Кривая империя. Книга 3 - Сергей Кравченко

Разин решил вернуться на Дон. Путь лежал через Астрахань, где разбойничков поджидал царский воевода Прозоровский. Дистанционный подсчет разинской добычи сильно беспокоил храброго начальника, — слюни так и бежали у него по бороде. Последовали переговоры с угрозой силы. Разин согласился «принять прощение», но делиться не спешил. Потом пожертвовал губернатору баржу персидских скакунов и несколько пушек и вошел в Астрахань под шелковыми парусами, — ну совсем, как Вещий Олег после Царьграда!

Триумфальный въезд в Астрахань сказочно богатого и глубокоуважаемого Степана Тимофеевича, его внешняя роскошь и вседозволенность, восторг населения, двуличие и нерешительность царских воевод довели самомнение героя до крайнего предела. Он стал совершать еще более великолепные поступки. Сначала была принесена в жертву Матушке Волге надоевшая и несчастная княжна из песни. Разин собственноручно, точно по тексту бросил ее за борт в набежавшую волну. Опыт у него имелся — своих казаков ему тоже приходилось топить каждый день, — в Астрахани царили произвол, пьянство и беззаконие.

Прозоровский с трудом выпроводил бандитов из города. В Царицыне все повторилось — был убит стрелецкий сотник, из тюрем выпущены преступники.

Разин прибыл на Дон и обосновался в Кагальницком городке на острове при впадении Донца в Дон. Сюда стали сбегаться искатели наживы. К весне 1670 года шайка насчитывала 4000 человек.

Самодержцу всея Волги Разину было мало неформального донского атаманства. Он понимал, что простой народ на Волге ненавидит Москву и бояр. У дяди Стёпы возникло желание «тряхнуть Москвой». Он явился на круг во время приема московского посольства, убил посла Евдокимова. Донская «старшина» трусливо промолчала. В донской столице Черкасске установилось двоевластие, которое тянулось до тех пор, пока Разин опять не двинул на Волгу — пополнить запасы и воплотить в жизнь свои замыслы.

Царицын был взят после непродолжительной осады, стрельцы перебиты, воевода Тургенев растерзан и утоплен. Астрахань была заранее укреплена иностранными офицерами и артиллерией, но сдалась изменой. Чернь и стрельцы спустили разбойникам со стен лестницы, отворили ворота. Воеводу Прозоровского Разин собственноручно замучил и сбросил с башни в ров. Офицеры, состоятельные астраханцы, все, кто оказывал сопротивление, были уничтожены. Разин лично убивал женщин и грудных детей прямо в Астраханском соборе. Тут он хватил через край. Беспредела у нас всё-таки не любят.

Рейтинг Разина сошел на нет. Для его восстановления пытались использовать известную схему Смутного Времени. Было объявлено, что в шайке находятся опальный патриарх Никон и молодой царевич Алексей Алексеевич, на самом деле скончавшийся в начале 1670 года. Народу предъявляли двойников. По всей Руси пошли подметные письма с призывами к бунту. Пришлось выставить по городам ополчение, а на Волгу выслать регулярные войска. Под Симбирском воевода Милославский разбил армию Разина, состоявшую уже из чистого сброда. Разин бежал на Дон и укрылся в Кагальнике. Атаман Яковлев взял городок. Разина связали, доставили в Черкасск и цепями приковали к двери Войскового собора — на показ. После казни сообщников, сам Разин был доставлен Яковлевым в Москву и 6 июня 1671 года казнен в Кремле.

Народная молва простила Степану Тимофеевичу Разину его чудовищные злодеяния против сограждан. При народной власти, признавшей Разина за своего, именем бандита были названы улицы и заводы, школы и пионерские отряды. А песню о трагической любви атамана и его долге перед боевыми товарищами до сих пор поёт вся Русь, включая правительственных чиновников и специалистов по борьбе с организованной преступностью.

Вот такое беспокойное царствование получилось у нашего спокойного, грамотного, доброго, «тишайшего» царя Алексея Михайловича Романова. Мог он стать новым Императором? Казалось бы, мог. У него было все: и территория, и ресурсы, и удачные урожайные годы, и породистая свора злобных псов-производителей.

