Эдвард Григ - Фаина Марковна Оржеховская

и ремесленников в единый союз. В стортинге требовали ограничить власть короля. Всюду слышались речи о свободе; женщины украшали свои шляпки разноцветными лентами, напоминающими национальный флаг; весь норвежский народ думал и чувствовал в ту пору так же, как и Оле Булль: писатели собирали сказки и легенды, с любовью описывали крестьянскую жизнь и доказывали, что она гораздо мудрее, нравственнее разлагающей жизни города.

Разрешение от стортинга было получено, и Оле Булль привел в театр своих новых актеров, людей из народа. Вчерашние рыбаки, пастухи и подмастерья стали членами труппы. Профессиональные актеры встретили их сперва холодно. Они тоже хотели сближения с народом… но не слишком ли скоро это произошло? Особенно недовольны были женщины. Фрекен Альвина Альбёрг сказала, что при всем ее патриотизме она не может играть на сцене вместе с девушкой, от которой все время пахнет рыбой. Никакие духи́ не могли уничтожить этот резкий, поистине неистребимый запах. И, только когда стало известно, что писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон собирается написать в честь рыбачки большой роман, рыбный запах стал как будто менее ощутим, во всяком случае, не так бросался в нос товарищам по сцене. У девушки оказался талант; она, как и другие новички, отобранные Оле Буллем, хорошо знала жизнь… Фрекен согласилась играть с рыбачкой, немного «пообтесав» ее, и дала ей несколько уроков сценического мастерства.

Таков был почин Оле Булля.

И вот этот человек, энтузиаст, патриот, артист, столько видавший в жизни, сидит у родителей Эдварда, пьет с ними чай, рассказывает о своей жизни, а затем внимательно слушает игру Эдварда и его сочинения. Потом с сияющим лицом говорит родителям:

— Ну, друзья мои, будущее вашего сына мне совершенно ясно: он должен стать национальным композитором, подобно Веберу и Шопену. Неужели вам это не приходило в голову?

— Никогда! — говорит отец Эдварда.

Фру Гезина молчит.

— Но это же бесспорно! — повторяет Оле Булль. — Остается одно — учиться. Что вы скажете, например, о Лейпцигской консерватории?

— Так далеко? — спрашивает мать. — Ведь я не смогу с ним поехать!

— Ничего, он крепкий парень, — говорит Оле Булль, — и разумный. Ему шестнадцатый год — это уже не детство. Мы устроим его у хороших людей. А Лейпциг для музыканта — лучший город! Там жил Бах…

— …сто лет назад, — вставляет отец.

— Ничего не значит! И совсем недавно там преподавал Шуман. Не может быть, чтоб это не оставило никаких следов! Нет, надо, надо ехать. Там он приобретет технику и опыт. Только поверьте в него, как я верю!

И решение принимается. Эдвард покинет Норвегию и уедет в Лейпциг. С Джоном родители уже расстались: он учится в Копенгагене. И старшие дочери скоро покинут гнездо.

— Ничего! — говорит Оле Булль. — Главное — верьте! Норвежский театр у нас уже есть, литература — ею можно гордиться! И музыка есть… А главное — она будет!

И он широким жестом указал на смущенного подростка.

Глава шестая

Оле Булль и Эдвард бродят по Норвегии…

— Лучше всего пешком, со всеми неудобствами и даже лишениями! — говорит Оле Булль. — Только так можно узнать свою страну. Перед тем как покинуть ее, мой мальчик, надышись этим воздухом, наслушайся песен, сказок, наберись впечатлений, чтобы вспоминать на чужбине. Все это пригодится тебе!

Погода изменчива. В течение дня несколько раз идет дождь и выглядывает солнце. Они появляются и вместе: дождь пополам с солнцем. Туман навис над пропастью, и не знаешь, что там, за туманом. Но, рассеявшись, он открывает мирную, солнечную долину. На вершинах гор — зима, внизу — теплое лето. И как много зависит от освещения! Вот опять надвинулась тень, вздувается море, ветер качает деревья, и трава, волнуясь, словно убегает куда-то. Темно, черно. Скоро опять будет дождь, и, кажется, сильный.

Близость дождя предвещает низкая, черная туча. Она кричит: это полчище морских птиц, заслоняющих крыльями свет солнца.

Путники останавливаются в горной хижине на ночлег. Оле Булль зажигает свечу, ставит ее на маленький деревянный столик, потом вешает на гвоздь мокрые куртки, свою и Эдварда. Им не удалось вовремя спрятаться от дождя.

— Это правда, что вы попали на остров к дикарям? — спрашивает Эдвард, усаживаясь на низкий табурет и обхватив руками колени.

— Не совсем так, как рассказывают, — отвечает Оле Булль. — Я добрался до острова не вплавь, а на обыкновенной шлюпке. Скрипку я не погружал в воду, смычок также — они были в футляре, иначе, сам понимаешь, какой был бы у них вид! Да и звук, главное — звук! Ну, а затем все было приблизительно так, как рассказывают. Туземцы и все прочее…

— Как! Они хотели вас съесть?

— Гм!.. Видишь ли, дитя, они имели серьезные основания сердиться на некоторых белых, так называемых «цивилизованных» людей. Те причинили им много зла: и угнетали и обманывали всячески, научили их пить вино и играть в карты. Увидев меня, жители этого острова, естественно, приняли меня за одного из тех мошенников, которые предлагали им всякую дрянь, например карманное зеркальце, в обмен на слоновую кость или драгоценные камни. Они уже успели разочароваться в европейских амулетах. Поэтому можно понять их раздражение и даже ярость. Но вид скрипки в моих руках заинтересовал их. Особенно когда я взял первый звук. Они сами необыкновенно музыкальны. Ты послушал бы, какие у них ритмы! Я их усвоил с трудом. Одним словом, эти милые люди не только не съели меня, но даже предложили мне самому поесть, за что я был им очень благодарен. Правда, кушанья у них мало пригодны для наших желудков, но я был голоден. А что касается самих хозяев, то они с удовольствием слушали мою игру…

— А что им нравилось? — спросил Эдвард.

— Многое, очень многое… Цис-мольный вальс Шопена, например, был им очень по душе…

— Неужели?

— Представь себе! Я много раз его повторял. А как они сами плясали и пели! Жаль, что у меня нет с собой скрипки: я показал бы тебе несколько мелодий этого племени… Но ничего, придем в какое-нибудь село, я попрошу у скрипача скрипку и сыграю тебе.

— А если там не будет скрипача?

— Будет! Не в одном месте, так в другом. Конечно, теперь уже нет таких виртуозов, как Аугозен…

— Он жил в Париже?

Оле Булль рассмеялся:

— Аугозен? Он ни разу не бывал в городе до тех пор, как я взял его с собой в Кристианию. Он был подручным у мельника в Лофтхузе. Я повез его в столицу, предварительно взяв с него слово исполнить мою первую