Про девушку, которая была бабушкой - Наталья Нестерова

Она так трогательно говорила об отсутствии аллергии. Словно призналась в музыкальной бездарности: нет у меня слуха!

– Вы должны благодарить родителей за отменный иммунитет! – воскликнула я, предварительно попросив разрешение надеть на себя покупки.

– От хозяйки не то что молока, ста рублей к зарплате не допросишься, – жаловалась девушка.

– Вы ей намекните на то, что знаете трудовое законодательство!

– А она мне – миграционной службой!

– А вы ей – сама штраф заплатишь и в миграционную службу, и в налоговую. Где она еще найдет продавщицу без аллергии? Такие дети, наверное, остались только выращенные з-под Днепропетровском.

– Точно! – Девушка заметно взбодрилась. – У нас все в целом большом большинстве здоровые.

– И пусть ваша хозяйка имеет в виду, что сенсибилизация организма имеет пределы. Иными словами, вы полгода дышите отравой, а потом ваша иммунная система говорит: «Хватит, я устала!», и вы имеете весь аллергический набор – от насморка до удушья с последующей астмой.

Девушка напугалась:

– Может, мне уволиться к чертовой матери? – И тут же встряхнулась: – Пока не уволились, надо слупить с хозяйки что можно. Я ей скажу, что заходила женщина ученая по аллергии, вы же типа студентка? Почти доктор. Как, еще раз? Синсиби… Я запишу.

Ученым следует изучить методику выращивания детей з-под Днепропетровском. Вырастают кровь с молоком и обладают психикой, устойчивости которой позавидуют космонавты.

В ходе этой «научно-практической» беседы я умудрилась придать своему секонд-хэндовскому туалету легкий штрих – просунуть в шлёвки пояса джинсов скрученный шарфик вроде пояса. Мне хотелось что-то прежнее, свое, оставить в наряде.

Я так и сказала, то есть спросила:

– Как вам шарфик? Мне нужен якорь, пусть самый маленький и незаметный, но из прошлой жизни.

Девушка пропустила якорь из прежней жизни, она как раз записывала по слогам: «синсибилизация ни бисконечна сказала имунолог». Букву «е» девушка явно недолюбливала. Закончив, вскинула голову:

– Клёво. Но по центру нехорошо концы висят, как из ширинки поникшие члены.

Я не ожидала от нее литературного «поникшие» и не могла вообразить несколько членов из одной ширинки.

– «Сенсибилизация» – первое «е», дальше все «и», – подсказала я. – «Ни» исправляем на «не», «бесконечна» пишется через «е», «иммунолог» с двумя «м». Шарфик не подходит?

– Классно смотрится, я ж говорю. Только узел справа или слева на одну шлёвку вбок отступить.

Я выполнила рекомендацию и осталась довольна: ниже талии (теперь брюки носят ниже нижнего предела на торсе) свешивались лопушки шарфика, я их, нежно шелковые, могла потрогать и обрести воспоминание-уверенность.

С девушкой-продавщицей мы расстались не подругами вась-вась (как в «Нижнем белье»), а подругами ровесницами, одна из которых вырвалась в научную заумь, а вторая нашла в себе почтение и уважение к тому труду, что потребовался, чтобы вырваться, и даже перешла на «вы».

6

Поднявшись по ступенькам из подвального магазина, я полной грудью втянула условно-чистый воздух: смесь нагретого асфальта и выхлопных газов автомобилей – после химической атаки он показался мне хрустально-горным.

Ну, итак?

Бабушка говорила, что у моего деда счетовода-звездочета была привычка в разговоре вставлять: «Ну, и так?» – когда ему надоедали досужие плаканья, стенания и прочие озвучиваемые горести пришедших гостей и родственников. Они имели полное право жаловаться, времена-то были тяжелые. С другой стороны, время – общее, одно на всех, а нытиков я тоже не люблю. И еще дед, когда щелкал на счетах, выискивая пропавшие две копейки, время от времени спрашивал себя: «Ну, и так?»

Я знаю, что не только черты лица, но и черты характера, не только строение фигуры, но и жесты, повороты тела, кулинарные, художественные, эстетические пристрастия, моральные принципы и нравственные установки передаются генетически. Если вы скажете, что словечки передаваться не могут, не стану спорить. Это уж слишком. Возможно, не с ДНК, а от воспоминаний бабушки, от собственного подросткового себяделания, из-за оторопи, которую вызывала у окружающих моя фантазия, появилась у меня привычка тормозить, спрашивать себя: «Ну, и так?» Периодическое подведение итогов и деланье выводов.

В череде заурядно периодического было и по-настоящему судьбоносное.

