Красный Герцог (СИ) - Хохлов Владислав

Когда юноша доел свой ужин, он решил, что не будет никого беспокоить, и не стал относить посуду вниз. Утром он сам её помоет и займется обыденными делами. Спать уже не хотелось, поэтому Генрих подошел к стене, которая отделяла его от комнаты Анны. Он осторожно постучал костяшками пальцев по стене и стал прислушиваться. Через некоторое время он услышал двойной ответный стук, который послужил разрешением войти. Генрих покинул свою комнату и, выйдя в коридор, направился к двери, что была усеяна цветами. Открыв её, он увидел, как на полу рядом со стеной, лежит Анна. Она с интересом читала небольшую жёлтую книгу. Генрих подошел к ней и сел рядом.

— Почитай мне сказку, братец, — сказала Анна, смотря блестящими глазами на своего гостя. Она выглядела как щенок, просящий у хозяина ласки. — Пожалуйста.

В ответ она ничего не услышала, но поняла, что получит своё, когда её брат наклонился и взял книгу в руки. Тогда Анна встала и залезла на кровать, где укутавшись в тяжелое одеяло, легла на подушку с новым желтым цветком и пристально начала смотреть на брата.

— Что хочешь услышать? — спросил её Генрих, смотря на список рассказов в содержании книги.

— Любую. Когда ты читаешь вслух, любые сказки одинаково интересны.

Услышав это, Генрих только стеснительно улыбнулся. Книга была сборником рассказов неизвестного автора, все они были странными и необычными, и более походили на страшилки, но Анна всегда относилась к ним оптимистично, и спокойно называла их сказками. Между сказками прослеживались маленькие отрывки, похожие на заметки автора, в которых описывались такие же разнообразные события, как и сами сказки. Однажды, когда Генрих переписал все заметки, то заметил, что некоторые из них являются излишне неправдоподобными и сказочными, а некоторые казались настолько реалистичными, словно происходили за окном. Несмотря на общую мрачность и жестокость написанных произведений, — по крайней мере так легко казалось самому Генриху, — девочка слишком спокойно и позитивно относилась к ним. Генрих выбрал сказку и присел на кровать рядом с сестрой. Он открыл одно из последних произведений, где было начало сказки: «Песнь со дна колодца». Это был один из небольших рассказов, в котором призрак давно умершей девушки пел песни из колодца, что околдовывали людей.

Этот рассказ можно было воспринимать по-разному: он одновременно был нелепым и поучительным, страшным и забавным, однообразным и необычным. Только от рассказчика зависело то, какой он будет на этот раз. Генрих читал его осторожно, спокойно, слегка театрально выставляя речь людей, и создавая идеальную и живую атмосферу в нужных моментах. Заодно он был и тих, чтобы не создать для сестры несколько ночных кошмаров, но и пытался воссоздать атмосферу именно такой, какой она была на страницах книги. Генрих не хотел для своей сестры бессонной ночи и плача под одеялом, но всё же собирался угодить её желанию услышать реальную историю. Неприятный и немного страшный финал этого рассказа, Генрих попытался озвучить в более поучительной и несерьёзной манере, но боялся, что эта история все-таки посеет свои темные семена в сознании маленького ребенка.

— Я так и знала, — сказал тихий голос из-под одеяла. Анна высунула свою голову из-под своего убежища и смотрела на Генриха. — Эта сказка такая же, как и остальные. В них люди помнят о чудище, тогда оно возвращается и несёт беды, пока все его помнят.

Эта фраза слегка испугала Генриха. Перед его глазами резко вспыхнул ужасающий вид кабана, что пытался убить его. Брат с сестрой молча смотрели друг на друга несколько минут. Девочка ожидала, что её брат подтвердит её умную мысль, но Генрих потерялся в собственных образах, игнорируя происходящее вокруг. В голове Генриха так и звучала растущим эхом фраза «чудовище… возвращается… пока его помнят».

Анна наблюдала странную картину: Генрих, после того, как услышал её заключение, неожиданно впал в какой-то ступор. Он просто сидел и смотрел куда-то сквозь неё, будто бы Анны просто не существовало. Это продолжалось минуту, две, и не остановилось бы, если бы девочка осторожно не коснулась рукой колена брата. Генрих вздрогнул от неожиданности и, неловким, но уже более живым взглядом, начал смотреть на свою сестру.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Генрих, скажи, а вы с Вольфом смогли прогнать то чудище?

