Рассвет пламенеет - Борис Беленков

— Алеша! — проговорила Лена и тотчас умолкла.

— Мы выходить отсюда должны, — угрюмо заявил солдат. — Надо выбираться не больно-то медля! Слышите, как у немцев, чтоб им провалиться, загудели моторы?

И действительно, вся степь наполнилась гулом. Звонарев и Кудрявцева лишь успели добежать и спуститься в окоп к Рычкову, как против них на грунтовой дороге показалась на мотоциклах вражеская мотопехота. За мотоциклами катились огромные тупорылые грузовики.

— Надо степью!.. Глубокой степью надо выходить. Чтобы все время держаться от дороги подальше, — посоветовал Звонарев.

— Да кругом уже, кругом немцы! — проговорила Лена, дрожа. — Может, лучше бы попробовать к Тереку?..

— Вода в нем больно быстра, — степенно, но решительно возразил Рычков. — Его нам не переплыть.

Затем они все втроем несколько минут молча пережидали, взором провожая вражеские автомашины.

— Кажется, время нам, — медленно и тяжело сказал Рычков. Подумав, он затем поддержал предложение Звонарева: — Алеша прав: нам надо углубиться в степь. Вот там, может, и прорвемся как-нибудь.

— Не на «как-нибудь» мы должны полагаться, а на веру в самих себя, — жестоко сказала Лена и отвернулась от Рычкова, поправляя на плече у себя полуопустевшую санитарную сумку. — Нам придется теперь думать и за себя и за противника, вот тогда мы не попадем к нему в руки.

— Да я и сам знаю об этом! — запротестовал Рычков. — На войне удачу для себя одного никто не может заказать. Но лечь костьми законное дело.

Лена не ответила ему.

Она еще постояла немного, то наматывая на палец лямку своей сумки, то нервно и быстро разматывая ее, все прислушиваясь. Затем, ступая осторожно, она первой тронулась с места, устремляясь в ту сторону, где над землей, чернея, выступала железнодорожная насыпь.

Оба солдата тихонько и осторожно пошли следом за нею, сдерживая дыхание и оглядываясь. Степь уже стала чужой, каждая темнеющая рытвинка сулила всякие неожиданности. Даже в отдалении от переднего края все здесь казалось притаившимся и угрожающим.

VI

Вепрев и Серов расположились в сухом и глубоком оросительном канале. Они и не думали утруждать себя оборудованием огневых точек. Но когда донесся лязг гусениц, заглушивший все другие звуки в степи, Серов с напряжением прислушался, озадаченно покачивая головой, проговорил тревожно:

— Не успеть грязных тельняшек сменить, как эти бронированные черти над нами очутятся! Слышишь ты, как они где-то режут по степи?!

Но выражение испуга на его лице задержалось только на одну минуту.

— А вообще не робей, Митя, — не все ли равно — у Каспия или здесь отдавать богу душу. Но если выходит, что надо с нею проститься, так чтобы не дешево!.. А то, здорово живешь, — не хватало, чтобы ниц перед ними лечь! — и, кинув в сторону все нарастающего грохота вражеской танковой лавины, он начальственно сказал: — Готовь-ка свои противотанковые… Губа не задрожит, как крутану одному из них прямо под гусеницу!..

— Две еще есть, но запалов к ним только один, — тяжким выдохом вырвалось из груди Вепрева.

Он стоял в канаве на коленях, вглядываясь в потемневшую от поднятой пыли даль. Уже чаще, чем каждую минуту, мигали ярковато-бледные вспышки выстрелов. В знойном воздухе чернота оседала книзу, постепенно растворяясь над верхушками перезревших трав.

— Смотри-ка, они, оказывается, стороной от нас шмыганули, — сказал он, словно сожалея. — Пока что это только «лазутчики», наверно.

— Егоровцы, ты слышишь, они все еще дерутся! — не унимался Вепрев. — Мы тут кровью своей комаров откармливаем. Замечательное ремесло у нас! Ты можешь понять меня, слышишь, Сень?

Серову хотелось снова выкрикнуть: «Амбиция ты, черт!.. Надо было, как я давно советовал, пристраиваться к пехоте полковника Егорова. Вот теперь бы мы не были без руля и без ветрила», — но вместо выкрика он сказал спокойно и примирительно:

— У пехотинцев имелась организованность, налаженное управление в бою. Как и подобает им… А мы все чванились, все без общего курса… И стало из всех наших батарейщиков только нас двое. Ты даже сейчас не желаешь, как я вижу, идти в одном направлении с пехотой!.. А давно следовало на довольствие бы к ним! — огонь с водою не соединить, — вяло отмахнулся Вепрев. — А насчет довольствия, — лучше своя кукурузная лепешка, чем чужой плов, как здесь, на Кавказе, говорят. Вообще далась она мне, твоя пехота с ее довольствием!.. Самой ей нечего жрать!

