Елена Троянская - Маргарет Джордж

После возвращения из храма таинств я была долгое время переполнена впечатлениями и предавалась воспоминаниям о пережитом. Кроме того, я усиленно училась, освоила игру на лире, очень гордилась тем, что выросла и детский лук, который Кастор некогда смастерил для меня, уже мне мал. Я была в состоянии натянуть тетиву большого лука и охотиться на крупную дичь. Больше никаких зайцев — я выслеживала горных козлов.

Сияние осени постепенно угасало, краски меркли, золото и бронза сменились коричневыми тонами. Урожай собрали, поля лежали под паром и погружались в сон. После охоты мы сразу бежали к очагу, протягивая закоченевшие руки к огню. Сидя возле очага в большом зале, слушали длинные унылые песни и поэмы певцов, которые заходили к нам. К сожалению, не все бродячие певцы наделены талантом, а отцовский дворец, по-моему, притягивал самых бездарных.

Я надеялась, что участие в Больших мистериях надолго заглушит мою тоску по новым впечатлениям. Но весной тоска обострилась, и я сильнее прежнего страдала из-за своего заточения. От воспоминаний о недолгой свободе оно становилось еще более мучительным. Не спасало и то, что наш дворец был открыт всем ветрам, которые играли с ним, как с эоловой арфой. Зеленая долина и город далеко внизу неотступно манили меня, как всегда манит все запретное.

Клитемнестра подошла ко мне, когда я, взобравшись на большой камень, встала на цыпочки и пыталась заглянуть за крепостную стену. Она обняла мои голени и слегка толкнула. Я едва не упала.

— Хватит тебе вытягивать шею, а то еще оторвется! — рассмеялась она и протянула мне навстречу руки.

Я спрыгнула в ее объятия, и сестра даже не покачнулась под моим весом — так она была сильна.

— Отведи меня в долину! — неожиданно вырвалось у меня. — Пожалуйста, прошу тебя!

Клитемнестра огляделась — нет ли кого поблизости. Но мы были совершенно одни.

— Сейчас? — спросила она.

— Да, сейчас! Сейчас! — обрадовалась я. — Никто даже не заметит, мы вернемся прежде, чем нас хватятся. Умоляю тебя! Ты можешь ходить, куда захочешь, а я живу на привязи, как рабыня. Нет, как собака — рабов все же не сажают на цепь!

Клитемнестра задумалась. Она любила риск.

— Ты что, боишься? — как бы невзначай поинтересовалась я: теперь она захочет доказать, что нисколько не боится.

— Я? Боюсь? — фыркнула она и вздохнула. — Хорошо, идем. Только быстро!

Тревожно озираясь, мы выскользнули через боковые ворота и побежали вниз по склону горы. Тенистая роща из оливковых и кипарисовых деревьев осталась позади, солнце ярко светило, и луга казались изумрудными.

— Какая красота! Лучше изумрудов! — воскликнула я, добежав до большого луга.

Прохладная трава щекотала мне ноги, из нее выглядывали цветы — алые, белые, розовые; они приводили меня в восторг.

— Елена! — В голосе Клитемнестры, всегда уверенном, послышалась тревожная нота. — Елена! Ау!

— Я здесь! — откликнулась я и помахала рукой: я почти с головой утонула в зеленом море.

— Подойди ко мне, а то потеряешься! — позвала Клитемнестра. — Трава очень высокая.

Мы пошли по дороге, которая вывела нас прямиком к реке. Здесь нас снова встретила тень: на берегу вплоть до самой воды росли ивы и тамариски. Грязноватая вода закручивалась водоворотами, извергая брызги белой пены.

— Речная нимфа резвится, — заметила Клитемнестра и улыбнулась — будто что-то вспомнила.

— А что за нимфа здесь живет?

— Не знаю, как ее зовут, — сказала Клитемнестра.

По голосу я поняла: знает, просто не хочет говорить. Возможно, это священное имя.

Я подошла к самому краю воды, где рос тростник.

— Хочу увидеть ее, — сказала я.

Мне пришлось повысить голос, чтобы заглушить плеск воды в тростниковых зарослях. Я окунула кончик ноги в воду — она была холодной. Снег на Тайгетских горах еще не стаял.

Клитемнестра подошла и встала рядом. Мы отражались в прибрежной воде. Я наклонилась, чтобы разглядеть себя получше, но Клитемнестра потянула меня прочь со словами:

— Не делай этого.

Однако я чувствовала непреодолимое желание увидеть наконец свое лицо. С неожиданной силой я оттолкнула Клитемнестру, которая была гораздо крупнее меня, наклонилась к воде и взглянула в лицо, которое изумленно смотрело на меня широко расставленными глазами.

Отражение не имело ничего общего с тем, что я ожидала увидеть, хотя после быстрого взгляда в материнское зеркало в моей памяти запечатлелись зеленовато-карие глаза с густыми черными ресницами и пухлые изогнутые губы. Но теперь я могла видеть свое лицо целиком, как его видят окружающие.

