Давид Бек - Раффи

прижал к своим иссохшим губам и произнес:

— Целую тебе ногу, выслушай мольбу старого Ахмеда.

— Не надо, Ахмед, я поклялась никогда не видеть его.

Старик попытался повторить свою просьбу, но госпожа приказала ему удалиться, сказав, что он может разбудить ребенка.

По национальности Ахмед был армянин, родом из Карадага, искуснейший игрок на таре[25]. Он был еще юношей, когда хан велел привести его к себе и держал среди сазандаров[26], которых не отпускал от себя. А чтобы Ахмед был вхож в его гарем, приказал оскопить юношу. Долгие годы Ахмед развлекал его жен игрой на таре, состарившись, бросил играть и теперь исполнял обязанности главного гаремного евнуха. Но как святыню, он сохранил в душе христианскую веру…

VI

Ахмед вышел из шатра и направился к палатке, что была разбита довольно далеко от гарема в глубине леса. Здесь же стояло еще несколько палаток, отведенных для телохранителей и слуг хана. На дороге Ахмеда поджидал какой-то человек. При виде евнуха он подошел и спросил:

— Ну, как?

Ахмед рассказал ему, что он испробовал все, умолял, уговаривал, ногу ей целовал, но госпожа все твердила: «Нет, не хочу с ним видеться».

— Она не хочет видеться с родным отцом? Что ж, хорошо, — с глубокой горечью повторил мужчина и пошел к отведенной ему палатке.

Еще долго смотрел ему вслед Ахмед. Потом покачал головой и произнес про себя: «Такой отец, как ты, недостоин видеться со своей дочерью».

Отец Сюри (а это был он) когда-то справлял при татевском мелике Гюлумбаре должность рассыльного и соглядатая, был очень любим им. Но он польстился на место своего благодетеля и отравил его, а потом подкупил хана Фатали своей дочерью и не только сумел избежать наказания, но и достиг своего — получил меликство в Татеве. Власть, приобретенная с помощью насилия и измены, стала совершенно невыносима жителям Татева, особенно после того, как Отступник изменил вере предков. Чтобы держать в покорности население Татева и укрепить свое неустойчивое положение, Отступник вынужден был без конца угождать прихотям хана. Был он небольшого роста, хромой и волосатый, точно обезьяна. Если верить народной поговорке, будто хромые хитроумны, то Отступник был воплощением хитрости. Про таких, как он, говорят, что они родились на семь дней раньше сатаны.

Этот человек, не умевший грустить и отчаиваться, сердиться или отступать перед трудностями, услышав слова евнуха, внутренне как бы сломился. Родная дочь гнушалась им. Это был страшный удар. Отвергнутый всеми, осужденный проклятиями тысяч обездоленных, он давно уже ни во что не ставил слезы своих жертв, их страдания и кровь не трогали его. Но отказ дочери ранил прямо в сердце. Нетвердой поступью направился он к своему жилью, которое находилось не очень близко. Вокруг распевали птицы, но он ничего не слышал. В ярких лучах солнца вырисовывались деревья во всей их красоте, но он ничего не видел. Казалось, всякое чувство и желание убиты в нем. В голове царил беспорядок, он никак не мог собраться с мыслями. Многое хотел он сказать Сюри, с ней он связывал осуществление всех своих планов. Но все рушилось. Или он сегодня добьется успеха, или он погиб навеки…

Его горькие, безнадежные мысли были прерваны появлением какого-то мужчины, поджидавшего в кустах.

— Добрый день, — обратился к нему Давид Отступник, вопросительно глядя на него.

— Был бы добрый, коли… — незнакомец, не закончив, оглянулся вокруг, боясь, как бы кто не услышал его.

— Значит, не удалось? — нетерпеливо спросил мелик.

— Нет… ничего нельзя сделать.

— Почему?

Незнакомец едва слышным голосом стал рассказывать, что он прибег ко всяким уловкам, но безуспешно. С того дня, как привели пленных, ханум[27] (речь шла о Сюри) заботливо ухаживает за ними. Чтобы быть вне подозрений, она привлекла к делу главного евнуха. Этот старый лис так хитер, что самого дьявола подкует. Поклоняется Сюри, как идолу, готов выполнить любое ее приказание. Если ханум попросит броситься в огонь и в воду, он, не пикнув, сделает это. Он не только кормит пленных, но и навещает их по ночам к даже выставил охрану, чтобы ни один волос не упал с их головы. Проникнуть в пещеру невозможно. Охрана — все близкие люди Ахмеда — не предаст его и за тысячу туманов. К тому же хан Фатали с ним очень считается, и все боятся главного евнуха.

По мере рассказа лицо мелика омрачалось, губы задрожали, в глазах загорелись злые огоньки. Бессовестная дочь нанесла ему еще один удар. Она лишила его давно лелеемых надежд, расстроила планы, которые он так долго вынашивал…

— Спасибо, Гусейн, — заговорил Отступник, сдерживая свои чувства, — ты и сейчас сделал все, что мог, твоей вины тут нет, ты получишь обещанное.

Он вынул из кармана кошелек и протянул турку, но тот отказался принять деньги. Мелик долго настаивал, уверяя, что огорчится, если тот откажется принять деньги, и вновь повторил, что считает свою просьбу выполненной. Турок, наконец, взял золото и, поклонившись, ушел. Был он главным конюшим хана, когда-то состоял на должности палача. Умертвив за время службы тысячу человек, он вдруг почувствовал укоры совести, оставил кровавое ремесло и похоронил свой нож на кладбище, как хорошие охотники зарывают свое ружье, убившее тысячу животных. Но Гусейн пристрастился к вину и картам и, нуждаясь в деньгах, нарушил свое слово. Мелик Давид, пользуясь этим, подкупил его, толкая на новые преступления. Но все оказалось напрасным, все отступало перед волей Сюри… Это злило мелика более всего — ему чинила препятствия родная дочь!

Давид Отступник был труслив как все вероломные люди, чья сила лишь в изобретательном уме. Он был лишен мужества и смелости, что не мешало ему носить за поясом пару пистолетов, а сбоку длинную саблю, к которой он редко притрагивался. Он любил хвастать воображаемыми подвигами и уверял, что хромает из-за застрявшей в ноге пули, хотя все знали, что он хромой от рождения.

В глубоком унынии добрался он до своей палатки. Здесь ждал его еще один человек. То был высокий худощавый старик с благообразным лицом, длинная седая борода которого была окрашена хной в абрикосовый цвет. За дорогой кушак из кирманской шали были заткнуты два пистолета, на коленях лежала длинная сабля с серебряным эфесом в серебряных ножнах. Он сидел на корточках на узорчатом ковре, прислонясь спиной к мягким мутакам[28] из красного бархата, которые послал из собственного убранства хан — в честь прибытия почетных гостей. Увидев Давида, старик нетерпеливо спросил:

— Какие вести?

Отступник скрыл, что Сюри отказалась