Газета Завтра 51 (1203 2016) - Газета Завтра

До конца XIII — начала XIV века Средневековье было не мрачным, а скорее светлым. Европа с XI по XIII век пережила свою первую промышленную революцию; Западная Европа пережила бум строительства готических соборов и интеллектуальный взрыв; появилось большое количество идей и схем, упиравших на то, что разум и вера не противоречат друг другу. И только в конце XIII века архиепископ Парижский своим указом запретил 219 "вредных" доктрин, которые примиряли веру и разум. "Темень" наступила в XIV веке. Она совпала с социально-экономическим кризисом, крушением крупнейших банков Барди и Перуцци и приходом эпидемии чумы, "чёрной смерти". Вот тогда и началось мрачное Средневековье.

В середине XV века феодальное общество стало ломаться. Этот процесс ускорялся тем, что в условиях кризиса сеньоры стремились сохранить свои привилегии, и выбор у них был невелик: либо они уступают часть их королям, либо превращаются в нечто вроде богатых бюргеров, утрачивая ряд статусных характеристик в пользу низов. Классовый выбор пал, естественно, на монархов. И как следствие во второй половине XV века, как раз при жизни Босха, в Западной Европе появляются монархии нового типа — намного более жестокие, чем традиционные средневековые. Это Генрих VII в Англии и Людовик XI во Франции. Современники называли их "новыми монархами", а Макиавелли, который проницательно понял, что дело не просто в обновлении, а в появлении чего-то принципиально нового, придумал новый термин: Lo Stato — государство как организованный властный институт.

Это был принципиально новый — уже не феодальный, но ещё не капиталистический — феномен. Новизна государства-stato (state, l’état, der Staat) заключалась в следующем. Это была легальная сфера насилия, выделившаяся из производственных отношений и имевшая легитимность на определённой территории. Производственные отношения феодализма носят внеэкономический характер — насилие (отчуждение воли) исходно в них встроено. Разложение феодализма привело к выделению экономических производственных отношений, которые станут доминирующими при капитализме. Сфера социального насилия оказалась вне собственно производства и его отношений. Эту новую социальную ситуацию институционально и оформило государство/state. И пока сеньоры были уже недостаточно сильны, а буржуазия ещё слаба, в течение двухсот, а то и более лет этот новый институт мало что сдерживало. Особенно он развернулся в эпоху Ренессанса.

По поводу этой эпохи имеется много иллюзий и неадекватных преставлений. На неё переносятся красота, блеск и величие ренессансного искусства. На самом деле искусство это произрастало на обильно удобренной кровью, жестокостью и преступлениями почве. Достаточно почитать введение А.Ф. Лосева к его "Эстетике Возрождения" или "Ужасный Ренессанс" Александра Ли. Кстати, хорошо дух эпохи передан в фильме Пола Верховена "Плоть и кровь".

Босх — вот кто по-своему великолепно отразил эпоху с её страхом и ужасом: для средневековых людей то, что шло на смену их ломающемуся, вывихнутому веку, не могло не казаться ужасным. Взгляните на картины Босха. Центральная часть "Сада земных наслаждений" словно символизирует "золотой" (райский) век Средневековья — XI–XIII столетия. Правая часть — это XIV — начало XVI века, новое европейское Темновековье — третье по счёту.

Первые "тёмные века" — Х–VIII века до н.э., период, последовавший за Троянской войной вплоть до полисной революции. Второе Темновековье — хроноклазм V–VII века. И, наконец, третье, тоже длившееся три сотни лет — 1340–1640-е годы. Кстати, по всей видимости, ныне мы вступаем в очередное Темновековье, и, возможно именно поэтому нам интересен Босх, интересны Брейгель-старший, Дюрер, Грюневальд. Мир самого Босха — это правая часть триптиха, разгул Зла.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Речь идет об инквизиции?

Андрей ФУРСОВ. Ну, инквизиция начала свой разгул в XIII веке; кроме того, она была не только злом (хотя им тоже), но кое-чего достигла и в борьбе с реальным злом — диалектика, не отменяющая общую оценку инквизиции. Последняя, к тому же, деградировала в ходе своей эволюции, засоряясь теми элементами, для подавления которых была исходно создана. В "длинном XVI веке" разгулялись иезуиты. Можно сказать, что иезуиты — это один из скрытых ликов Ренессанса. Вообще ни одна новая эпоха, ни одна новая система не приходит в "белых одеждах". Любая новая система — это адаптация к кризису, примитивизация, ужесточение социального контроля, усиление эксплуатации народа и ухудшение жизни огромных его масс. Низы Западной Европы (и то не все) только к концу XIX — началу ХХ века стали жить лучше, чем низы эпохи расцвета феодализма. Только на рубеже 1950–1960-х годов, в эпоху де Голля у французов появилось такое же количество праздников и выходных, как в XIV веке. Французским крестьянам ещё повезло: они попали под пресс раскрестьянивания только в ХХ веке, а вот за английских верхушка взялась в XVI — XVII веках: огораживания и массовые (десятки тысяч людей) казни тех, кого сгоняли с земли, — чтобы не бродяжничали и не портили ландшафт. Ну, а у французской верхушки в XVI веке было своё "развлечение" — религиозные войны, то ещё мочилово. Одна Варфоломеевская ночь чего стоит. По сравнению с Генрихом VIII, его дочкой Елизаветой, Екатериной Медичи и её отпрысками, Филиппом II и герцогом Альба, их современник Иоанн Грозный — гуманист.

