Чайник Рассела и бритва Оккама - Максим Карлович Кантор

не мог оценить реплики и лишь сочувственно попыхивал трубкой.

— На Финляндский вокзал в пломбированном вагоне из Германии прислали большевиков, — объяснил Эндрю Вытоптов.

Мегре знал, что когда русские эмигранты говорят о своем Отечестве, полагается опустить глаза и вздохнуть.

На набережной Орфевр полотером работал камердинер графа Юсупофф, он объяснил комиссару это правило. Если встречаются два русских эмигранта, при слове «отечество» они вздыхают. Даже если вы француз, лучше соблюдать приличия. Мегре посмотрел на осадок кофе на дне чашки и вздохнул.

— И что же было дальше, мсье Вытоптофф?

— Выслан на философском пароходе, мсье комиссар. Изгнание лучших умов.

— На философском пароходе? — Мегре поднял удивленный взгляд. — Как вас понять?

— Пароход «Обербургомайстер Хакен». Инакомыслящих отправили в изгнание! И нашу семью в числе прочих.

— Как, вас вывез из России германский корабль?

— Германский пароход, — скорбно подтвердил Вытоптов. — Коммунистам философия не нужна, мсье, — горько сказал Вытоптов, — мой батюшка, стоя на сходнях корабля, сказал так: «Вам, господа, нужны потрясения, а мне нужна великая философия!»

— Выслали инакомыслящих? — уточнил Мегре. — Кто именно выслал?

— Большевики, мсье… Великий террор, мсье! — и Эндрю Вытоптофф в свою очередь вздохнул. Вздохнул и комиссар.

— Любопытно получается, — сказал Мегре, когда ритуал вздохов был соблюден, — одних инакомыслящих привез в Россию германский поезд, а других инакомыслящих увез германский корабль. Совпадение?

— Русская история, мсье комиссар, полна загадок… Помню утро изгнания. Потный красноармеец наследил на ковре. Вот такие ножищи, мсье комиссар! Франкеншейн! Мать и отца вытолкали, словно наказанную прислугу, из нашей квартиры. Я нес чемоданы с рукописями. Всему приходит конец. А за окном шелестят тополя, нет на земле твоего короля. Вуаля!

— Какого короля нет, мосье Вытоптофф? Вы про семью Романовых? Или имеются в виду Бурбоны? — комиссар знал историю России в общих чертах, но некоторые криминальные случаи до него дошли: убийство Распутина, расстрел Романовых. — Русских аристократов выслали в связи с убийством царской фамилии?

— Это поэтический образ, комиссар. Хотя вы правы, поэт имел в виду гибель Николая Второго… Аристократов расстреливали, мсье, а мыслителей изгоняли… Еще кофе, мсье комиссар? — Посетители индийского ресторана обменялись взглядами и заказали еще по чашке черного напитка. — Итак, корабль… Злой ветер… Изгнание. Каюту мы делили с Бердяевыми, ихняя горничная делала прекрасные гренки, добрейшая душа. Судно пришло в Штетин.

— Затем семья жила в Германии, не так ли?

— Год или два. В 25-м перебрались в Париж.

— И затем уже в Оксфорд?

— В Париже я увлекся схоластикой. Занимался святой Пиппой Суринамской. Статьи мои заметили, рискнул послать запрос в Оксфорд — и вуаля!

— А как вы относитесь к предстоящей войне, мсье Вытоптофф? На чьей стороне будете сражаться?

Прозрачные голубые глаза Эндрю Вытоптова заволокло печалью. Но русский философ взял себя в руки.

— Господь не допустит нового кровопролития. Война — это лишь гипотеза, мсье комиссар. Как и ваш коллега, вы попросите меня доказать, что фарфоровый чайник летает в космосе?

Мегре неожиданно засмеялся.

— Мсье Вытоптофф, всякий французский школьник знает, что Наполеон любил кидаться чайниками. Однажды говорил с австрийским послом и вдруг схватил фарфоровый чайник и разбил его со словами: «Так я поступлю с вашей монархией».

