Санькя - Захар Прилепин

Мама, не знавшая, куда он уехал и надолго ли, написала на ней же ответ: "К тебе приходили в штатском с красными корочками и участковый что же ты делаешь сынок".

Написанное было лишено знаков препинания, и оттого Саша еще острее угадывал горькие материнские интонации. Он убрал записку с глаз долой.

Держа горящую спичку над конфоркой, механическим движением поднося чайник к огню и уже оценив по весу его достаточную заполненность, Саша пытался решить, что теперь делать, и так и застыл с чайником в руке, когда раздался звонок в дверь.

Тело охватила дурная вялость, во рту откуда-то взялось сразу много кислой и холодной слюны, и вновь засаднела поджившая уже губа.

Квартира располагалась на четвертом этаже, поэтому сбежать через окно было нельзя.

"А если я их просто не пущу? - мелькнуло в голове. - Нет, они знают, что я здесь… Наверное, видели, как я входил… И что, будут ломать дверь? Для этого нужно разрешение какое-то… Или участковый имеет право? Если ФСБ пришло с участковым, сейчас взломают… А что же они меня на улице не взяли?"

Саша, наконец, бережно поставил чайник на огонь и на цыпочках подошел к двери.

Постоял около, прислушиваясь. Тихо.

Предваряемый шипом, прозвенел еще один звонок, настолько громкий, что он, кажется, отозвался в посуде, стоящей в шкафу.

Саша сделал твердый шаг и приник к глазку.

Стой стороны двери стоял Негатив, молодой, семнадцати лет парень из местного отделения "Союза созидающих".

- Привет… - сказал он, едва Саша приник к глазку.

- Ты один? - глухо спросил Саша.

- Один.

Саша открыл дверь, Негатив вошел и пожал ему руку, как обычно, глядя куда-то в сторону и вверх, словно выискивая или разглядывая что-то - на этот раз, по всей видимости, лампу на потолке, на которой он брезгливо остановился взглядом.

- Надо свет выключать в прихожей, - сказал он хмуро. - А то видно, что в глазок смотришь.

Негатив был на пять лет моложе Сашки, но разница эта почти стерлась, может, оттого, что выросший в интернате Негатив был разумен и жесток в поведении, не по годам крепок, хоть и невысок.

Передний зуб его был обломан, и это придавало еще больше суровости и без того неприветливому, с низким лбом и широко расставленными глазами лицу Негатива.

Негативом его прозвали за вечное недовольство всем и вся. Нет, он был не брюзгой, но, скорей, упрямцем, со своими однозначными представлениями о жизни. Недовольство его было не по-мальчишески мрачным, молчаливым, и часто могло показаться равнодушием, таковым не являясь.

Еще он не улыбался и тем более не смеялся. Почти никогда. Очень редко.

- Ты откуда знаешь, что я дома? - спросил Саша.

- Ниоткуда, просто зашел.

- Как дела у вас? - сразу отправившись на кухню, громко спросил Саша.

- Ну, вы там натворили в Москве, - не стал отвечать на заданный вопрос Негатив. - Надо было тоже съездить. Красиво. Ты видел себя по ящику?

- Себя? - Саша выключил подрагивающий раздраженно чайник, обернулся к разувшемуся и вошедшему на кухню Негативу.

- Не видел? Сначала ты там в первой колонне засветился, и кто-то из вас мента охерачивает палкой, потом все куда-то бегут, витрины крушат, на земле валяется мент, а ты прыгаешь ему на фуражку. Отличный кадр. А что на фуражку, я думаю? Прыгнул бы ему на голову? А?

Сашу передернуло. Это не очень приятно, когда несколько тысяч, быть может, сотен тысяч людей наблюдало твои… забавы…

- И что… меня там хорошо видно? - тихо спросил Саша, отчего-то немного осипнув.

- Так, не очень… Но я узнал… Курить можно? Саша некоторое время смотрел на Негатива.

- Кури. И мне…

- Тут, короче, друзья твои приехали, - продолжил Негатив, затянувшись.

- Какие еще друзья? - Саша тоже прикурил и опять вперился в Негатива.

- Веня московский и Рогов из Сибири.

Сашу опять передернуло, правда, на этот раз полегче.

- А они-то по кой черт?

- Они говорят, что в Москве сейчас все шхерятся, по нашим хатам обыски идут. Веня, он вообще бездомный, ему жить негде, а Рогов сказал, что на поезде ехать в его Сибирь стремно - паспорт все-таки надо показывать, когда билет покупаешь, а на электричках… сам пойми: озвереешь, пока доедешь. Поэтому они к нам, - Негатив глубоко затянулся, выпустил дым, проследил его путь глазами, - к нам приехали. А чего ты так всполошился?

- Ко мне мусора уже два раза приходили.

- Ты их не пустил?

- Нет, меня не было. Они к матери приходили.

