Журнал «Вокруг Света» №05 за 1975 год - Вокруг Света

— Володя, — говорю, — давай подключим питание.

И он начал готовить электростанцию.

Запустили двигатель, прогрели его и, когда он набрал обороты...

— Двигатель для освещения?

— Для питания агрегатов и для освещения тоже... Ведь все встало потому, что аварийное освещение шло только от батарей и давало тусклый огонек, а все агрегаты корабля получают напряжение от основного питания... Ну, чтобы спустить катер, нужно запустить лебедки, бомбометательные аппараты тоже получают энергию оттуда же... В машинное спустились командир боевой части-5 Сосницкий, наш механик и трюмный машинист Скоробогатько, одетый в легкий водолазный костюм. Видно, лазил в какой-то отсек. Капитан-лейтенант Сосницкий помог нам подключить питание, и только свет зажегся — механик говорит: «Давайте быстро выравним крен и дифферент». Запустили помпы, перекачали горючее с одного борта на другой, затем вскрыли листы на полу машинного отделения и стали осматривать: нет ли течи... Затем механик приказал задраить люк машинного отделения (это в целях непотопляемости корабля) и подняться наверх.

Когда мы с Володей Коротиным очутились на главной палубе, увидели страшную картину: кормовая часть задрана кверху и превратилась в груду металла...

Наш корабль стоит. И все, что могло стрелять, стреляло: 100-миллиметровые пушки, «эрликоны», пулеметы... Вроде и волнение в море уменьшилось, но видимость неважная... Подводная лодка появлялась то там, то здесь. Правда, перископа мы не видели: трудно было заметить, когда вокруг взрывы и столбы дыма. Мы только слышали, как наблюдатели кричали: «С правого борта... С левого...» — и пушки сразу поворачивали и стреляли.

Я находился на палубе почти раздетый. Как вскочил с койки в тельняшке, в тонких брюках от американской робы и босиком.

Состояние было, конечно, сверхнапряженное, даже не чувствовал холода.

К этому времени с корабля сбросили понтон и спустили катер. В первую очередь погрузили раненых. Катер был на таком расстоянии, что из рупора можно, было услышать команды, держать связь. Понтон с людьми уже отплыл далеко, он то появлялся на волне, то исчезал.

Я говорю; «Володя, у меня партбилет остался в кубрике». И пошел опять вниз, отдраил люк, спустился в кубрик, отпорол, зашитый в форменку, партбилет, переложил в карман тельняшки — обычно ребята нашивали на тельняшке наружные карманы...

— А почему не надеть было форменку... Ведь холод... да и мало ли что?

— Не дошло тогда. Вообще одеться... Задраив люк, так босиком и поднялся. Потом уже, когда мы с Володей пошли по кораблю, может, кому помочь или заменить, он говорит: «Ты хоть надень вот эти» — и показал на валявшиеся на палубе резиновые сапоги. Я надел.

Все время не прекращалась стрельба. Подводная лодка ходила и ходила вокруг, видимо, ждала, когда мы потонем, чтобы вторую торпеду не выпускать, как-никак вещь дорогая... Фашисты выжидали. А может, думали, что сдадимся в плен? Подводной лодке ничего не стоило разделаться с нами. У нас не было хода, и корабль для нее был живой мишенью. Ходовая рубка перекорежена, разбита осколками. Командир корабля, капитан-лейтенант Д. А. Лысов, находился на открытом мостике и давал указания старпому. Они подзывали к борту катер... Сейчас в деталях трудно все вспомнить. Через борт была сброшена сетка... Сетка из спасательных пробковых квадратов, соединенных между собой пеньковыми концами. Она очень большая — 30X30 метров. На ней могли держаться на воде, но тогда было бесполезно использовать сетку по назначению — вода холодная, долго не продержишься, и потому она была приспособлена под штормтрап.

Подводная лодка, которая нас торпедировала, все же всплыла в позиционное положение. И тут оба артиллерийских расчета обрушили на нее огонь. Один снаряд попал в переднюю часть рубки. По-моему, повредили ее сильно, фашистская лодка стала быстро погружаться. Но по обстановке мы понимали, что не одна лодка подкарауливала нас...

Прошло, наверное, часа полтора, слышим команду командира: «Катеру подойти к борту». Катер подошел, и он позвал старшину рулевых... Фамилию его не помню. Командир передал ему свои ордена, китель и какие-то документы. Внешне Дмитрий Алексеевич был очень спокоен, Таким он мне и запомнился, как сейчас вижу.