— При чем тут Наполеон, мсье комиссар?

— Мне вдруг пришло в голову, что сегодня в мире летает слишком много чайников и скоро их начнут бить… (продолжает) Скажите мне, — и тут Мегре спросил резко, — почему вы упали в обморок, когда узнали о смерти Уильяма Рассела?

— Сэр Уильям был мой близкий друг, мсье комиссар. Я испытал шок. Был в том состоянии, когда на правую руку готов был надеть перчатку с левой руки…

— Неужели?

— Это снова поэзия, mon ami… я был оглушен. Ближайший друг убит.

— Дружили, несмотря на то, что покойный профессор был фашистом?

— Скорее благодаря этому, мсье комиссар. Взгляды сэра Уильяма кому-то могут казаться спорными. Но не тому, кто знаком со зверством большевиков!

— Вы также знакомы и со зверством бошей, мсье Вытоптофф.

— Из двух зол, мсье комиссар, я выбираю меньшее.

— Ваше право, мсье Вытоптофф. Но жду, что поделитесь подозрениями. Анна Малокарис? Гречанка ревнива, вам ли, мсье Вытоптофф, не знать их характер? А сэр Эндрю давал повод для ревности. Или Лаура Маркони?

— Анна Малокарис? Едва ли. Бедняжка даже не прилагала усилий к тому, чтобы сэр Уильям признал дочь. Лаура? Сомнительно. Не забывайте, мсье комиссар, моему покойному другу было сто два года. Былая пылкость ушла… Отвергаю также версию с германским агентом Юпитером. Нелепость, если учесть, что симпатии Уильяма Рассела на стороне Гитлера… Месть коллеги? Что ж, это возможно. Например, Бэрримор. Вы понимаете, полагаю, что Бэрримор единственный, кто получил прямую выгоду — занял место покойного.

— Благодарю вас, мсье Вытоптофф. А сами вы где были в тот злополучный день?

— О, у меня стопроцентное алиби, хоть алиби мне и ни к чему. Ближайший друг сэра Уильяма не станет желать его смерти. Однако алиби имеется. Вместе с дамой Камиллой мы принимали посылки с новыми поступлениями в библиотеку колледжа.

— Весь день?

— До позднего вечера, дорогой комиссар. Пришли недавно обнаруженные рукописи святой Пиппы Суринамской, в частности, ее письма Василию Никейскому. Вы знакомы с программой Феррарского собора? Однако не пойти ли нам с вами на ланч? Лучшее, что бывает в Оксфордском университете, это ланч от французского повара. Я вас приглашаю.

Глава 6

Ланч в колледже Святого Христофора был изысканно сервирован и обилен. Мегре получил наконец долгожданный бокал совиньона. А вот застольный разговор комиссара расстроил, да и Холмс был не слишком доволен. Что до Лестрейда, питавшего неприязнь к ученым беседам и презиравшего всякое печатное слово, не входящее в полицейский рапорт, то инспектор Скотленд-Ярда сосредоточился на еде, стараясь не слушать.

Профессора же, не обращая внимания на то, что смерть витала под сводами колледжа, сочетали обильное поглощение пищи с увлекательной и шумной дискуссией, посвященной литературе. Говорили перебивая друг друга и, представьте, громко смеялись. Словно трагедия забыта, и покойный сэр Уильям Рассел растворился в мире теней, а значит, веселье вполне уместно. Природа человека такова, что и в самые горестные минуты он не может всецело отдаться скорби — отвлекается на радости жизни.

Сильвио Маркони обратился к присутствующим с тостом, сославшись на пример из Боккаччо:

— Однажды в садах Флоренции гуманисты укрылись от чумы, рассказывая веселые истории. Предлагаю следовать примеру «Декамерона»! Сэра Уильяма не вернуть, но жизнь вечная воплощена в музыке, в науках, в искусствах! — в устах специалиста по Данте эта реплика, достойная поэтов Возрождения, прозвучала пафосно.

Как выразился Эндрю Вытоптов, салютуя бокалом с вином:

— И пусть у гробового