По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - Артем Драбкин

Только ночью ушли самолеты и прекратилась стрельба. В какой-то избе я снова нашла Иру. Какая это была радость! Как мы с ней бросились друг к другу! Нам казалось, что мы вернулись с того света. С того света, не с того света, а уж в аду точно побывали. Никогда не забуду этот день. Где все остальные, мы пока не знаем. И живы ли они?

К утру из Великого села пришел Астапенко, которого мы уже считали погибшим, и с ним офицер связи. Немцы прорвались к 16-й армии и наш коридор перерезали своим коридором[8]. Трудно что-нибудь понять во всей этой каше. И надо же было именно нам в этот момент оказаться здесь. Теперь мы в окружении. Н.К. Брянцева, дежурный врач, записала в журнале: во время передислокации колонна подверглась сильному артобстрелу и бомбежке, во время которой все машины и имущество госпиталя погибли. Уцелела одна машина аптеки с шоколадом. Нам раздали по несколько плиток шоколада. Итак, мы в окружении. Удастся ли выйти?

Конец марта. После 22 марта

Липно, Ходыни, Веряско, Большие Горбы, Малые Горбы, Великое село, Рамушево… Мы заучиваем маршрут выхода из окружения. Нам выдали белые маскировочные костюмы (рубаха с капюшоном и брюки), в котелки положили топленое масло, смешанное с сахаром (другого ничего не было). Пристегнули к поясным ремням, проверили, чтобы все было хорошо подогнано, так как мы должны проползти незамеченными, а малейший звук может погубить всех. Будем двигаться цепочкой, дистанция — 10 метров. Идем по Ловати. Снег мокрый, пополам с водой, одежда промокла, валенки кажутся пудовыми. Идем — это слишком громко сказано. Сделаем несколько шагов — взлетает ракета. Падаем и лежим, пока погаснет, только поднялись — снова ракета. Мы так измучились, что нет сил пошевелить пальцем. Все время лежим в мокром снегу. Катя Новикова, я и еще кто-то из девочек стали просить начштаба, чтобы он нас пристрелил, мы не в состоянии двигаться. Он пообещал пристрелить после войны. День пролежали в лесу в снегу, а ночью снова все сначала.

Проходили Рамушево, шел мокрый снег, ничего за ним не было видно. В одном месте проходить было совсем трудно, дорога была чем-то завалена, смерзшимся, засыпанным снегом. Оказалось, здесь шли в психическую атаку эсэсовцы, пьяные, а наши моряки их уложили здесь, и вот по этим фрицам нам пришлось ползти. Офицера связи мы потеряли, и нас выводят партизаны. Бесстрашные, до последней капли крови преданные Родине — это действительно народные герои, с такими умирать не страшно. Израненные, окровавленные, умирающие — они не стонали, а только проклинали Гитлера и обещали еще показать ему, как русские люди дерутся за землю свою, а если надо, и умирают. С их помощью мы вышли в расположение нашей 41-й бригады, но они тут же успокоили нас — они тоже в окружении. В общем, понять ничего нельзя — какой-то слоеный пирог: немцы — наши, немцы — наши. Связи с нашим начальством нет. Ждем дальнейших указаний. Ко всему еще нам нечего есть. Комиссар партизанского отряда Виктор Петрович зовет нас к себе, у них совершенно нет медиков.

Последние дни марта

Мы расположились недалеко от Борисовки. Рядом пушки ОЗАД[9], разбили палатки — пришлось потрудиться: три операционных, две перевязочных, для раненых несколько, для себя. Пока еще никого не приняли. Выпало много снега, подморозило. Лес — необыкновенной красоты, снежинки искрятся при свете луны. Небо, кажется, увидели впервые — тихое, усыпанное звездами крупными, необычными, таинственно мерцающими и переливающимися различными оттенками, как драгоценные камни. И тишина — недобрая, гнетущая. И вот наступила разрядка — все девчата ревут, я тоже не отстаю. Вызвали Беленкина, приказали играть. Стали танцевать, но настроение ни у кого не поднялось. Только улеглись спать, я услышала, как кто-то вошел в палатку. Это начсанарм. Астапенко вскочил, он что-то шептал ему, и мы поняли, что дело плохо. Разбудили Иру, ведущего хирурга Н.Е. Сизых. Его посылают сделать попытку прорваться, так как нас еще раз окружают. Вместе с ним в «санитарку» сели Ира и я. Дорога простреливалась, без конца начали рваться мины. Н.Е. как с луны упал: «Что, мина? Откуда мина? Товарищ боец, пойдите — узнайте, откуда мины». Мы с Ирой кляли его на чем свет стоит (конечно, шепотом, ведь он наше прямое начальство). Пока товарищ боец будет выяснять — ни от него, ни от нас ничего не останется. Хорошо, что у него хватило ума не выполнять идиотского приказания, и он гнал машину на всю катушку. И мы проскочили. Вырвутся ли наши? Недаром у нас было такое настроение. На другую ночь прибыли все, самый последний — Астапенко. Ира от радости повисла у него на шее. Он очень хорошо держится. Глядя на него, и мы не падаем духом. Когда бомбят, наблюдает в бинокль, считает бомбы.

Выйти из окружения не удалось, выходили из одного — попали в другое. Теперь наша 1-я Ударная будет воевать в окружении. С самолетов должны сбросить перевязочный материал, инструментарий — все, что нужно для того, чтобы мы могли работать. Нам придают ОРМУ (отдельную роту медусиления). Продуктов у нас нет никаких, кто-то достал неизвестно где несколько ящиков янтарной кураги и мы сварили из нее что-то вроде каши. Какой это был праздник! Есть возможность выспаться, но сон не идет. Как мы будем в окружении? Как будет воевать армия? Разве можно самолетами доставить и вооружение, и боеприпасы, и продукты, и медикаменты, и кровь, и вывезти раненых? Наших самолетов вообще не видно, зато фрицы не дают поднять головы. Политрук для поднятия настроения проводит беседы о героизме и прочее. Как ни странно, любимой моей героиней была Надежда Дурова, и мне кажется, что не от большого ума наложен запрет на издание этой книги Чарской. Меня лично она потрясла, и осталось после прочтения не преклонение перед обожаемым монархом, чего, очевидно, боятся, а преклонение перед героями, которые больше жизни любили Родину. Прочитав эту книгу, настолько проникаешься ее истинно русским духом патриотизма, романтики, что уже до конца дней сохранишь в себе.

Апрель 1942 г.

Стоим в деревне Большая Вещанка. Раненые все прибывают и прибывают. Ловать разлилась, эвакуировать некуда. Все домики забиты до отказа. Валимся с ног, но вовремя оказать всем помощь не успеваем. Продуктов нет, медикаментов не хватает. Самолеты изредка сбрасывают кровь и сухари. Поврежденные при приземлении банки с кровью отдаем раненым — они ее пьют. Сухарей выдают по 50 граммов. На самолетах вывезли двух раненых комбригов 41-й и 44-й бригад. Обещают дать много самолетов. В соседней Поддорье расчистили аэродром, и ждем, ждем, ждем.

Самолеты стали прилетать большими группами, за ночь до 60 штук. Привозят боеприпасы, продовольствие, а увозят раненых. Здесь же находятся представители частей, которые получают то, что им положено (но по сравнению с тем, что действительно положено, это жалкие крохи). Эвакуировать разрешают только командиров старших и средних. Младших и рядовых пока не разрешают, а они ползут с перебитыми, зашинованными ногами к аэродрому. Страшно смотреть на эту картину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});