Я всматривалась в отражение, наклоняясь все ниже, пока наконец носом не коснулась воды. Отражение покрылось рябью, задрожало и исчезло. Я затаила дыхание и ждала, когда оно появится вновь, чтобы еще раз увидеть то, что могут видеть другие, а мне запрещено. Я хотела как следует разглядеть свое лицо и запомнить его. Оно предопределило мою судьбу, стало причиной моего заточения — так могу я хотя бы знать, как оно выглядит?

— Не надо. — Клитемнестра подняла меня от воды. — Прекрати, а то с тобой случится то же, что с Нарциссом. Помнишь, он так влюбился в свое отражение, что умер от истощения и Аполлон превратил его в цветок. Ты этого хочешь?

Она говорила нарочито спокойным голосом, но от меня не укрылся ее страх. Чего же она так боялась?

— Нет, — ответила я и послушно отступила назад, ибо ее страх передался и мне. — Я вовсе не хочу врасти корнями в землю, даже такую красивую, как эта!

Но когда мы вышли на залитую солнцем дорогу к городу, мои страхи как рукой сняло. В конце концов, ничего ужасного я не сделала — просто посмотрела на свое отражение. Не может же лицо само по себе вызвать какие-то события и навлечь беду. По крайней мере, человеческое лицо.

Дорога петляла, то углубляясь в луга, то сворачивая к берегу. Солнце в это время суток, несмотря на самое начало весны, уже стояло высоко, поэтому тень от деревьев, когда мы шли вдоль воды, была желанной. В одном месте река расширялась, образуя темную заводь. В ней безмятежно плавали три больших лебедя, они величаво кружили друг возле друга, высоко подняв головы на изогнутых шеях. На фоне темной воды белизна их перьев поражала.

Я залюбовалась, затаив дыхание. Клитемнестра подошла и остановилась за моей спиной.

— Какие красивые! — прошептала я, боясь, что от громкого звука они растают, как сказочное видение.

Никогда раньше я не видела лебедей так близко. Меня заворожила их всепобеждающая, царственная грация. Я не могла оторвать от птиц глаз, а они скользили мимо, словно призраки иного мира.

Один лебедь вдруг повернул голову, остановил на мне взгляд острых маленьких глаз и поплыл к берегу. Выйдя на берег, он пошел, роняя на траву капли воды, к полянке, манившей зеленой травой, яркими ирисами и фиалками.

Казалось, он имеет определенную цель и сознательно направляется к нам. Охваченная волнением и восторгом, я сделала шаг назад и схватила Клитемнестру за руку. Теперь я видела, что этот лебедь больше остальных. Его ничуть не испугало мое резкое движение.

Черные глаза пристально смотрели в мои.

Во дворце мы держали охотничьих собак, и отец с братьями часто говорили мне:

— Животное всегда отведет взгляд, если посмотришь на него. Оно не выдерживает человеческого взгляда и опускает глаза, ибо человек — царь зверей. Если только это действительно животное, а не бог, принявший его обличье…

Боги любят принимать обличье разных животных. По крайней мере, они часто это делали в прошлом, когда родились все те легенды, которые мы так любим. Но этот-то лебедь не из прошлого, он из настоящего. И он смело шел, глядя мне прямо в глаза.

Он целенаправленно двигался, он смотрел в нашу сторону, почти вплотную подошел к нам, и его маленькие, близко посаженные глаза над черно-оранжевым клювом казались бездонными.

— Нет! — крикнула Клитемнестра и бросилась вперед, размахивая палкой. — Ты снова за свое! Не подходи! Мерзкое создание, чудовище, насильник!

Лебедь приостановился, а потом с яростью подлетел к нам, хлопая крыльями и издавая пронзительные крики.

Размера он был гигантского! Раскинув крылья, он навис над Клитемнестрой. Она упала на спину, нащупала камень и запустила им в лебедя, задев ему клюв.

Любая другая птица улетела бы прочь, но эта перешла в нападение. С шипением лебедь набросился на Клитемнестру и, сильно откидывая шею, то наносил со всего размаху удары клювом, то щипал.

Она уткнулась лицом в землю, а руками прикрыла голову, защищаясь от ударов. Лебедь вспрыгнул ей на спину и стал клевать шею и руки, не прекращая злобно шипеть — словно пар вырывался из кипящего чайника. Два других лебедя продолжали безмятежно выписывать круги на воде.

Я бросилась к лебедю и всей тяжестью навалилась ему на спину. А что еще могла я сделать, чтобы спасти бедную Клитемнестру? Я вцепилась ему в перья. Они были большими, блестящими и гладкими, под ними я ощутила мускулы и мощь. Эта птица не вызывала никаких ассоциаций с лебяжьим пухом, мягкостью, перинами. Она воплощала силу, власть и безжалостность в обличье красоты и грации.