Гнев Империи V - Антон Романович Агафонов

Вы хотели меня видеть?

— Как видишь. Мне захотелось узнать тебя немного получше, Дмитрий Старцев, учитывая, в какую ситуацию ты ставишь Тысячу Фьордов. По закону я должен передать тебя Империи, в то время как моя дочь считает, что ты должен стать избранником клана Лоденборг. И утверждай такое кто другой, я бы даже не стал всерьез обдумывать это, но моя дочь обычно не ошибается. Говорят, ты победил Хагготта?

— Его аватара, да, — не стал скрывать я.

— Тяжело в это поверить.

— И тем не менее, в этом нет ни слова лжи. Я смог переломить ход войны, но в итоге оказался обвинен в преступлениях против Империи. Мои старые враги постарались, — вдаваться в то, что я сам дал им козырь против себя, не стал. Инфериал стал моей ошибкой, я был слишком нагл и глуп, позволив Рубцову использовать меня. Но даже если бы всё было иначе, и не было бы никакого Инфериала, они бы всё равно что-нибудь придумали, чтобы очернить мое имя.

— Это меня и беспокоит. Твои враги, твое отношение к Империи. Дочь многое мне рассказала, и услышанное вызывает во мне тревоги за будущее Тысячи Фьордов. С момента, когда Одноглазый погиб, а наша страна оказалась расколота магией, Империя была нашим союзником. Помогала припасами, давала возможность сражаться с демонами. Но останется ли она союзником, если ты станешь ярлом? Сможешь ли ты отбросить личную неприязнь и относиться к своим врагам как к добрым друзьям? Не получится ли так, что ты втянешь нас в противостояние не только с хагга, но и с нашим собственным союзником?

Я замер, пытаясь осмыслить услышанное. Я отлично понимал, почему ярл так обеспокоен, но и прямо заявить, что ничего такого не будет, не мог. Беспалов, Рубцов и прочие слишком многое натворили, слишком многое сделали, чтобы я мог улыбнуться и пожать им руки.

— Не отвечаешь? Это хорошо, — спустя, наверное, минуту излишне затянувшегося молчания сказал ярл. — Если бы ты мне сказал, что это тебе не важно, и что ты готов с легкостью отринуть личную неприязнь ради страны и людей, я бы назвал тебя лжецом и не стал бы укрывать.

— А что, если бы я правда был готов так поступить?

— Тогда бы ты врал сам себе. Ты не родился тут, не жил, в тебе есть дух воина, но не более того. Моя дочь уверена, что ты обладаешь той же силой, что и сам Одноглазый, что с тобой этот край может обрести былое могущество.

— Значит, Хильда рассказала вам, кто я такой? — думаю, этот вопрос стоило прояснить.

— Да. Но это не имеет значения. Если ты действительно хочешь стать достойным этой страны и моей дочери, то должен доказать это. Твой бой с Льётом показал, что в тебе хватает решимости бороться несмотря на то, что ты слабее.

Хотелось отметить, что технически, если бы не ограничения, я бы закончил ту схватку парой ударов, но не думаю, что это сейчас уместно.

— Так что мы примем тебя в клане Лоденборг и начнем готовить к состязанию. Вы с Льётом будете готовиться и тренироваться, чтобы перед сбором кланов решить, кто именно достоин быть избранником клана.

Ярл вздохнул и закончил уже обычным уставшим голосом, лишенным ноток властности.

— Возможно, мы не сможем помешать тебе забрать то, что принадлежит тебе, как ты можешь считать, по праву, но будь уверен, что мы попытаемся. Север строится не только на силе, как можно услышать, но и на традициях, иначе бы лидером становился не достойный, а самый отмороженный. Понимаешь?

— Да, понимаю.

— Хорошо, — кивнул ярл и внезапно зашелся кашлем, затем быстро достал платок из кармана и вытер им губы. — Я рад, что мы друг друга поняли. А теперь иди.

* * *

Жизнь на севере оказалась действительно тяжелой, хотя это отчасти из-за того, что мне запретили полностью использовать силы. Это сделал мой новый «наставник», тот самый воин, покрытый шрамами, которого зовут Ингольв. Он был одним из самых опытных воинов Йонгарда и выступал наставником многих хускарлов. Например, он обучал Эйрика и Льёта, а теперь занялся мной, не забывая при этом прямо говорить, что обо мне думает.

