Как бы не так! - Татьяна Полякова

Ждать пришлось недолго. Где-то через полчаса в дверь позвонили, я глубоко вздохнула, собираясь с силами, и пошла открывать.

Сначала я увидела верзилу. Когда такие типы возникают перед тобой, то глаз способен зафиксировать только их, а уж потом приходит черед всяким мелочам: стенам, окнам и гражданам обычного роста. Мне понадобилась минута, чтобы сообразить: на меня со счастливой улыбкой смотрит бывший пациент Стариков Юрий Петрович.

— Здравствуй, дочка, — сказал он. Я вздохнула и сделала шаг в сторону, пропуская их в свое жилище. Они вознамерились прошмыгнуть в комнату, при этом забыв разуться. Хотя в квартире и наблюдался стойкий пылевой покров, это показалось обидным, и я сказала:

— Тапочки вот здесь, возле вешалки.

Юрий Петрович несколько суетливо вернулся в прихожую, снял ботинки и облачился в тапочки бывшего мужа. Верзиле тапок не нашлось, он потопал в носках.

Я приглядывалась к ним. Больше, конечно, к Старикову. В верзиле рассматривать было нечего, а его ответный взгляд рождал в душе смятение. В общем, я смотрела на своего недавнего пациента. Выглядел он неплохо. Куда бы ни отправился он тогда на «скорой помощи», а угодил к специалисту. Меня так и подмывало спросить, куда и к кому, но вряд ли они ответят.

Юрий Петрович устроился в кресле, вытянул ноги в тапочках и с улыбкой разглядывал меня, а я его. Дорогой костюм из легкой ткани, светлая рубашка, золотые часы, волосы подстрижены и аккуратно зачесаны назад, неприятный желтоватый оттенок исчез, седина отливала серебром. Юрий Петрович не лишен был некоторого щегольства. В целом выглядел респектабельно. Золотые часы навели меня на мысль, и я ее высказала:

— Ваши вещи, часы и перстень, в милиции…

Он как-то небрежно махнул рукой, целиком поглощенный созерцанием моей особы. Мне это надоело.

— Цветы и продукты ваша работа?

— Моя, — сказал он и улыбнулся шире.

— Я вам что, ключи от квартиры оставила?

— Не сердись, дочка, — запел он. — Хотел сюрприз сделать. Думал, приедешь, порадуешься…

— Я и порадовалась при мысли о том, что кто-то бродит по квартире в мое отсутствие.

— Прости старика, — убрав улыбку, попросил он. — Хотел как лучше, не сердись, очень прошу. Теперь на всем свете для меня нет человека дороже, чем ты, дочка…

— Вот что, Юрий Петрович, — начала я, но он меня перебил:

— Зови меня дядей Юрой…

— Никакой вы мне не дядя, и я вам не дочка. Это первое. Второе: вы мне ничем не обязаны. Я врач, мое дело лечить людей. Что я и делаю. За свою работу я получаю деньги, называется зарплата. За розы спасибо, а вот деньги заберите. — Я поднялась, достала доллары и положила на стол. — Продукты тоже. Правда, банку икры я съела, не буду врать, съела совершенно сознательно, а не по ошибке. Так что мы с вами квиты, и потому у меня убедительная просьба: появляться в моей квартире только по приглашению. Деньги за аккумулятор верну через месяц, а сейчас, извините, не могу — отпуск.

Юрий Петрович слушал, разглядывая свои руки, и заметно печалился.

— Не поняла ты, дочка, — вздохнул он. — Я, старый дурак, как-то все не правильно сделал… Не хотел я тебя обидеть, прости. И деньгами этими не за жизнь свою расплачивался. Я много чего повидал на свете и знаю: не все за деньги купишь. Потому и к тебе пришел, думал, если есть еще такие люди, значит, не зря мы землю топчем.

— Спасибо за лестное мнение, — нахмурилась я. — Но это ничего не меняет.

— Что-то я все-таки не так сделал, — покачал он головой. — Я ведь пока к кровати прикованный лежал, все думал — как поднимусь, к тебе поеду. И встреча наша не такой виделась. Прости, если что не так. — Он даже поклонился.

У меня стойкое отвращение к театральный эффектам, чувство такое, что тебя водят за нос. С другой стороны, он выглядел совершенно несчастным, а особого повода злиться у меня не было: в конце концов, икру я съела.

Подумав, я поднялась и сказала:

— Давайте пить чай.

— Ничего не надо, дочка, — забеспокоился Юрий Петрович, но я уже шагала в кухню.

Через десять минут мы пили чай. За это время доллары со стола перекочевали на полку. Я покачала головой, а Юрий Петрович засуетился:

— Что ты в самом деле, пусть лежат, вдруг понадобятся. Зарплата у тебя плохонькая, работа тяжелая. А мне куда деньги девать? Жены нет, детей не нажил, вот и мыкаюсь один на старости лет.

— Вам пятьдесят четыре года, и вы вовсе не старый, — одернула я, очень уж он увлекся. — Вполне можете жениться и даже детей завести. Вот мой сосед, к примеру, так и сделал и живет припеваючи.

