Ночной мотоциклист. Сети на ловца. Тринадцатый рейс - Виктор Смирнов

Комаровский рассказывает о новом охотнике, который объявился под Колодином. Кеша сосет трубочку и рассматривает капитана. Он такой, Кеша: если захочет, поможет, нет — и не пытайся добиться ответа. То, что мы «представители власти», для него не имеет никакого значения. Но он знает, что работа у нас справедливая, нужная, а превыше всего Турханов ценит справедливость и закон.

— Есть такой охотничек, следователь. Городской. Приехал погостить. В деревне живет, однако, у родственников.

Выезжаем на исполкомовском «газике». День облачный и ветреный. Дорога, по которой мы едем, носит гордое название — Полунинский тракт. Это семьдесят километров проселка, соединяющего Колодин со станцией Полунино. Когда–то тракт имел значение, а сейчас по нему в пору ездить лишь вездеходам.

— Кеша, ты уверен, что мы его застанем?

— Охотника–то? Он этой ночью, однако, в засадке сидел. Отдыхает…

— Откуда ты знаешь, Кеша?

— В тайге все видно. Не город ведь.

На двенадцатом километре мы сворачиваем на таежную узкую дорогу и вскоре въезжаем в деревню. Ни одного деревца близ домов. Так уж водится у сибиряков, привыкших враждовать с лесом.

Останавливаемся у большой избы–пятистенки, рубленной по–старинному, «связью», с охлупнями над крышей. Комаровский стучит в окно. Нам открывают сразу же, без всяких опасений.

Охотничек вовсе не кажется смущенным неожиданным милицейским наездом. Горбоносый, смуглый, в меховой расшитой безрукавке, он похож на радушного жителя Закарпатья.

— Дело, говорите, имеется? Милости прошу. Кваску?

Знакомимся. Сащенко Евгений Петрович, тридцати восьми лет, инженер ОТК в «почтовом ящике» большого сибирского города. Приехал погостить у родственников. Сащенко охотно рассказывает о своей поездке в Колодин, к Шабашникову. Он уже слышал о трагическом событии и готов помочь нам чем может.

— Собаку себе подыскиваю. У меня была чудесная лайка. Орест. Погибла. Что я могу рассказать об этом визите? Шабашников, понимаете, был под хмельком. Пришлось отложить покупку.

— Вы впервые в Колодине?

— Впервые.

— А долго пробыли у Шабашникова?

— Минут пятнадцать. Было около девяти, когда я пришел.

— Вы сразу отправились домой?

— Сразу.

— И часам к двенадцати были у себя?

— Нет. Это целая история… В двенадцать ночи я был на Полунинском тракте.

— Один?

— Как перст! Я опоздал на «летучку» и решил дождаться попутной. Как назло ни одной машины. Я не знал, что это такой пустой тракт… Пришлось идти пешком.

— Ночью? И вы не остались в городе ночевать?

— У кого? У меня нет знакомых, а гостиница из–за этого строительства забита народом.

— Вы заходили в гостиницу?

— Зашел по дороге.

— А на тракте ночью никого случайно не встретили?

Наконец–то Сащенко понимает, что наш приезд вызван желанием установить его алиби. В глазах его вспыхивает и тут же гаснет тревожный огонек.

— Кого встретишь на тракте ночью? Хотя… Вы сможете разыскать его!

— Кого?

— Мотоциклиста. В Выселках, в нескольких километрах от Колодина, я присел отдохнуть у будочки. И тут услышал мотоцикл. Проголосовал. Но мотоциклист пронесся мимо как на пожар.

— Как выглядел этот человек?

— Козырек кепки закрывал лицо, я не рассмотрел. Мне показалось, он нагнул голову, проезжая мимо… Плащ, перчатки…

— А марку машины вы можете назвать?

— Думаю, ИЖ.

— Вы не можете вспомнить поточнее, когда это было?

— Я специально посмотрел на часы, когда промчался этот летун. Чем–то он напугал меня, я даже хотел заявить в милицию, но, видите, вы меня опередили. Без восемнадцати час, вот когда это было! Время у меня абсолютно точное.

— Ну что ж, спасибо за помощь.

Сащенко, в безрукавке, надев тяжелые охотничьи сапоги, провожает нас к «газику».

— Я пробуду здесь недельку. Если понадоблюсь, прошу…

«Газик» снова трясется по ухабам. Кеша Турханов меланхолично сосет свою коротенькую трубочку.

— Этому Сащенко можно доверять, кажется, — говорит Комаровский. — Если он действительно впервые в Колодине… Нетрудно проверить. Такое преступление мог совершить лишь человек, хорошо знающий город и Осеева.

10

Жарков, развалясь в кресле, насмешливо поглядывает на меня. Я нервничаю, черкаю на бумаге какие–то закорючки. Он, конечно, знает о ночной поездке Лены в Лихое и, кажется, намерен своим поведением подчеркнуть, что к нашей беседе примешаны и личные счеты.