Ещё одна особенность эпохи Босха заключается в том, что это была особая точка сжатого времени, из которой одновременно видно прошлое и отчасти будущее. Есть аналогия. Космологи предполагают, что воображаемый путешественник в космосе, пересекая шварцшильдовский радиус "чёрной дыры", видит всё будущее своей Вселенной, а затем, по ту сторону "чёрной дыры", видит прошлое другой, новой Вселенной. Но нас-то интересует старая — в данном контексте это Европа позднего Средневековья и раннего Нового времени.

"Длинный XVI век" и был чем-то вроде исторической "чёрной дыры", в которой, словно сдавив настоящее до сингулярности, присутствовали одновременно прошлое и будущее, и особо чувствительные натуры, к которым, безусловно, относился Босх, смогли почувствовать что-то очень важное и отразить это на своих полотнах. Мы живём в эквивалентно-сравнимую эпоху. Нам не дано знать, будет ли XXI век длинным, начавшись в 1991 году разрушением Советского Союза и окончившись где-нибудь в 30-е годы XXII века (привет Стругацким) или же, напротив, окажется коротким, уступив пальму "длинновековости" ХХ и XXII векам (разумеется, если XXII веку суждено состояться). Но что мы несомненно можем констатировать — это нишевое, хроноисторическое сходство эпох. Мы живём на выходе из той эпохи (и системы), у входа в которую творил Босх, а вход и выход, как известно, зеркальны.

В полотнах Босха зашифровано очень много. В них замкнуто упреждающее отражение реальности, упреждающее на уровне эмоций, на уровне интуиции. Босх родился в середине XV века, прожил 50 лет и оказался в XVI веке. За это время была открыта Америка, хлынуло серебро из Мексики. Художник не дожил одного года до Мартина Лютера с его тезисами. Не дожил нескольких лет до страшной крестьянской войны в Германии. Казалось бы, он не застал этих событий, но они словно присутствуют в его произведениях!

Андрей ФЕФЕЛОВ. Вглядываясь в образы ада Иеронима Босха, мы видим фонтаны огня на померкших горизонтах. Под ними скворчит и бряцает вся мировая история, наполненная насилием и войнами. В копошении и битве монстров мы узнаем и наш век. Среди таинственных аллегорий и непостижимой символики явлена сама современность.

Андрей ФУРСОВ. Перекликается всё это и с "Триумфом смерти" Брейгеля-старшего, и с "Четырьмя всадниками апокалипсиса" Дюрера. Ведь, по сути, один из ликов апокалипсиса — война.

Средневековье — эпоха постоянных войн, но то были в основном династические войны. Столетняя война — это не война между "государствами Англией и Францией". Не было тогда таких государств — они в значительной степени родились в огне этой войны, воевали династии по династическому поводу. А вот войны Нового времени, причём с самого начала, с раннего Нового времени, к которому и относится "длинный XVI век", приобрели другой характер.

Во-первых, они стали намного более жестокими — "войнами на уничтожение". Классовый и религиозный накал войн "длинного XVI века" не идёт ни в какое сравнение со средневековыми при всех их жестокостях и эксцессах. Старые правила и старая мораль ушли, а новые не пришли. Моральный вакуум — специфика волкодавьих веков со всеми последствиями.

"Траву ел жук, жука клевала птица, хорёк пил мозг из птичьей головы и страхом перекошенные лица лесных существ смотрели из травы". Эти строки Н. Заболоцкого как нельзя лучше характеризуют психологическую атмосферу третьего западного европейского Темновековья.

Во-вторых, после военной революции XVI века началась профессионализация армий, что резко увеличило уровень и потенциал государственно-организованного насилия, прежде всего по отношению к низам. "Нормализация" ("рутинизация") насилия происходит после окончания "длинного XVI века" — с началом войн капиталов: англо-голландских, англо-французских. В это же время в Англии (с 1707 г. — Великобритании) начинает всерьёз меняться соотношение сил между государством/монархией и капиталом. Более того, капитал начинает создавать монархии как бы от самого себя. Так, задача тесной координации действий и капиталов двух Ост-Индских компаний — английской и голландской — имела своим следствием свержение династии Стюартов (они восходят к Меровингам) и "организацию" новой династии — Оранской; за ней последовали династии мелких, а потому зависимых от Сити немецких князьков. По английскому пути, по сути, (независимо от историчности корней династий) пошли Норвегия, Швеция, Нидерланды, иными словами — протестантская Европа. По сравнению с настоящими великими династиями — Меровингов, Рюриковичей, Гогенштауфенов, Чингизидов — протестантские монархии смотрятся как беспородный новодел. Именно этот комплекс лежит в основе отношения "протестантских" династий к настоящей королевской/царской крови — Sang Royale. Если в одном случае перед нами история и кровь, то во втором это деньги и максимально иудаизированная версия христианства — протестантизм.