Юрий Петрович с готовностью засмеялся. Понемногу разговор налаживался, а вот чай мои гости не жаловали. Юрий Петрович сделал пару глотков, а верзила как замер возле стены, привалясь к ней спиной, так по сию пору и стоял. Причем сразу и не решишь, то ли он стену, то ли она его поддерживает.

Я ему из вежливости налила чашку, но он ее как будто не заметил, стоял и пялился в угол комнаты. Из любопытства и я взглянула: угол как угол, даже паука там не было, но ему чем-то понравился. Мне что, пусть.

Мой новоявленный дядька пел соловьем, я начала томиться, и, чтобы ему немного испортить настроение, поинтересовалась:

— А почему он стоит? — Хотя, по моему мнению, он правильно делал — ни мой диван, ни тем более стул такую тушу не выдержат. Юрий Петрович запнулся на полуслове.

— Коля? — спросил неуверенно.

— Вот он, — ткнула я пальцем в верзилу. Коля все-таки от угла оторвался и посмотрел на меня. — Он глухонемым прикидывается?

— Нет-нет, — очень серьезно ответил Юрий Петрович.

— Я знаю, что он говорящий, — заверила я. — Просто меня раздражают люди, которые стоят столбом и что-то за моей спиной высматривают. Лучше бы чай пил.

— Я не люблю чай, — этим своим дурацким голосом заявил верзила и на меня уставился. Было это обременительно для моих нервов, уж лучше пусть бы в угол смотрел.

— Ты о Коле плохо не думай, — ласково запел Юрки Петрович. — Он парень золотой, мы с ним давненько друг дружку знаем, не один пуд соли вместе съели. Это он с виду сердитый, а душа добрая…

— Да я верю, — пришлось пожать мне плечами, хотя в истинности сказанного я питала сомнения.

Коля взгляд отвел и вновь сосредоточился на стене. Мне стало легче дышать. Чай остывал, и по всему выходило, что пора нам прощаться. Верзила от стены отлепился, а Юрий Петрович поднялся.

— Спасибо за чай, дочка, — сказал он, и оба в прихожую потопали. С радостно бьющимся сердцем я отправилась следом. Вспомнила про деньги, вернулась. Оба за это время успели обуться.

— Возьмите, — сказала я.

— Обижаешь, — покачал головой «дядя Юра».

— Я от вас деньги принять не могу, и обсуждать здесь нечего. За подарки спасибо. Желаю вам здоровья. Вид у вас цветущий, но поберечься все равно не мешает. Всего доброго.

Юрий Петрович вознамерился что-то сказать, но я уже дверь распахнула, и им ничего не оставалось, как выйти.

— До свидания, — сказали они дружно. Я слегка удивилась, что верзила открыл рот, улыбнулась, кивнула и хлопнула дверью.

— Свалились на мою голову, — посетовала я и занялась уборкой.

* * *

Вечером приехала Наташка, узнав о визите, обрадовалась.

— И чего ты дурака валяешь? — набросилась она на меня. — Хочется ему поиграть в доброго дядьку, ну и на здоровье. Деньги ей, видите ли, не нужны. Не нужны, неси мне. Приму с благодарностью. Я из-за этого сукина сына тоже натерпелась… Нашла когда проявлять честность и принципиальность. На честных воду возят.

— На дураках, — поправила я.

— А нынче что честный, что дурак — одно и то же. Дядька одинокий, ты ему вместо дочери, пусть раскошелится. Баксов небось полны карманы, коли тыщами швыряется.

— Деньги эти он не своим горбом заработал, — усмехнулась я. — Скорее всего украл.

— А кто не ворует? Я вот, к примеру, в больнице лекарства беру, бинты, вату. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кстати, ты тоже перчатки брала, на своей даче копаться. Брала?

— Ты, Наташка, дура совсем, — возмутилась я. — Сравнила…

— Не вижу принципиальной разницы. Воровство — оно всегда воровство… Чего-то мы не туда залезли… Старичок на благое дело потратиться хочет, не на водку и девок, а на молодое дарование.

— Ты точно дура, — кивнула я. — Во-первых, он не старичок, да и старички разные бывают, начнет с «дочки», а чем кончит, никому не ведомо. Нет уж, обойдусь без благодетелей. Хоть и не пожрешь икру ложкой, зато покой дорог.

— Да ну тебя, — отмахнулась Наташка. — В конце концов, он тебе действительно обязан. Повезло раз в жизни, спасла богатого человека, так чего ж от счастья рожу-то воротить?

— Слушай, может, ты его себе возьмешь? — не выдержала я.

— В отцы? Так я с радостью, но он мой вклад в общее дело принципиально не желает замечать. Ты у него спасительница.

Я покачала головой и стала пить чай.

* * *

В следующий раз Юрий Петрович появился через пару дней. Обошлось без сюрпризов. По телефону позвонил, и так жалобно, точно милостыню просит, сказал: