Несуразица - Игорь Митрофанов

«Хомяк» – потому, что обладал незаурядной способностью, луская семечки во время занятий, не выплёвывать шкорлупу (было бы заметно), а накапливать большое её количество за щекой. Потом, в удобный момент, наклоняясь, опорожнял всё в жменю и перекладывал тихонько внутрь стола.

Три раза хихикнув, Карась начал заводить толпу:

По-видимому, вовсе не боговНастигла мысль перекромсать просторы!Хоть много кануло, живучие заборыДошли до нас из затхлости веков.

* * *

Понятно! Бесконечность – чистый вздор! Её – ни дать, ни взять, ни бросить в дело.Отрадно глазу то, что ближе к телу!Что далеко – отнюдь не тешит взор!

* * *

И Дарвин был совсем не дилетант,Придумав эволюции ученье.Как такомУ прямое подтвержденье —Развитие строения оград!

* * *

Несчётное количество преградВозвысилось величественно-строгоИз слов, дверей, параграфов, порогов,Из душ, характеров, поступков и бумаг.

* * *

С проезжей части – белизной блестят,А со двора – прореха над дырою.Да разве важно, что нутро гнилое?Когда столь изумительный фасад!

* * *

А если ты ещё до этих порЖивёшь открыто, словно на ладони,Ты, мягко говоря, немного болен!Или «открытость» – это твой забор?

* * *

Но если нет, то поспеши скорейОтгородиться, только сделай тут же:Широки ворота – ввозить снаружиИ для отдачи – маленькую щель.

* * *

С зачатья – чрева гулкая стена.Стена земли, когда затих в постели.Круши заборы, чтоб они летели!Чтоб солнца свет от нас скрывать не смели!И выпей чашу общности до дна!

Не имеющие своего мнения тут же поддались и подались ломать декоративную перегородку между столовой и игровой комнатой. Другие стали пить оставшийся в кухне, не помытый кефир на брудершафт.

Когда улеглось, осознав, что натворили «Бох зна, шо», все пошли просить Макса как-то исправить положение. Макс иногда мог успокоить в трудной ситуации.

Откашлявшись в голову близстоящего и немного заикаясь, как умел, Макс начал сеанс одномоментноодновременной психотерапии:

Вытри слёзы свои после плачаИ футболку с пятнами-знаками.Это сизая птица «удача»Для везенья тебя закакала!

* * *

Вытри слёзы свои после стона.Бывших стёкол оставь осколки.Видишь целостность рам оконных?Ну, без форточки, да и только!

* * *

Вытри слёзы свои после воя.Не ищи эти зубы молочные.Ты теперь, как небитых двое!Отдыхай, стоматолог конченый!

* * *

Вытри слёзы свои после рыда.«Всех забрали, а ты ещё в садике!»Так зато воспиталка-трындаОпоздала на случку с Вадиком!Настроение улучшилось!

Липко – Липа картавил, шепелявил, тянул буквосочетания от «бэ» до «мэ», но звуки «че», «чё», «чь», «чю», «чя» звучали из него чётко, чеканно, с каким-то пронончоусом, и укрепляли необоснованную уверенность начинающего оратора в своём красноречии.

– Сейчас! Прочту! Про что? Про двоечников-неудачников-зачинщиков и отличника, героически стоического! Начну с четвёртой части:

Счёл честью извлечь«стечкина» птенчик застенчивый,опорочить чтоб порченых прочихпрочность опрометчивую.

– Ты, читатило! Отчитался? Починь с почётом!

Свихнули чудо с пьедестала, оттянули за правую трусину и, замазав щекой об ковёр, оставили забываться ещё при жизни. Пока устраивали свержение, прозевали выползание на стол Дамалега. Тот был таким по отцу, в любых падежах, временах и числах. «Дамалега». Как это писалось? Вряд ли повторили бы, если б и умели. Догадки были, а вот вариантов было несколько. То ли «Дом Олега», то ли «Дамол Ега», толи «Дама Лего», то ли «Да, Мол, Его»?.. Остановились на том, что называли, кто как мог. /Так часто бывает: вроде, и к отцам никаких претензий, но отчества фамилий угнетают!/ Дамалега любил помогать нянечкам убирать с пола, мыть тряпки, заправлять пододеяльники. И все ласково называли его по имени героини любимой сказки:

– Смотрите, смотрите, опять ЗолушОк наш пошкандылял. …

Сейчас Домолего быстро-быстро, совсем непонятно без выражения «гнал», озираясь по сторонам и немного вниз:

Жили-были дед да баба,Ели кашу с молоком.Дед на бабу рассердился,Бац по пузи кулаком!А из пуза – два арбузаПокатились в дом союза.В домсоюзе говорят:«Надо бабу в детский сад»А в детсаде говорят:«Надо бабу в зоосад»В зоосаде говорят: …