— Да…

— Как вы это сделали?! В книжках для этого нужна магия! — Предвкушая раскрытие тайны спасения от чудовищ, Анна почти что прокричала на весь дом, не в силах сдержать своё волнение.

— …Мы его прогнали. Навсегда. …У чудищ каменное и холодное сердце; им неведомы чувства других, поэтому они и творят зло. Зная, что это слабое место, мы ударили туда. И он исчез… — Генрих говорил эту фразу очень медленно, постепенно выхватывая все слова из воздуха. Он делал это неуклюже, но Анна всё же поверила всему, что сказали.

После этой фразы, они оба молча смотрели друг на друга. Затем, Генрих медленно закрыл книгу и положил её на пол. Он спокойно поцеловал Анну в лоб и начал покидать комнату. Его пожирало странное чувство, что он сказал что-то лишнее своей сестре, что-то что сыграет с ней злую шутку. На выходе в коридор, он так и не услышал то, что Анна собиралась идти спать, словно она дальше сидела и о чём-то усердно думала. Было слышно только удаляющиеся шаги Генриха. Он уходил, и Анна его отпустила. Она ощущала, что с братом что-то не так, что встреча с чудовищем в лесу не прошла для него незаметно. В таком сложном моменте, они оба решили об этом умолчать.

Этот день перевернул мировоззрение Генриха на окружающие его вещи: его кровать, что ранее была большой и мягкой, уже казалась ужасно грубой и маленькой — ноги свисали с её края и беспомощно повисали в воздухе. Генрих пытался уснуть дольше часа, — он лежал и на левом боку, и на правом, также пробовал уснуть лежа на животе и спине. Недавнее продолжительное чувство тревоги исчезло, но остался какой-то неприятный осадок, который будучи глубоко в подсознании, мешал юноше уснуть.

Спустя какое-то время, Генрих смог увидеть вдали холмов облака, которые становились всё светлее и светлее. Чем дольше Генрих смотрел на них, тем больше понимал, что наступает утро. Ночь была ужасно долгой, и было непонятно: спал ли Генрих, или же он всю ночь мучился, переворачиваясь в своей кровати в попытках найти заведомо удобную позу для сна. Пытаясь вспомнить определённые моменты мучительных и долгих попыток уснуть, ничего не лезло в голову, словно каждая минута этой ночи была нереальной. Без должного отдыха Генрих ощущал сильную слабость и вернувшееся к нему чувство тревоги. Только оно и успело выспаться этой ночью.

Новый день продолжал тянуться, Генрих не чувствовал себя его частью. Он находился где-то далеко отсюда. Работа в огороде была более медленной и неуклюжей. Материнская еда была не так вкусна, как раньше. В какой-то момент, сидя за столом с кружкой чая, Генрих видел, как к его отцу приходил Вольфганг и о чем-то говорил и смеялся. Было глупо надеяться, что у этого затейника что-то получится, и потеряв к этому событию интерес на пару минут, Генрих услышал, как хлопает дверь машины и заводится двигатель. В машине находился его отец и Вольфганг. Генрих был удивлен этому факту; он открыл в Вольфе черту, которую никогда не видел. Была ли она и ранее или же эта новая черта вышла вместе с ними из леса. По телу пробежалась новая волна морозного озноба.

Следующий рабочий день на поле не отличался от предыдущего, разве что в том, что за Генрихом никто не заходил, а вместо вышивки Анна и Петра занимались готовкой еды. Юноша всё также пахал поле, поливал овощи, проверял дом и забор. На закате он уже сидел на ступеньках крыльца, пил холодную воду и наслаждался видом: солнечные лучи отражались от капель воды и заставляли весь политый огород блестеть.

Как оказалось, Вольфганг крайне хитро подговорил Людвига: он сказал ему, что поймал кабана и готов поделиться полученной выручкой, если его подбросят до рынка. Также отец Генриха описывал, что когда они заехали за тушей, она уже была освежевана. В подвале у семьи Вольфганга стояли несколько набитых мешков, из некоторых даже просачивалась ещё свежая кровь. Людвиг за помощь получил хорошую сумму и стал теплее относиться к этому «сорванцу». Генриха посетило странное чувство, будто покинув лес, они вернулись в мир, который только на вид походил на родные места. С каждым прошедшим часом он замечал всё больше и больше каких-то странных и незнакомых вещей. Это усиливало чувство того, что он больше не принадлежит этому миру. Но в конечном счёте он ловил себя на том, что просто устал, и теряет последние силы, чтобы хоть как-то здраво соображать.