со всеми оглушенными, я бы