Вепрев говорил затем и еще что-то, но невозможно было разобрать смысла слов его. Губы у него порой шевелились совсем беззвучно. Он продолжал лежать кверху животом, закинув за голову руки, широко раскрытыми глазами упираясь в далекое чистое небо. А Серов, хотя и не глядел на него, но прислушивался к странному бормотанию, — слова Вепрева были неясными, не составляли каких-либо законченных фраз и будто даже не выражали определенной мысли.

— Ты перестанешь тут бредить?! — не вытерпел Серов. — Скулишь, будто попавшая на чужую улицу паршивая собачонка. Слышишь, что я говорю тебе, вояка?

— На своей улице, Сеня, и паршивая собачонка — тигр! Понимаешь, — оживившись, заговорил Вепрев, приподнимаясь, — одолевают разные мелкие и пестрые мыслишки. Как я ни отталкиваю их, а они все здесь, все в голове у меня метушатся. И все о том: лучше сто раз умереть, чем очутиться вот в таком положении, как мы теперь, один раз побежденными!..

— Удивительное дело! Почему же я не чувствую, как ты, побежденным себя? — злился Серов, сознавая, что настроение Вепрева начинает подавлять его. — А если пока что отступаем, то попомни: на гору всегда взбираются с подножья. И не крути, как перепуганный…

— Бескомпасный ты удалец, Митя, вот что я тебе скажу, — ворчливо журил Серов. — Лежи, да жди!.. Подопрет же, наконец, гитлеровская пехота в данное расположение. Тогда будет над чем потрудиться. Только умей поворачиваться!..

* * *

Потрудиться краснофлотцам так и не пришлось в это мучительный от зноя день. Они расположились по правую сторону железной дороги и не видели ни отступавших обозников, ни выходившей с поля боя пехоты полковника Егорова. Но когда стемнело, прямо против них загрохотали вражеские танки. Точно они с неба обрушились на темную степь. И с такой силой затрещали и залязгали гусеницами, что Вепреву казалось, будто все у него внутри содрогается. Ему стало душно. Вырвав из чехла гранату, он машинально сунул в нее запал. Глаза его расширились, загорелись ожесточенным и гневным блеском.

Серову тоже стало не по себе: невероятно быстро между ними и танками таяло расстояние. Он хотел крикнуть о чем-то Вепреву, но голос замер в груди. В тот миг, когда он силился овладеть собой, чтобы осознать, как же сейчас поступить, ему почудилось, как вихрем к канаве гонит сорванную сухую траву. И потом показалось, что не танки неслись, а он вместе с Вепревым, и вместе с полем, летели навстречу им.

И вот стальные громады уже совсем рядом, — впереди грохнул взрыв гранаты. Но машины, со свистом рассекая воздух, одна за другой стали переползать канал, не дне которого, прижимаясь к земле, лежали Серов и Вепрев. Минутой позже только и остался запах перегоревшего бензина. Замирающий лязг гусениц все отдалялся, пока вовсе не растворился в ночной темноте.

— Что де ты скажешь теперь? — начал Вепрев. — Ведь нам здесь амба!.. Если мы в данном месте еще немного поторчим… Окружены, — везде уже немцы!

— Ну, тогда кричи караул!..

— Надо же выходить, чертова ты перечница! — настаивал Вепрев.

Серов, правда, вовсе не был упрямым человеком, как он казался нетерпеливому и порывистому Вепреву. Он прекрасно понимал свое положение, полагая, как и Вепрев, что оборона продолжаться не может. «Теперь — факт, надо будет выбираться отсюда», — произнес он мысленно.

Над степью поднялось кверху и повисло вокруг огромное зарево, с трепетным дрожанием расползаясь по темному небу. Оно так и будет висеть, пока в зеленоватой дали не займется утренняя заря.

* * *

В это время солдаты с медсестрой перевалили через железнодорожную линию. Они все еще ползли по росистому полю, прислушиваясь к замирающему вдали железному лязгу гусениц вражеских танков. Наконец, Лена выпрямилась, оглядываясь кругом, наклонилась и тихонько дотронулась до плеча Звонарева. Тот вопросительно приподнял голову, но не встал.

— Поднимайся, ну!.. — прошептала она.

Звонарев медлил, недоумевая, почему вдруг надо вставать во весь рост. Они ведь могут быть замеченными, если по степи двигается гитлеровская пехота.

— Вставайте же на ноги! — строже и более громче сказала девушка. — А то мы так и до утра не выберемся отсюда. — Лена внезапно насторожилась. Будто боясь шума от собственного движения, а может с острым предчувствием беды, медленно повела взглядом в сторону. И внутри у нее задрожало, как только она увидела возвышающиеся две человеческие фигуры. Затем увидела, как один из стоявших быстро сунул руку в карман, так что одно их плеч этого человека стало выше другого. И хотя у них были видны только туловища, ей все же показалось знакомое в этих фигурах. «Так вот это кто, — встретились снова!» — мелькнула мысль в голове Кудрявцевой.