Потом старпом посмотрел на нас и говорит; «Чего стоите? Давайте на катер». Мы с Володей спустились. Командир по рупору приказал: «Отходите». Мы не успели сделать и несколько гребков, как слышим снова команду... и вот здесь моего друга Коротина сняли. Зачем его вызвали — не знаю. Попросили на корабль старшину радистов и радиста, а к нам в катер спустился старшина мотористов Нефедов. И в это время мы услышали сверху: «Отходите! Торпеда!» И увидели ее след. Выпущена она была с расстояния 3—4 кабельтовых. Командир кричит: «Отходите...» Мы налегли на весла, немного отошли, и... торпеда попала прямо в середину корабля. Взрыв страшной силы. Нас на катере подняло волной. На корабле в цистернах было более ста тонн солярки, и она вышла. Море сразу загорелось. Столб дыма. Мачта, осколки, куски металла перелетели через катер. Мы попали в какую-то мертвую зону, Если бы были ближе, нас разбило взрывной волной, а если дальше — могло накрыть осколками.

Только что был корабль, с которого старший лейтенант Демченко отправил нас в катер, только что командир корабля Лысов, спасая нас, кричал «Отходите!», а командир боевой части 2—3 Наконечный вел огонь; совсем недавно в машинном отделении капитан-лейтенант Сосницкий вместе с нами выравнивал крен корабля — и вдруг ничего этого нет, нет тридцати четырех человек и среди них закадычного друга Володьки...

Как только волна спала, начали грести к месту гибели корабля.

Он погружался на наших глазах. На плаву оставалась еще носовая часть, и по ней кто-то бегал — мы это видели...

И вдруг рядом с нами стала всплывать подводная лодка. Нас отделяло от нее 100—150 метров.

Катером командовал штурман В. А. Дементьев. Он сказал, что, как только фашистская лодка приблизится, сразу же сумку с секретными документами и шифрами опустить на дно. В сумку были положены тяжелые предметы, патроны. Один из матросов держал ее за бортом катера у воды... Мы приготовили автоматы, пистолеты... «В плен не сдаемся, огонь открывать по моей команде», — предупредил штурман. Подводная лодка всплыла, на мостик поднялись гитлеровцы — одного я до сих пор помню, с черной бородой, в кожанке. Он повернулся к тонущему кораблю и сфотографировал, потом сфотографировал нас. Вдруг, как всегда бывает на севере, неожиданно ударил сильный снежный заряд. Мы услышали, как на подводной лодке заработали дизели. Сейчас, думаем, нас раздавит. И в этот момент, когда матрос опустил в воду сумку с документами, сквозь снежный заряд услышали удаляющийся звук дизелей. Лодка уходила прочь. Начали сразу же подгребать к месту гибели. Нос корабля исчез, кругом плавают обломки.

Мы осматриваем буквально каждый плавающий предмет: не человек ли? Ходили уже часа три-четыре. Начало темнеть… Еще несколько часов ходили на этом квадрате, пока совсем не стемнело и не начался шторм.

Рассказав о гибели корабля, Анатолий Федорович помолчал и после паузы начал как бы вторую часть повествования о том, как оставшиеся моряки на катере без двигателя, на веслах долгие дни отвоевывали у холодного Карского моря право на жизнь, чтобы продолжать борьбу.

— Ветер постепенно крепчал, усилилось волнение. Идем под веслами. На катере двадцать шесть моряков, из них восемь раненых, семь человек хорошо одетых, в меховых подстежках, — они стояли на вахте на корабле, так и сошли на катер, остальные одеты плохо, а я, как был в тельняшке, так и остался. У нас четыре весла, гребцы меняются через каждые пятнадцать минут. Старались держать катер по волне, чтобы не перевернуло. Сориентироваться не можем, у штурмана был ручной компас, но он не работал. Солнца нет, звезд тоже. К ночи погода разгулялась, шторм приблизительно баллов восемь. Каждую минуту нас накрывало волной, мучил холод. Кто-то сунул мне командирский прорезиненный реглан. Я надел его поверх тельняшки, но от холода резина стоит колом. Зуб на зуб не попадает. Всю ночь боремся с холодом. По-моему, сбились с курса. Следующий день и ночь то же самое — шторм, а мы идем и идем. На третьи сутки шторм стал утихать, даже выглянуло солнце, и мы, наконец, определились — идем в направлении берегов Таймыра.

Этот день мне запомнился: солнце немножечко нас погрело... Обычно мы согревались друг о друга. На дно катера ложились одни, на них другие, третьи — и так в три-четыре ряда. Потом менялись. Остальные гребли и ведрами вычерпывали воду из- катера. Силы оставляли нас: бессонница, усталость, голод... В аварийном запасе катера оказалось всего три пачки галет, одна банка колбасы — и все, кажется. Мы не знали, сколько нам еще двигаться, и поэтому рацион был очень ограничен: по полгалеты в день на человека, колбасу резали на малюсенькие кусочки и давали только раненым. Но самое главное — берега не было видно. Заставлять себя грести стало трудно. Так проходили ночь, день, снова ночь... В основном мучил холод.