— Итак, Шабашников пошел за водкой, а вы остались в его доме. Затем вы отправились к себе?

— Да.

Он длинной струей выпускает дым — облачко заволакивает мое лицо. Будь терпелив, говорю я себе.

— Вы были дома весь вечер и всю ночь?

— Вечером я выезжал к знакомым, а ночью был дома.

— Выезжали? На чем?

— Такси в Колодине нет. И трамвай еще не успели пустить. Поэтому, извините, я выехал на мотоцикле.

Что ж, сторожиха продмага, заметившая отъезд Жаркова, права: он действительно выводил свой ИЖ.

— Скажите, пожалуйста, когда вы вернулись домой?

— Двенадцати еще не было.

До убийства Осеева, отмечаю я. Так ли это? Знает ли он, что в одиннадцать тридцать на улице был выключен свет?

…После рассказа Ленки мне трудно разговаривать с этим человеком. Поэтому я стараюсь быть предельно вежливым.

— Вы уверены, что до двенадцати вернулись домой?

— Ну, знаете ли! — возмущается Жарков. — Уж не подозреваете ли вы меня?

— Мы работаем, — как можно более спокойно отвечаю я. — Нам приходится беседовать не только с вами. Каждый точный ответ — это помощь в нашей работе.

— Хорошо, — соглашается Жарков. — Я говорю «до двенадцати», потому что, когда приехал, включил приемник, а потом услышал, как объявили время.

— У вас какой приемник?

Жарков смеется, показывая два ряда безупречных зубов. «Ну и вопросы задает мальчишка из угрозыска!» — читаю я в его прищуренных глазах. Он очень самоуверен.

— «Сакта». Радиола. Это важно?

— Важно. Еще один вопрос. Как долго вы слушали радиолу «Сакта» после двенадцати?

— Ну, часа полтора.

Удивительная выдержка у чемпиона. Кажется, права физиономистика, уверяя, что тяжелые подбородки свидетельствуют о незаурядной воле. Таким подбородком, как у чемпиона, орехи только колоть.

— Прочитайте ваши показания и подпишите.

Жарков внимательно читает. Ставит лихую закорючку.

— У вас неплохой слог. Все?

— Нет. Хотелось бы знать, как вы пользовались сетевым приемником, если с одиннадцати тридцати до четырех в ночь с восьмого на девятое августа, у вас был выключен свет?

Улыбка сходит с лица Жаркова. Ошибку уже не исправить.

— На пушку берете?

— Весь квартал был отключен, на электростанции устраняли аварию. Вспомните, где вы находились той ночью?

Он выплевывает намокшую сигарету.

— Хорошо: я не был дома. Но отвечать не собираюсь. Если считаете, что я виноват в чем–то, докажите. Я не обязан обосновывать собственную невиновность. Правильно я понимаю закон?

— Вы правильно понимаете закон. Жаль только, что не хотите помочь нам. Не знаю, как это расценить!

— Как хотите. Вам я не отвечу.

Жарков с ударением произносит «вам». К нему возвращается самоуверенность. Во мне медленно колючим клубком растет раздражение. Провожу кончиком языка по нёбу. Говорят, успокаивает.

— Очень жаль, — повторяю я.

…Пожалуй, не стоит продолжать. Пусть Жарков успокоится, а мы посмотрим, как он будет вести себя дальше.

Звонит телефон.

— Павел Иванович? Комаровский беспокоит. Я из ГАИ. Приходите. Обнаружили кое–что любопытное.

В сумрачной комнатушке, увешанной схемами, Комаровский вместе с начальником ГАИ, угрюмым молодым человеком, колдует над картой, словно над шахматной доской.

— Посмотрите, какая получается картина! Красные кружочки лежат на карте, как конфетти.

— Нам пришлось поднять человек тридцать дружинников, ну, и все ГАИ, разумеется. Опросили жителей этого участка, — капитан обводит ладонью добрую половину города. — Некоторые действительно слышали ночью шум мотоциклетного мотора. Я отметил места.

Кружочки расположены на карте довольно беспорядочно, но все–таки проследить путь ночного гонщика можно. Правда, возле дома Осеева, в радиусе полу километр а, кружочков нет: очевидно, владелец мотоцикла, если это был преступник, обладал достаточной осмотрительностью и оставил машину подальше от дома. К нему он пробирался скрытно.

— Видите, кружочки выводят нас на Ямщицкую улицу. А Ямщицкая переходит в Полунинский тракт, — замечает Комаровский. — Помните рассказ Сащенко?

— Но «наш» ли мотоциклист выезжал на тракт?

— «Наш»! Один человек даже видел этого «гонщика». Дворник, проживающий в доме сорок шесть по Ямщицкой, заметил мотоциклиста, мчавшегося к тракту.