Гроза над Бомарзундом - Иван Валерьевич Оченков

сударь мой! — повернулся я к молодому человеку, на скуле которого уже начался наливаться синяк. — Либо ты мне сейчас все без утайки расскажешь, либо поедешь к родне в Сибирь! Итак, что тебе от меня нужно?

— Ваше императорское высочество, — начал тот. — Все дело в том, что я не только сам пишу, но и внимательно слежу за прессой, причем не только отечественной, но и заграничной. Особый мой интерес вызывает развитие электрической связи и новостных телеграфных сообщений от главных европейских агентств Гаваса, Вольфа и Рейтера…

— Поздравляю! А за портьеру зачем забрался?

— Хотел встретиться и предложить вашему благосклонному вниманию проект…

— Понятно. Очередной прожектер…

— Дайте мне договорить, — взмолился Трубников. — Узнав, что ваше высочество приглашает на собрания представителей прессы, я понял, что во всей России, а быть может и мире вы один в состоянии оценить мое предложение. Все началось после захвата «Валориуса». У нас мало кто об этом знает, но в иностранной прессе разразилась целая буря. Одни восхищались храбростью русских моряков, другие открыто насмехались над англичанами, кто-то радовался, многие печалились, но равнодушным не остался никто!

— Продолжай.

— Замечу, в европейских газетах много известий из действующей армии. Стоило союзникам прибыть в Константинополь, об этом тут же напечатали все. Высадились в Варне, и произошло то же самое! Где бы ни находились английские и французские войска, везде есть корреспонденты присылающие оттуда телеграммы с разного рода новостями, будь то победные реляции или зарисовки лагерной жизни.

— И что с того?

— И тут меня осенило. Нам просто необходимо открыть такое же телеграфное агентство! Не секрет, что за рубежом о нашем отечестве пишут не самые приятные вещи. Благоприятные сведенья замалчивают, зато всякую неудачу раздувают так, что простые обыватели в Европе поневоле начинают сомневаться в принадлежности России к цивилизованному миру!

— Ну, допустим, откроем, — заинтересовался я. — Дальше что?

— Будем давать свои новости! Показывающие в выгодном свете наше Отечество, а противника, напротив, в худом!

— Приведи пример.

— Взять хоть налеты британских моряков на Финское побережье или остров Эзель. Описать имевшие место бесчинства, грабежи, насилия. Затем дать картину сбора ополчения. Бой в Гамле-Карлебю. Заодно, как бы между прочим, сообщить, что союзники препятствуют торговле и именно этим обусловлен рост цен…

— Неплохо!

— А я о чем! Как сказал господин Ротшильд, кто владеет информацией, тот правит миром! Вы слышали о том, что он сделал после сражения при Ватерлоо?

— Не припомню…

— От своих агентов буквально по следам шедших за армией он с помощью голубиной почты первым узнав сразу после разгрома французов об итогах битвы, банкир явился на лондонскую биржу и, сокрушаясь о победах Бонапарта принялся распродавать свои акции. Всех охватила паника. Английские, австрийские и прусские ценные бумаги рухнули в цене и наводнили рынок. А между тем Ротшильд через подставных лиц принялся их скупать за бесценок. В итоге за день он награбил сорок миллионов фунтов-стерлингов! Да-с! И стал богатейшим человеком в Англии. Тот же трюк провернул и его брат Якоб на Парижской бирже. Такова сила оперативной информации!

— Вот оно что. Предлагаешь заняться биржевыми спекуляциями?

— Если это послужит Отечеству, так отчего нет?

— Убедил. Ладно, тогда остается только один вопрос… А написать мне об этом нельзя было?

— Но… я писал. Дважды!

— Что скажешь? — обернулся к Головнину.

— Это правда, — кивнул он…

— В таком случае позволь спросить, почему я об этом узнал только сейчас?

— Ваше высочество, — ничуть не смутился секретарь. — Наша почта переполнена разного рода прожектами, от производства летающих кораблей, до полного переустройства мира на гуманистических началах. Если все вам показывать, ни на что другое времени просто не останется. Впрочем, к посланию господина Трубникова это не относится. Просто, прежде чем дать делу ход, я постарался навести о нем справки и получше ознакомиться с делом, чтобы иметь возможность вынести непредвзятое суждение…

— Так вот ты откуда все о нем знаешь! — не смог удержаться от смеха. — Ну вы, блин, даете!

— Увы, — развел руками Головнин, мол, всякое случается.

— Значит так, — подытожил результаты я. — Сегодня уже поздно, да и завтра не до того… через три дня представь господину статс-секретарю готовый проект и смету. Особо не скупитесь, но помните, за каждую копейку спрошу! И это сейчас не фигура речи.

— Конечно! — с готовностью отвечал повеселевший Трубников. — Что-нибудь еще?

— Приложи лед к уху, или нечто столь же холодное. А на будущее будь любезен без подобной самодеятельности, не то сам видишь…

— Почту за честь, ваше императорское высочество!

Самым поучительным во всей этой истории было то, что идея пришла в голову не вашему покорному слуге, сформировавшемуся в эпоху телевидения и заставшего сетевые СМИ, а местному. Хотя казалось бы…

Единственное, что до некоторой степени извиняло меня, это просто огромное количество свалившихся на меня проблем. Ну, вот ей богу не до того! Но с другой стороны, раз современники понимают значение средств массовой информации, значит, проблема созрела. Вот пусть они и занимаются ее решением…

А у меня своих забот хватает! И от развития связи в том числе.

Утром последовал очередной вызов от государя. При том, что еженедельный доклад состоится через два дня. Но видимо случилось что-то из ряда вон

На сей раз, мы встречались наедине. Канцлер с министрами еще не прибыл, Сашка занят подготовкой к Государственному совету. Младшие братцы и вовсе не понятно где.

— Вы звали меня, ваше величество?

— Проходи, — кивнул занятый просмотром бумаг царь.

Что характерно, присесть не предложил. В официальной обстановке не положено. Ничего страшного, молодой, постою…

— Как идет подготовка к походу?

— Практически завершена. Завтра, край послезавтра выйдем, если не случится, что-либо экстраординарное. Вы, верно, захотите проводить нас?

— Непременно. Про молебен не забыл?

— На каждом крупном корабле имеется свой священник. Пусть хоть до вечера кадилом машут!

— Раньше ты был более ревностен в делах религии, — удивленно посмотрел на меня отец.

— Закончится война, все святые места пешком обойду. А пока недосуг.

— Бог тебе судья. Я о другом хотел потолковать…

— Слушаю.

— Ты газеты читаешь?

— Не часто. О самом важном мне Головнин рассказывает. А что?

— Вот смотри, — протянул он мне какое-то немецкое издание недельной давности.

На развороте ее