Неприятный тип, но дело он свое знал и к обучению подходил очень основательно.

День мой начинался чуть раньше рассвета, где меня на голодный желудок отправляли купаться в ледяную воду. Воспринималось это как жуткая пытка, но бодрило замечательно. Сон как рукой снимало. Затем пробежка от причалов Йонгарда ко дворцу, и если Ингольв видел, что я недостаточно устал, он отправлял меня вниз. И происходило это практически всегда… Так что чаще всего мне приходилось бегать и подниматься туда два раза.

И это было бы ерундой, если бы не отсутствующие силы. Как уже сказал, силами мне Ингольв пользоваться запретил вообще. Вернее, я мог тренировать свой Сосуд Правителя и техники, но лишь в определенные часы, остальное же время — полный запрет. Технически, я бы мог сжульничать, усилить себя и значительно упростить себе жизнь, превосходя человеческие возможности, ведь никаких рун на мне не было, но почему-то у меня было стойкое ощущение, что Ингольв узнает. Как-нибудь, да узнает. Да и тот факт, что я проиграл Льёту, не давал покоя. Если буду развиваться только в направлении внутренней силы, то ничего не достигну. Чтобы стать таким же сильным, как мой противник, я должен пройти те же тренировки, что он он. А это значит, что и жульничать мне нельзя.

И всё же… Хлад! Как же тяжело это было.

Когда я заканчивал с пробежкой, начинались упражнения. Они были разными, жесткими и порой какими-то абсурдными, что больше похожи на пытки, чем на что-то рабочее. Эти упражнения ломали меня, порой буквально. Ломали кости, рвали мышцы… Как их выдерживали остальные северяне, для меня было загадкой, потому что пару раз я реально был вынужден использовать бурю для восстановления тела.

— Слабак, — морщился Ингольв, смотря на меня.

Одним из самых дурацких упражнений, как по мне, было то, где мне связывали ноги и, обвязывая их веревкой, сбрасывали со скалы. После этого я должен был забраться на руках обратно. И в обычной ситуации это было бы несложно, только вот одет я был лишь по пояс. И просто сложное, но выполнимое задание превратилось в почти невыполнимое.

В первый раз я его так и не смог выполнить. Забрался до середины и настолько околел, что руки просто перестали слушаться. Пытался, разумеется, забраться снова, но даже пары метров не преодолел. Тело скрутило холодной судорогой, а ледяной ветер, казалось, вот-вот норовил сорвать с меня кожу.

— Говорил же, слабак. Зря на тебя время тратим.

И тем не менее они тратили, а я пахал и работал над собой изо всех сил, но даже так ни во второй, ни в третий, ни даже в десятый раз у меня ничего не получалось. Меня сбрасывали, и дальше по прикидкам и в зависимости от погоды у меня было минут пять-восемь на то, чтобы забраться, дальше я слишком сильно охлаждался и пытаться снова не было смысла.

На четырнадцатый день у меня это получилось, я забрался на гребаную скалу, проклиная Ингольва. Тот в очередной раз назвал меня слабаком, а на следующий день вновь сбросил меня, но при этом добавив груза.

Вот урод…

Но, несмотря на трудности, я был ему немного благодарен. Я должен стать сильнее, ведь север не любит слабых.

Глава 8

В Йонгард пришла зима, и без того суровый климат стал ещё суровее. И это всё я был вынужден прочувствовать на своей шкуре. Для начала, это сильно повлияло на мои тренировки. Закаливаний стало гораздо меньше, потому что температура на улице порой падала до каких-то уж совсем запредельных температур. В такие дни даже на улицу люди редко выходили, так что и мои тренировки по закаливанию приобрели совершенно другой формат. Больше никаких купаний в ледяной воде или залезаний по веревке на скалу, теперь меня просто избивали. В одни дни я должен был уворачиваться от ударов, в другие, наоборот, не уворачиваться. Ингольв выставлял против меня двух-трех ребят с деревянными мечами и заставлял бегать от них по маленькой арене. Иногда я становился на крутящееся бревно, и в меня швыряли камни. Если я не справлялся, получал удар, когда не следовало этого делать или вроде того, то в качестве наказания меня выставляли на улицу в одних подштанниках.

Ничего хорошего в этом не было…

И так повторялось из раза в раз, а стоило мне немного адаптироваться