Девять десятых судьбы - Вениамин Каверин

И теперь, когда первое ощущение свежести и новизны исчезло, он с новой силой вспомнил о Галине.

Теперь он тревожился о ней, жалел, что не отправился разыскивать ее тотчас же, упрекал себя в этом; ему странным казалось, что он так быстро и так просто забыл о ней. Он сидел, обхватив винтовку обеими руками, чувствуя щекой холодок шомпола, и прислушивался к глуховатому говору в цепи, раскинутой поперек Миллионной, к редкому треску ружейных выстрелов у Зимнего дворца.

Но эти звуки были уже привычными и неизбежными для сегодняшней ночи; он переставал замечать их и тогда снова отчетливо вспоминал жесты, мелочи одежды, чуть неверную походку Галины, как в тот год, который он провел в глухой деревушке под Томском, где напрасно старался ее забыть.

Этот бесконечный год, который он так старательно прожил в разлуке с нею, в который он пытался, наконец, свести личные счеты с собою - вдруг ухнул куда-то. Этот год был ошибкой, ребячеством, неуменьем совладать с собой, детским желаньем уйти от настоящей жизни, а настоящая жизнь была в ней, в Галине, в этой теплой и глухой радости, которая снова начинала подмывать его.

Он поднял голову - автомобильные прожекторы косыми снопами света скользили по Миллионной - и снова опустил ее; в прижатых ладонью глазах на миг мелькнули круглые красные пятна...

- Стой!

Автомобиль взлетел на мостик через Зимнюю канавку и остановился.

Кривенко, сняв винтовку с плеча, бежал к нему вдоль тротуара.

- Кто такие? - в два голоса закричали из цепи.

Человек в очках и в фетровой шляпе, сброшенной на затылок, высунулся из автомобиля.

- Из Военно-Революционного Комитета. Нам только-что передали, что Зимний взят.

- Хм, вот как, взят? - с иронией переспросил Кривенко, - ну так он, стало-быть, само собой взялся. Мы тут четвертый час стоим ни туда ни назад, а от нас требуют, чтобы мы дворец взяли!

- Какое там взят, недавно нас оттуда здорово шпарили, туда ехать опасно! - закричали из цепи.

- Нужно полагать, что вы плохо осведомлены, товарищи...

Человек в очках поднял голову и некоторое время пристально смотрел перед собою, вдоль Миллионной.

Впереди, за цепью красногвардейцев, были огромные колоссы Эрмитажа, за ними спорная площадь с Александровской колонной, не бросавшей тени в эту безлунную октябрьскую ночь, и баррикады юнкеров и малахитовая зала Зимнего дворца и неизвестность, смотрящая с каждой крыши, из каждого угла круглыми дулами пулеметов.

- Либо дворец взят частями, действовавшими со стороны Невского...

Он опустился на сиденье и приказал ехать дальше. Вслед ему раздались предостережения.

- Либо он в самом деле еще не взят! - докончил он и приподняв шляпу нервным движеньем взбросил вверх длинные волосы.

Через пять минут ни у кого не оставалось сомнений в том, что Зимний еще не взят: едва только автомобиль подошел к Эрмитажу, как чей-то напряженный голос закричал "ура!", пули со свистом полетели вдоль Миллионной, со стороны дворца затараторил пулемет.

Автомобиль дал задний ход, пятясь пролетел горбатый мостик через Зимнюю канавку и остановился.

Человек в очках выпрыгнул из автомобиля и пошел к солдатам.

- Что, взят? - крикнули из цепи.

Человек в очках остановился посреди улицы и закинул вверх голову. Он сказал спокойно:

- Нет, Зимний дворец еще не взят революционными войсками. Но он будет взят ими через сорок минут!

Вокруг него столпились красногвардейцы.

- Кто здесь у вас начальник в отряде?

- А вот стоит, в воротах. Товарищ Кривенко!

Кривенко с досадой оттолкнул пулемет, убедившись в том, что сегодня стрелять из него все равно не удастся и вышел.

- Вы - начальник этого отряда?

- Да, я.

- Есть тут у вас в отряде артиллеристы?

Кривенко поднял голову и с усилием наморщил лоб.

- С арсенальных мастерских есть ребята. Еще пулеметчики.

- Нет, не пулеметчики, а артиллеристы?

- Кроме меня, в отряде артиллеристов нет.

Человек в очках взбросил очки на лоб и пристально посмотрел на Кривенку.

- Вы - моряк?

- Нет, не моряк... Я служил в артиллерии.

- В Петропавловской крепости какая-то путаница с орудиями - быстро заговорил человек в очках. - Нужно немедленно начать артиллерийский обстрел Зимнего. Вам придется наладить это дело. Передайте кому-нибудь отряд и поезжайте со мною.

- Слушаюсь, - коротко ответил Кривенко.

