Доктор Ф. и другие - Вадим Сухачевский

На какое-то время за их столиком воцарилась тишина, майор молча жевал бифштекс, а лейтенант Пашуня с трудом осмысливал только что услышанное. Потом он осторожно спросил:

— Евгень Евгеньич, а чем в этом Центре, вообще, занимаются?

Тот сразу посуровел:

— Ну вот, как дитя малое. Ты с вопросами-то такими — не особо тут! Сам не понимаешь? Спецобъект за грифом «совершенно секретно».

— Да я...

— «Да он...» — передразнил его майор. И строго добавил: — Бузюк вон тоже шибко любопытствовал, царствие ему небесное, и — сам знаешь, к чему привело? Запомни: когда (и ежели) надо — начальство скажет; а до той поры — меньше знаешь — дольше живешь.

— Да ведь я же... — попытался оправдаться Пашуня, но майор перебил его:

— Ладно, будем считать, я этого не слышал. — Некоторое время поковырявшись вилкой в тарелке, неожиданно раздобрился: — Ну его, этот Центр, к черту, — понизив голос, сказал он, — а вот что я тебе сообщу, Пашуня... Между нами, разумеется... Главное дело сейчас не там, а здесь, на вилле. Спецзадание лично президента... — Голос его упал до шепота. — Про Великую Тайну Столетий слыхал? (Именно так и было отчеканено — заглавными буквами.)

— К-какую?.. — тоже замогильным шепотом прошелестел лейтенант.

Я, насколько хватило умения, изобразил безразличие на лице, однако весь обратился в слух. Майор настороженно осмотрелся по сторонам и, почти припав к уху лейтенанта, стал нашептывать:

— Говорю ж — великую. Ей лет тыща уже, а может, и того... А тянется до сих пор. Про семнадцатую спецкомнату слыхал?.. Хотя — откуда тебе!.. Все из той же самой оперы... Я тоже всего, понятно, не знаю, но вот, слыхивал, двести лет тому назад...

Дальше до меня долетали только с трудом склеиваемые обрывки майорского шепота:

— ...Император Павел... слыхал про такого?.. Оставил запечатанное письмо... Какая-то величайшая, говорят, тайна... Чтобы вскрыть ровно через сто лет... Досталось Николаю Второму, последнему нашему царю... Все ждали, что — вот, уже... Только, вишь какое дело... Когда дошло до вскрытия письма... Это уже почти сто лет назад, стало быть... Тут вот оно и вышло... Берет он его, вскрывает... А как прочел — так, знаешь что?.. [Подробности в романах В. Сухачевского «Завещание Императора» и «Иная сила» из серии «Тайна»]

Слух мой был до того напряжен, что, когда на самом интересном месте рассказа рядом кто-то звучно крякнул в кулак, я дернулся, как от взрыва. Обернувшись с досадой, увидел позади себя однорукого ветерана Касьяныча. Дослушать то, о чем рассказывал майор, в ближайшее время явно не предстояло.

— Товарищ маршал ждут в кабинете, — сказал инвалид, указывая куда-то своим железным крюком.

Я обреченно допил компот и встал из-за стола, признаться, очень слабо надеясь, что когда-нибудь дослушаю эту историю.

3

Возможно, что если будешь действовать, следуя за вождем,

Сам не совершая ничего,

То и дело будет довершено до конца.

Из китайской «Книги Перемен»

В сопровождении однорукого я прошагал через знакомую уже анфиладу. Дверь маршальского кабинета на сей раз была распахнута. Корней Корнеевич, стоя опять с заварным чайничком в руке, священнодействовал над своей кадушкой с заморским растением.

— Заходи, моряк, — бросил он мне и кивнул на давешнюю кипу бумаг: — Садись, вникай. Ежель что непонятно — потом спросишь, — и продолжил свое занятие.

Я уселся за стол и принялся листать бумаги, исписанные чьим-то крупным, разборчивым почерком. Повествование, впрочем, велось крайне скучно, каким-то суконным языком. Через полчаса мне стало окончательно ясно, что это наипоследнейшая халтура. Теперь, после услышанного недавно в столовой, фигура Корней Корнеича представлялась мне куда более занимательной, чем та, что выплывала из-за этих строк.

Маршал тем временем знай колдовал над кадушкой, что-то подкладывал в землю детским совком, в кабинете густо пахло навозцем. Я уж думал, он забыл о моем присутствии, но спустя некоторое время Корней Корнеич вдруг обратился ко мне:

— Ты уж начало — как-нибудь там сверни покороче. — Пометь себе, чтоб не забыть. В общем — в рабочее-крестьянской семье... Юность трудовая... С тринадцати лет на заводе... Записал?

— А на каком заводе? — спросил я. — Понимаете, Корней Корнеевич, в таких вещах подробности — иногда самое интересное.