В зоосаде, скорей всего, посылали бабу в лимонад. Из лимонада не было другого пути, как только в Кёнигсбёрг… Но до конца никто не доосознался, потому что Дамалега всеми губами лёг на стол, помогая себе слезть, и бубнил внутрь себя. Скоропостижность его поведения сообразили до конца, когда проследили за ним до туалета…

Из спальни, ничего не осознавая, выковыривая из глаз лишнее, пошатываясь от непрошедшего сна, но уже понимая, что в группе происходит событие не по расписанию, ковылял Гном, оставленный в этой группе на второй год. (В своём пятилетнем возрасте он всё ещё не возмужал и был ниже четырёхлетних девочек). Но год разницы от сверстников давал неоспоримое превосходство в повышенной умственности. Гнома уже никогда не будили на полдник и на все остальные, «разнообразные» мероприятия. Это было бесполезно! Он, как штык, просыпался, когда основная масса родителей уже натягивала запасные сухие колготки своим отпрыскам для ухода домой. Сейчас Гном, встав раньше из-за невообразимого шума, пробирался к ключевой точке. Ничего не говоря и не спрашивая, медленно, но тщательно закарабкавшись на стол, при этом ухватившись за ноги ещё пары «ораторов», которые просто молча ходили по «сцене», Гном сказал:

– А теперь – я!

– Тихо, тихо! – выкрикнула остроумная Эличка Колёсникова: – Послушаем ораторию «Когда спящий проснётся».

Гном даже не удостоил подкольщицу резкостью взгляда.

– Название произведения «Сладкий сон», читаю один раз и – навсегда! Кому не нравится, можете не слушать. Прошу не перебивать и не вмешиваться! А кто не снился мне сегодня, приснитесь завтра, по порядку. Внимание!

Куда попал я? Ну, дела!Наполнено всё светом! Лежит на солнце камбала Со скумбрией «валетом»…

* * *

Тут хвастовства да сплетен нет!Оступишься – поднимут!Живут здесь много зим и лет,Влияет добрый климат!

* * *

Никто не взлезет в твой карманИ не оттопчет пятки.Родство – не в счёт. Всё – по делам!Кроты играют в прятки…

* * *

Нет денег! Вижу белый дым —Горят всех справок кипы.И больше нет просящих спин,Возни и волокиты!

* * *

И нет, куда я ни войду,Приёмных, кабинетов!Сидит на стуле какадуВ сиреневых штиблетах…

* * *

Талант большой, но без чинов,Не давит глупость «в чине».Любая дверь – не на засов! Бояться нет причины!

* * *

Здесь, без заборов и кулис,Всё на виду, как в бане.В саду гуляет рыжий лисВ малиновой панаме…

* * *

Здоровы все и нет врачей.Все честны – нету судей!Военных нет и палачей!А звери все, как люди.

* * *

Сонату льют колокола!Лиловый слон трезвонит…

****** ******

Проснулся! Это со столаВся группа мудозвонит!

* * *

Под неимоверную тишину восприятия, так же медленно, Гном слез со стола и втянул на вдохе:

– Я рассыпал, а вы собирайте!

Следы его простыли где-то в спальне.

– Я вам говорила: «зомби!». А вы – «лунатик, лунатик!»

Встревожилась Элька:

– Эко его присыпИло! Утопическим животным миром по башке присЫпало!..

В углу покашливал, пытаясь обратить на себя внимание массивный, но тактичный, Шклёда. Он молчал, пока не спросили. Так и не спросили. Так и молчал.

Конкурс «Алло, не ищите таланты, они все здесь!» продолжался!

Близнецы (всего полгода разницы) Нина, Дина и их кузина Полина станцевали хором.

Адидас с хрустом съел стеклянный стакан, измазанный маканием кисточек.

Света села в позу «лотос». Сесть – не встать! Некоторым маньякам потом доставляло удовольствие вытягивать её из этого цветочного состояния.

И все при том – рассказывали стихи.

Стол-подмостки переходил из ног в ноги. Читали в подлиннике и вподлую перевирая. Чесали беспошлинно пошлости, не признаваясь, что надеются на признание.

Казалось, торжество поэзии невозможно притупить! Но вдруг такая тупость нашлась: появился шестнадцатилетний сын завхоза детского садика Любы Григорьевны. И, почему-то тоже встав на стол, стал играть на аккордеоне марш «Мы красные кавалеристы». Этот длинный стрюк корявыми мелодиями заполнял все утренники и раз в году был дедом морозом. Талант его был на лицо (оно было бордовое), да и весь он был похож на то, что «родила царица в ночь». Но одна положительская черта брала у него своё: инструмент было «не отнять»! От этой рожи у детей сразу пропало желание поэзить. «Метать бисер» горстями, читая сокровенное, откровенно перехотелось!