Автомобиль остановили только один раз, у Троицкого моста. Давешний, огромного роста моряк, передававший резервам распоряжение Военно-Революционного Комитета, направил внутрь автомобиля карманный фонарь.

Человек в очках зажмурил глаза от неожиданного света, с усилием открыл их и назвал моряка по имени.

- Ну да, да! В крепость!

Автомобиль поехал дальше.

Немного погодя спутник Кривенки, задремавший было, встрепенулся, спросил у Кривенки как его зовут и снова пробормотал что-то насчет того, что в Петропавловской крепости с артиллерией неладно.

Больше он ничего не сказал.

Он не сказал ни слова о том, что нужно было не только уметь стрелять из орудий, но также уметь жертвовать жизнью за революцию для того, чтобы открыть огонь по Зимнему дворцу из орудий Петропавловской крепости.

Он не сказал ничего о том, что в Петропавловской крепости было сколько угодно артиллеристов, умеющих отлично стрелять из орудий, но не желавших жертвовать жизнью за революцию.

Если бы он был разговорчив, он, может-быть, рассказал бы и о том что в Петропавловской крепости есть люди, готовые пожертвовать жизнью за революцию, но что эти люди не умеют стрелять из орудий.

Если бы он не был так утомлен, он, быть-может, сказал бы и о том, что в этот час готовность умереть за революцию в полной мере соответствует знанию артиллерийского дела.

Но он ничего не сказал. Он сидел, забившись в угол автомобиля, надвинув шляпу на лоб, выглядывая из-под очков до-нельзя утомленными глазами.

6.

Старший крепостного патруля остановил автомобиль, спросил пропуск.

Кривенко тронул своего спутника за плечо.

- Приехали, кажется.

Тот, еще не очнувшись окончательно, схватился за револьвер, лежавший в кармане пальто, однако тотчас же пришел в себя и сонным движеньем руки пытался отворить дверцу автомобиля.

Усталость схватывала его, время от времени, как судорога.

Они оставили автомобиль у ворот и пошли пешком. За те полчаса, которые прошли со времени получения ложных сведений о сдаче Зимнего, за стенами крепости не изменилось ничего: во дворе были те же лужи, так же бродили туда и назад солдаты, кое-где тускло горели фонари, с крепостных стен россыпью, видимо не целясь, стреляли из винтовок.

Ничто не нарушало простого, как будто издавна установленного порядка этой дождливой октябрьской ночи; только одно обстоятельство не сходилось с этим неслучайным строем: чей-то веселый звучный голос неподалеку от крепостных ворот пел песню:

Цыганочка дай, дай!

Цыганочка дай, дай!

Цыганочка черная

Ты нам погадай!

Это было так необычно, до такой степени не сходилось с пугливым светом фонарей, с этим коротким треском винтовок на крепостных стенах, что и Кривенко и человек в очках остановились и с удивлением посмотрели друг на друга.

Человек, певший про цыганочку, шел в нескольких шагах впереди них. При свете фонаря мелькнул ворот голландки и круглая матросская шапка, сдвинутая на затылок.

Цыганочка, дай, дай!..

Он вдруг оборвал, посмотрел назад себя и остановился.

- Братишки, где тут комиссара найти?

- Должно быть, здесь! - ответил человек в очках, проходя мимо и указывая головой на двери гарнизонного клуба.

- Счастливо!

Матрос захохотал беспричинно, сделал налево кругом и побежал вверх по лестнице.

На лестнице он обернулся и быстро заговорил:

- Здорово жарят, а? Никакого срока не дают, жарят и жарят. Мы им в лен, они нам в капусту!

Кривенко и его спутник молча прошли мимо; он посмотрел на них с недоумением, придержал дверь ногой, с размаху вскочил в комнату и остановился, оглядывая всех находившихся в комнате выпуклыми, голубыми глазами.

Он миновал патрульного красногвардейца, видимо только что принесшего пакет и рассматривающего с огорченным видом измотанные вдрызг сапоги и остановился глазами на человеке, сидевшем за письменным столом; на столе не было ничего, кроме кольта - справа и недопитого стакана чая, в котором плавала папироса - слева.

Матрос двинулся было к столу, но человек в очках пересек ему дорогу и подошел первый.

- Известие о сдаче Зимнего оказалось ложным.

- Да. Мне звонили. Спутали со штабом. Это штаб взяли.

Человек в очках указал на Кривенку.

- Вот... это для вас, товарищ Лобачев, - сказал он неопределенно, объясните ему, пожалуйста, в чем дело. Он - артиллерист.

Лобачев поднялся и вышел из-за стола на середину комнаты.

- Вы говорили ему о том, что...

- Я ничего не говорил, - нехотя отозвался тот и сердито вытер мокрую щеку ладонью, - это уже вы будьте добры объяснить товарищу, что от него потребуется?