Укрощение королевы - Филиппа Грегори

Когда мы входим в зал, все встают и аплодируют нам, в то время как король источает улыбки. Он помогает мне сесть на мое место. Мой стул чуть ниже, чем стул короля, но выше, чем стул леди Марии, которая, в свою очередь, сидит выше, чем маленькая леди Елизавета. Сейчас я – самая богатая и знатная дама в Англии, пока не умру или не впаду в немилость. Я смотрю на стол, вдоль которого сидят радостные улыбчивые лица, и замечаю Нэн, спокойно идущую к началу стола, чтобы занять место дамы, приближенной к королеве. Она ободряюще кивает мне, словно говорит, что она рядом, что присматривает за мною и что ее друзья расскажут, что говорит король, когда меня нет рядом, а ее муж будет хорошо рекомендовать меня королю. Я нахожусь под защитой своей семьи, которая противостоит всем остальным семьям. Они ждут, что я буду настраивать короля в пользу реформации Церкви и помогу им обрести богатство и положение, найду возможность пристроить их самих и их детей на выгодные позиции. В ответ они будут оберегать мою репутацию, превозносить над всеми остальными и защищать от врагов.

Я не ищу никого глазами, и я не ищу Томаса. Никто никогда не сможет сказать, что я высматривала копну его темных кудрей, ловила взгляд его карих глаз или тайную улыбку. Никто и никогда не сможет этого заподозрить, потому что я никогда не стану это делать. За долгие ночи, проведенные в горячих молитвах, я сумела убедить себя в том, что для меня его больше не существует: ни точеного силуэта в дверном проеме, ни склоненной гибкой спины над карточным столом, ни звонкого смеха, ни первого танцора на балу, неутомимого, внимательного и веселого. Я отказалась от мечты быть рядом с ним, как и от сжигавшей меня страсти к нему. Я вымучила свою душу до безропотности. Я больше никогда его не увижу, а значит, никогда не стану его искать.

Не мне первой пришлось пройти по этому пути – и после меня женщинам доведется душить свои желания и мечты, потому что только так может выполнить свой долг женщина, которая любит одного, но замуж выходит за другого. И я точно знаю, что не мне одной приходится скрывать боль от расставания с любовью. Богобоязненным женам надлежит жертвовать всеми своими страстями во имя Его, и именно так я и поступила. Я отреклась от любви, а то, что потом осталось от моего сердца, посвятила Всевышнему.

* * *

Это не первое мое венчание, даже не второе, но, несмотря на это, я панически боюсь брачной ночи, словно девственница, робко поднимающаяся по темной лестнице с единственной мерцающей свечой в руках. Пиршество кажется бесконечным. Король требует все новых угощений, и слуги сбиваются с ног, мельтеша между столом и кухней с высоко поднятыми золочеными подносами с лакомствами. Они несут целое семейство павлинов, обжаренных и снова облаченных в роскошное оперение, переливающееся в свете свечей. Слуга снимает с птицы окровавленную шкурку с перьями, и сине-зеленая шея падает на сторону, а прекрасная птица лежит на блюде, словно только что обезглавленная, глядя в лица едоков изюминами в глазницах, словно еще надеясь на помилование. Вот кушанье освобождено от украшений, и по нетерпеливому жесту короля на его золотую тарелку кладут огромный кусок темного мяса.

Принесли блюдо с жаворонками, крошечными тельцами, сваленными друг на друга, словно это жертвы Благодатного паломничества[1], бесчисленные, безымянные, затомленные в собственном соку. А на стол все несут и несут тарелки с длинными ломтями грудок пойманных цапель, жаркого из зайчатины, утопающего в глубоких мисках с подливой, крольчатины в капканах из пирогов с золотистой хрустящей корочкой. Королю подносят блюдо за блюдом, и он, беря по основательной порции из каждого, взмахом руки рассылает остальное своим фаворитам. Он смеется надо мною, видя, как мало я ем. Я улыбаюсь, слыша, как под его зубами хрустят кости маленькой птички. Король пьет вино, бокал за бокалом, а ему продолжают подносить его снова и снова. Раздается звук трубы, и к столу несут огромную кабанью голову с золочеными клыками, золочеными же зубчиками чеснока вместо глаз и веточками розмарина в качестве усов. Король аплодирует, и ему отрезают блестящую от жира кабанью щеку, чтобы дальше торжественно пронести это блюдо по всему столу, отрезая и раскладывая кусочки от его головы, ушей и крепкой шеи.

Я украдкой смотрю на леди Марию, которая побледнела – явно от тошноты. Я тру свои щеки, чтобы казаться свежей рядом с ней. Я принимаю понемногу от всех угощений, которыми потчует меня король, и заставляю себя есть. На моей тарелке собираются целые груды мяса в густом соусе, и я с усилием воли жую и глотаю, запивая все это вином. Постепенно я начинаю ощущать слабость, меня бросает в пот. Я чувствую, как намокает ткань у меня под мышками и вдоль спины. Рядом со мной король развалился в кресле, почти лежа, обессиленный таким количеством съеденного, но, кряхтя, продолжает требовать все новые угощения.