Но не мог стать царь Алёша Императором. Была в его приятном характере одна маленькая неприятность, которая портила всё дело. Был Алексей человеком неравнодушным и не умел управлять своим неравнодушием. Не научился он включать и выключать, когда следует, те или иные эмоциональные и рациональные схемы. Опытные актеры в римском амфитеатре — ну, например, Калигула или Нерон — в долю секунды успевали менять улыбчивую маску — «рот до ушей» — на картонку с разлохмаченными волосами, синюшными глазами и кривым ртом. У первого нашего Императора Грозного Ивана это выходило само собой, по состоянию здоровья. А Алексей не дерзал отбрасывать, не брать во внимание ни одной мелочи, ни одной протокольной запятой, ни одного правительственного акта. Начиналась война — он был впереди, на лихом коне. Судились с Никоном — он лично выслушивал чудесные рассказы склочного патриарха. Обрушивался на посольский приказ девятый вал международных сношений, — царь по уши погружался в шведские, крымские, турецкие, грузинские, персидские, китайские, немецкие, балтийские, польско-литовские, богдано-хмельницкие и прочие и прочие приветы и от-ворот-повороты. Некоторая, минимальная доля придури в царе, естественно, была. Мог он оттаскать тестя за бороду, — хвастал Милославский, что лично изловит польского короля. И мог царь заставить всю боярскую команду пустить себе кровь для профилактики, раз уж лекари пустили кровь ему. Но это копейки. На управление райкомом или обкомом, пожалуй, хватило бы, а для имперского топора и штурвала было маловато.

Нет. Империя не дождалась своей очереди у такого царя при его публичном круговороте. А тут еще Раскол, Соловки, Разин, самозванцы, семья, болезни и смерть родных.

Хорошо, хоть остались после Алексея Михайловича дети. От первой женитьбы на Марье Ильиничне Милославской у царя было восемь дочерей и пять сыновей. Дочери вышли крепкие — их выжило шесть, а сыновья хилые: к 1670 году умерли Дмитрий, Алексей и Симеон. Мать их Мария скончалась тогда же, и царь женился в 1672 году на Наталье Кирилловне Нарышкиной.

Через четыре года, в ночь с 29 на 30 января 1676 года, на 47 году жизни царь Алексей Михайлович скончался после тридцатилетнего правления Для благополучного упокоения государевой души был послан в Ферапонтов монастырь гонец к Никону. Семидесятилетнего опального патриарха просили простить царя. Никон выслушал известие в «сильном волнении, слезы выступили у него на глазах», но обида восторжествовала. «Он будет судиться со мною в страшное пришествие Христово» — был ответ. Никона снова пересилили в пустынный монастырь с осетрины на хлеб и воду. 17 августа 1681 года при переезде в Новый Иерусалим полупрощенный царем Федором Никон скончался 75 лет от роду.

Историк вздохнул и умиротворенно закруглил: «Здесь мы оканчиваем историю Древней России; деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича принадлежит к новой истории».

Царь Федор Алексеевич

Начинать Новую Историю приходилось с нуля, потому что итог 800-летнего развития России даже наш благоверный Историк определил всего тремя словами: «Банкротство экономическое и нравственное».

То есть, никакого материального накопления, никакого золотого запаса, никаких устойчивых производств и партнерств, никакой экономической политики на Руси за 8 веков не образовалось. Зато имелось обычное постоянное, полное, равное и окончательное обнищание населения.

В области национальной морали успехи тоже были значительными. Народ, специалисты, мелкие и средние начальники насмерть впитали основной экономический закон нашей страны:

«Никому, никогда и ни при каких условиях не позволяется честно создавать ни малейших личных накоплений. Всё должно срезаться до кожи».

Выжить при таком порядке нельзя. Но хочется. Значит, все, что хочется, приходится проделывать нечестно. И это, обычно, позволяется.

Воровство, казнокрадство, мздоимство, подарки-поминки, умыкание, сокрытие, уход от налогов стали повседневной практикой, природным опытом русского человека.

Вот, например, заманывают наши в русскую службу шотландского авантюриста Патрика Гордона. Дают ему звание майора. Начисляют подъемные — 25 рублей «чистыми деньгами» и 25 рублей бартером — неликвидными соболями. Идет Гордон к соответствующему дьяку — получить всё это довольствие. Что взятку нужно давать, не знает. Дьяк отговаривается отсутствием чернил или чем-то, вроде того. Гордон ходит день за днем впустую. Жалуется начальству. Боярин при нем приказывает дьяку отдать деньги и шкуры, грозится снять шкуру с него самого. Дьяк бастует. Гордон опять жалуется. Боярин таскает дьяка при Гордоне за бороду. Дьяк не сдается. Наконец, Гордону объясняют, что надо платить. Он ошеломленно, чисто по-европейски, замирает и решительно собирается восвояси. Тогда ему выдают, наконец, — нет, не деньги и шкуры! — а бумажку на получение денег и шкур. Но наш сэр Патрик теперь качает свои принципы: уеду из такой-то страны, и всё! Приходится нашим пугать его Сибирью за шпионаж в пользу Швеции и Польши. Гордон нехотя остается и уже при Петре выслуживается в генералы и крупные полководцы.