- И ко мне, - сказал Негатив.

- И чего?

- Я им не открыл. Они постучали два часа и ушли.

- А ты в это время сидел, пришипившись.

- Не, мы с ними душевно общались через дверь. Обещали, что меня выебут и высушат.

Саша посмотрел на Негатива, и в который раз оценил его крепкое, прозрачное, не показное мужество. Негатив действительно не боялся быть избитым, и даже избитым жестоко, и вовсе равнодушно относился к угрозам. Его несколько раз от души стегали дубинками за нанесение черной краской на стены здания администрации наглых надписей, вроде "Губернатор, сдохни!", и за то, что он влепил этому самому губернатору в лицо торт. Около полугода назад Негатива повязали, и в течение двух дней из него конкретно выбивали показания на товарищей - за неделю до этого местное отделение "Союза…" бутылками с зажигательной смесью подожгло офис сайентологов.

На пожар вовремя подоспело "01", но скандал получился немалый. После двухдневных пыток Негатива отпустили. Полтора месяца ему помогал есть, одеваться, завязывать шнурки младший брат, Позик, - полная противоположность Негативу, разбитной одиннадцатилетний малец, с вечной улыбкой на наглой рожице, самый младший из местных "союзников"…

Ну да, они называли себя "союзники". Это, поначалу бессмысленное, слово обрело со временем плоть, и звучание, и значение.

Впрочем, с нелегкой руки журналистов, их часто называли "эсэсовцы" - по первым двум буквам наименования партии, а порой, когда хотели унизить или указать на молодой возраст пацанов, состоящих в "Союзе созидающих" - "отсосы".

Негатив никого не выдал из "союзников", и себя в том числе. Бутылки ведь он тоже кидал. Хотя не он один, конечно.

- Но дверь они не стали ломать? - спросил Саша, глядя на отбитый в какой-то глупой драке верхний зуб Негатива.

- Не стали.

- А чего не открыл?

Негатив раздраженно посмотрел на Сашу.

- Тебя ничем не вдарили в Москве, нет? Я же тебе сказал, Веня и Рогов у меня. Сначала лежали под диваном. Потом Веню мы скрутили в ковер, в угол поставили, а Рогов в шкаф влез… Короче, веселились все два часа…

Саша быстро выпил чай. Вроде есть хотел. Расхотелось.

- Они где? - спросил.

- В кафе напротив сидят. Одну чашку кофе на двоих пьют. Пошли?

Саша прихватил денег из заначки, кусок сыра, лучку деревенского, хлеб и банку консервов, хотел было вернуться, чтобы написать несколько слов матери, - и махнул рукой. Еще раз написать, что "все нормально". Куда уж нормальней.

* * *

- Ага, вот они! - Саша вдруг понял, что очень рад видеть и Веню, шмыгающего еще не поджившим носом, и подтянутого Лешку. Обнял и того, и другого.

Теперь надо было что-то делать, куда-то вести пацанов.

Звонить по знакомым из дома Саша не решился - телефон прослушивался, по этой причине он в свое время пропалил одну партийную акцию.

И знакомых-то у него не было таких, чтобы завалиться ночевать втроем.

"И даже одному", - вдруг подумал Саша удивленно, но безо всякой грусти.

Так сложилось в последние годы, что круг Сашиного общения ограничился партийцами. Не то чтоб на иные дружбы не хватало времени, хотя, да, не хватало, но главное - что это было уже не нужно, незачем, неинтересно. Идти на квартиры к местным "союзникам" тоже не стоило - по ясным причинам: могли нагрянуть люди в штатском.

На улице начало моросить, но они, оставившие прокуренное, с навязчивой музыкой и неприветливыми ценниками кафе, шли бодро, с удовольствием и наперебой вспоминая, как все было в Москве…

Негатив с интересом слушал, иногда внимательно заглядывая в лицо тому, кто говорил.

Остановившись у ларька, Саша купил бутылку водки и три пластиковых стаканчика - Негатив не пил, потому что натурально зверел от алкоголя. Рогов не выказал протеста покупке, Веня выказал радость.

Они зашли на детскую площадку, где Саша провел в ранней юности много часов, потребляя разной крепости алкоголь, исследуя податливых или неподатливых сверстниц.

Присели в теремке, Саша вытащил из карманов сыр, хлеб.

- А ножа-то нет, - сказал он, вертя в руке банку консервов.

Рогов молча вытащил из рюкзака перочинный ножик. Ловко вскрыл банку. Разлили, чокнулись…

Скоро стало совсем хорошо, только ягодицы мерзли на сырой лавке. Саша иногда вставал и прохаживался, Рогов подстелил рюкзак, а Вене, похоже, было все равно.

Негатив не садился - слушал. Взял себе сырную корку - их обычно выбрасывают - и жевал медленно, откусывая по малому кусочку.