Наконец, словно бы мы проходили этапы непременного испытания, снова раздается зов трубы, и глашатай объявляет, что наступает вторая половина пира. Мясные блюда уносят, и на столах появляются пудинги, засахаренные фрукты и лакомства. Когда появляется марципановая копия Хэмптон-корта с двумя миниатюрными фигурками, изображающими жениха и невесту, раздаются одобрительные восклицания и аплодисменты. Повара сотворили настоящее произведение искусства: в их исполнении Генрих выглядит стройным юношей, держащим в руках символы власти. Меня они изобразили во вдовьем белом платье, тонко подметив и передав наклон головы. Сахарная Екатерина вопросительно и с восторгом любуется блестящим юным Генрихом. Все гости приходят в восторг от искусства, с которым изготовлены фигурки: «Должно быть, на королевской кухне работает сам Гольбейн[2]!» Я изо всех сил стараюсь скрыть наворачивающиеся слезы за радостной улыбкой. В этих маленьких фигурках запечатлена настоящая трагедия. Если бы Генрих был действительно так юн, то у нас еще мог бы быть шанс на счастье. Но за юного Генриха выходила замуж другая Екатерина – Екатерина Арагонская, подруга моей матери. Нынешняя же жена короля на двадцать один год моложе своего мужа.

На головах у фигурок надеты короны из настоящего золота, и король жестом дает мне знать, что обе они предназначаются мне. Он смеется, видя, что я надеваю их на пальцы, как кольца, затем берет фигурку невесты и с утробным звуком запихивает ее в рот, целиком, надламывая маленькие ножки, чтобы та поместилась там вся сразу.

Когда после этого он требует еще вина и музыки, я испытываю облегчение. Когда хор запевает мелодичный гимн, король снова раскидывается на своем кресле. В залу под бряцание бубнов входят танцоры, чтобы открыть королевский свадебный маскарад. Один из них, наряженный в костюм итальянского принца, низко кланяется мне, приглашая присоединиться к ним. Я поворачиваюсь к королю, и тот жестом отпускает меня из-за стола. Я знаю, что хорошо танцую, и широкая юбка моего платья веером раскрывается за моею спиной, когда я разворачиваюсь и вывожу за собой на танец леди Марию. Даже малышка леди Елизавета скачет вслед за мною. Я вижу, что леди Мария страдает от боли: за столом она держала одну руку на коленях, а другой баюкала бок. Но она высоко поднимает голову и улыбается через сжатые зубы. Я не имею права освободить ее от танца, даже если она больна. На этой свадьбе должны танцевать мы все, что бы кто ни чувствовал.

Я танцую со своими фрейлинами, танец за танцем. Я готова танцевать для короля хоть до утра, если б это удержало его от кивка камер-юнкерам, обозначающего, что пир закончен и двору пора закрываться на ночь. Но полночь неотвратима. Я сижу на своем месте и аплодирую музыкантам, когда король разворачивает свой мощный торс ко мне, поскольку просто повернуться у него уже не получается, и говорит мне с улыбкой:

– Не пора ли нам в спальню, жена?

Я хорошо помню свою первую мысль после того, как король сделал мне предложение. Я подумала, что с этого мгновения до самой смерти все будет происходить именно таким образом: он либо немного подождет моего ответа, если это ему удобно, либо просто продолжит задуманное, не дожидаясь его. И теперь никакие мои слова не будут иметь значения, потому что я никогда не смогу ему ни в чем отказать.

Я улыбаюсь и встаю, ожидая, пока короля поднимут на ноги и пока он с огромным трудом не спустится с помоста и не отправится через весь зал в спальню. Я иду рядом с ним, соразмеряя свои шаги с его неровной походкой. Когда мы проходим сквозь толпу придворных, они радостно приветствуют нас, а я стараюсь смотреть только вперед, чтобы не встретиться ни с кем из них взглядом. Я готова принять от судьбы что угодно, только не выражение жалости в глазах какой-нибудь из своих фрейлин, сопровождающих меня в мои новые покои, в мою спальню. Там они помогут мне раздеться и там же оставят меня ожидать моего повелителя, моего короля.

* * *

Уже поздно, но я не позволяю себе надеяться на то, что король слишком устал, чтобы прийти ко мне. Меня одевают в черный шелк, и я не даю себе прижать рукав к щеке, чтобы вспомнить другой вечер, когда я тоже была в черном ночном платье, поверх которого накинула синий, цвета ночного неба, плащ с капюшоном, чтобы пойти к мужчине, который меня любил. Та ночь была так недавно, но я должна ее забыть…