— Гм... — задумался маршал. — Может, и не завод, а фабрика была... Да ты уж сам давай, морячок. Что-нибудь похудожественнее. Долго, главное, кота за хвост не тяни... А дальше как? Боле-менее?

Я посмотрел на свои пометки:

— Не совсем. Вот еще... Про бои возле Константиновки подробнее бы.

Маршал наморщил лоб:

— А чего там подробнее?.. Ну разве — портупей у меня там, помню, скоммуниздили. Новый совсем, кожаный!.. Да это не пиши, не пиши, не для мемуара это, хрен с ним, с портупеем!.. Хотя тогда — жалко было... А так... ну, что там?.. Степь голая была, палили здорово... Давно дело было... В общем, изобрази что-нибудь.

Я сделал кое-какие почеркушки у себя в блокноте и наконец предложил:

— Что если так? «На нашем пути, куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь. Вдали, на расколотом взрывами горизонте...» — и осекся — такой пошлятиной дохнуло на самого от собственной писанины.

Маршала, однако, мои скромные литературные потуги привели едва ли не в восхищение:

— Во, молодцом! То что надо! — воскликнул он. — Как бишь там? «Иссеченная»... Здорово! Давай, моряк, жми дальше в том же духе! А ежели что еще...

— Корней Корнеевич... — отважился я.

— Ась?

— Знаете, про бои многие военные писали в своих мемуарах. А вот бы о чем-нибудь еще...

— К примеру?

— Ну, вы прожили большую жизнь, были, наверно, и другие запоминающиеся события? Может быть, какие-то трения с властями?

— А чего мне с ними тереться? — не понял маршал. — В бане, что ли?

— Может, арестовать вас когда-то пытались? — подсказал я (уж больно хотелось вкрапить в маршальский «мемуар» ту историю). — Сейчас многим это особенно могло бы быть интересно.

— Арестовать?.. — хмыкнул Корней Корнеевич. — Охотников-то хватало. Ну да чего их поминать-то, покойничков?

— А все-таки расскажите, — стал клянчить я. — Сейчас об этом вполне можно написать.

Маршал задумался ненадолго и согласился:

— Оно правда, времена нынче — мели что хочешь... Ладно, чего ж не рассказать. Была одна историйка...

Я уже приготовил блокнот записывать, но поведать мне Корней Корнеевич так ничего и не успел — в этот самый миг в кабинет вшагнул майор Евгень Евгеньич и звонко щелкнул каблуками.

— Чего? — спросил Снегатырев. — Ладно, ладно, говори, — и указал в мою сторону: — Он — свой.

— Только что звонили из Центра... — косясь на меня, произнес тот нерешительно.

— Чего там? Опять? — нахмурился маршал.

— Так точно — опять!

— Эдак помереть не дадут, — пожаловался мне Снегатырев. — Ну, ты иди, морячок, сочиняй, после покажешь... Касьяныч! — позвал он.

В мгновение ока расторопный ветеран был тут как тут.

— Проводи, Касьяныч, служилого, — кивнув на меня, распорядился маршал. — А ты, — сказал он мне, — ты давай, морячок, не скучай, работай. С этим со всем разберусь — тогда свидимся.

Выходя из кабинета вслед за Калистратычем, я оглянулся и увидел, как Снегатырев взводит затвор пистолета. То же самое сделал и майор.

— Сообщи — выезжаю, — приказал ему маршал и сунул пистолет в карман кителя.

* * *

Комнатка, отведенная мне в верхнем этаже маршальского дома, отличалась неприхотливой казарменной простотой: казенная железная койка, застеленная суконным одеялом, стул, стол, видавшая виды настольная лампа с облезлым абажуром, такая же облезлая тумбочка. Всё. Впрочем, большего мне было и не нужно.

Уже подступила ночь, а я все еще сидел над своей галиматьей, не в силах выкарабкаться из слов. В моей разбухшей от событий этих двух дней голове они давно уже потеряли всяческий смысл и отдавались пустым гулом, как если стукнуть палкой по порожнему горшку. «...На всем нашем пути, куда ни кинь взгляд...» Или лучше — «куда ни брось»?.. Нет, наверно, все же «куда ни кинь».. «...Куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь...» Муть, конечно. Сойдет, впрочем... «Вдали, на расколотом взрывами...» А может, «на распаханном»? «...на распаханном взрывами горизонте... со всех сторон...» Нет, все же чушь! «...на расколотом взрывами горизонте с грохотом взметались...»

Без стука открылась дверь, и в комнату вошла Лайма с подносом. Юбочка на ней была уже другая — даже еще короче, чем в прошлый раз.

— Сережа, ужин, — сказала она, располагая рядом с моей писаниной чай и бутерброды.