Ну, итак, ты написала анонимное объяснение в любви Жене Уколову. Ваши, девушка, выводы, заключения, планы?

Я сочиняла не в стихах, но с мукой посрамленной девичьей гордости Татьяны Лариной «Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать…» и с мольбой, когда он, Женя, меня (конечно!) вычислит, он никогда-никогда не будет вспоминать об этом письме. Послание на Женю произвело впечатление. Оно действительно было проникновенным, я неделю сочиняла. Женя почему-то в адресаты выбрал блеклую, туповатую Иру Комарову и стал с ней дружить-встречаться. Наш девятый «Б», а также педагоги не могли объяснить этого выбора самого выдающегося юноши. А меня, внутренне дребезжащую от испуга, страха и надежды, все: родители, подруги, учителя – посчитали больной. В инкубационном периоде какой-то страшной хвори, вроде желтухи, то есть гепатита, – как у Игоря Смирнова из восьмого «А», из-за которого пожелтело полкласса и трое учителей.

Выводов, они же планы действия, два.

Первый – подойти к Жене и признаться в авторстве. Как он мог допустить, что вяломозглая Комарова способна найти такое описание чувств в длинном сложноподчиненном предложении с однородным подчинением: когда я вижу твой профиль… когда ты злишься… когда ты смеешься… когда случайно проскальзываешь по мне взглядом… Подойти и открыться – это погибнуть, умереть на месте, потому что у меня уже нет сил. В школе я безучастный автомат, поглощающий знания и выдающий их при ответах у доски или на контрольных – помимо воли и сознания. Будто у меня в мозгу есть участок академической занятости, работающий изолированно. Как автомат газированной воды – опустил в щель три копейки, получил газировку с сиропом. Механизм выдачи воды не может быть размером со шкаф, значит, внутри автомата много пустоты.

Я стою перед своим домом и не могу вспомнить, в какой подъезд надо войти, к ужасу мамы я положила коробку со стиральным порошком в холодильник, к недоумению папы новую, нечитанную «Роман-газету» засунула под мойку, где лежат старые газеты, подстилаемые на дно мусорного ведра. Бабушка обозвала меня вредительницей: в бак, в котором на плите кипятилось постельное белье, я зачем-то погрузила свою зеленую кофточку, отчаянно линявшую. Бабушка была помешана на чистоте постельного белья, которое кипятилось, стиралось в машине, полоскалась в трех водах, крахмалилось и синилось. Белоснежная постель, стеклянной гладкости была для бабушки символом хорошей достойной жизни.

Кстати, моя подруга Лена Афанасьева от неразделенной любви забывала таблицу умножения, но с утроенной силой наряжалась, красилась и почему-то зачитывалась кулинарными рецептами. Вот и разбери нас, девушек.

Вывод второй. Ни Татьяне Лариной, ни мне эпистолярное объяснение в любви не принесло успеха, облегчения, утешения, смены линии судьбы. Напротив, добавило горечи, отчаяния, подвело к острому воспалению девичьего стыда. Следовательно, народная мудрость в очередной раз права: девушке негоже первой в любви объясняться. Бессмысленно и травматично для сознания. Коль случилось, протекло, то – забыть, засыпать, замуровать, заасфальтировать, утоптать, утрамбовать. И жить дальше. С клеймом, но жить.

Ну, итак, меня бросил муж. Поправка. Нас – меня и Даньку. Это даже не больно, это как будто ты – варево, первое блюдо, типа борща. Только основа не бульон, а соляная кислота, в которую день за днем, час за часом бросаются ингредиенты. Не картофель, капуста, морковь, лук, а отчаяние, растерянность, надежды, домыслы, жажда мщения и готовность все простить, лишь бы вернулся. Кислота все сжигает, и внутри тебя булькает адская жидкость. Если в нее ничего не бросать: запретить себе думать, анализировать, проклинать, мечтать – зелье начинает разъедать стенки, и ты чувствуешь, что скоро от тебя не останется даже оболочки. Вывод: надо что-то делать, спасаться – хотя бы ради сына. Мама и папа, вижу и не вижу их тревогу, чувствую и не чувствую недоумение: ведь не ссорились, не скандалили. И затаенное: может, мы чего-то не знаем? Сергей был (уже был) такой славный, умный, деликатный. Что не так с нашей дочерью? Порядочные люди почему-то ищут недостатки в себе, в близких и любимых, а не в пришлых варягах. У аморальных натур все с точностью до наоборот – всегда виноват кто-то не свой.

Подруга Лена, на то и близкие подруги, чтобы приходить в бешенство за нас более, чем за себя, натыкалась на мой протест: