Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

по-свойски.

Но Дворецкому, как видно, были даны строгие указания об устройстве быта писателя, и Семен выполнял их, невзирая на все доводы Пашкова в пользу домашних обедов. «Вы ведь сюда отдыхать приехали, а не обеды стряпать», — говорил Дворецкий, заставляя писателя облачаться в легкий светлый костюм, видно дорогой, и они отправлялись в ресторан.

* * *

На песчаной косе, уходящей далеко в самое море, пахло солью, горячим песком и бензином. К двухрядному шоссе, проложенному здесь, в некоторых местах море подходило так близко, что в штормовую погоду соленые брызги, подхваченные ветром, достигали асфальта.

Были здесь и пляжи, неширокие уютные пляжи, и на подходе к ним попадались дощатые торговые палатки, возле которых утоляли жажду стаканом воды или дешевого кислого вина. Плоский берег шел дальше к кромке воды. Там, возле моря, сидели, лежали на надувных матрасах или полотенцах немногочисленные в этом году курортники. Сегодня море было неспокойно, налетал ветер. Этот ветер, сухой и теплый, гонял по асфальтовым дорожкам, по раскаленному от солнца шоссе всякий мусор и занесенный с пляжа песок.

Ветер срывал с Пашкова купленную в городе голубую матерчатую шапочку, и он то и дело хватался за голову, придерживая свой легкомысленный головной убор, чтобы не улетел. Пашков, не привыкший подолгу расслабляться, пребывал в раздраженном настроении. Ему невольно приходилось сдерживать желание сесть за рабочий стол, разложив перед собой чистую бумагу, уйти в работу. Вместо этого ой, как угрюмая тень, плелся за Семеном Дворецким к пляжу, проклиная себя за уступчивость характера. Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, он стал обдумывать сюжет рассказа, над которым сейчас работал.

В поезде их соседями по купе оказались симпатичные молодые влюбленные. За время поездки он узнал об этой парочке многое, остальное додумал, сложил в голове рассказ, осталось лишь перенести его на бумагу. Он поселил молодых людей в этом солнечном городишке у моря в глиняной мазанке. Потом с героями происходили всякие забавные коллизии, в общем, молодые были счастливы. Именно это ощущение героями своего счастья, по замыслу Пашкова, должно создать у читателей ощущение светлое, но непрочное. Слишком хрупок и неустойчив был мирок влюбленных.

Пашков, опустившись на нее, снял панаму и убрал в карман брюк.

— Ну, что же вы, присаживайтесь, — сказал он Семену.

— Окунуться хочется, — ответил тот, продолжая стоять.

— Волна слишком высокая, никто и не купается.

— Это даже хорошо, что волны, — сказал Дворецкий и сел рядом. — Послушайте, Алексей Дмитриевич, сегодня утром вам с поездом прислали пакет, какие-то бумаги. На словах передали, чтобы вы это прочли, ну, ознакомились. Нужно, чтобы вы посмотрели, все ли здесь правильно. Я оставлю вам папку и пойду окунусь, чтобы не мешать.

Он вытащил из объемистой хозяйственной сумки и положил на колени Пашкова красную папку. Встал и пошел к морю.

Пашков поглаживал папку рукой и наблюдал, как Дворецкий, уже раздетый, вошел в воду, нырнул под набежавшую волну и на несколько секунд исчез под ней. Потом его голова показалась над водой среди пенных гребешков и снова пропала.

Пашков расстегнул замок папки. Там, сколотые друг с другом, лежали гранки. Писатель заволновался, нашарил в кармане рубашки очки. Теперь волнение мешало ему разобрать текст приколотой к гранкам записки. Наконец, часто смаргивая, он разобрал рукописные строки: «Здравствуйте, уважаемый Алексей Дмитриевич. Перед вами уже набранная рукопись „Штормового предупреждения“. Она принята в одном из московских журналов и, как бы не сглазить, скоро будет опубликована. Просьба ознакомиться. Сообщите, устраивает ли вас правка. От души поздравляю с нашей общей победой. Ваш Сайкин».

Пашков понял, что сейчас не сможет прочитать ни одного абзаца. Мысли запутались. Перед глазами возник образ незнакомого, приличного на вид человека, очень напоминавшего известного диктора. Диктор надел очки в толстой темной оправе, поправил галстук и откашлялся. Металлическим голосом, впрочем, не лишенным своеобразной приятности, он произнес, глядя на Пашкова с внимательной доброжелательностью: «Вот и на твою улицу пришел праздник». Диктор опустил глаза к бумагам, собираясь продолжать, но Пашков еще не решил для себя, радоваться или огорчаться известию о предполагаемой публикации повести.

«Черт с ним, с этим Сайкиным, — подумал он. — Мне слишком мало отмерено жизни, чтобы я успел насладиться собственной славой. Я просто не успеваю. Пусть за меня это сделают другие. Понаблюдаю за этим спектаклем со стороны. Забавное будет зрелище». Так и не начав чтение, он сложил бумаги в папку и щелкнул замочком.

Волны пенились. Белые барашки были видны издали. Где-то там, среди зеленых волн и белой пены, маячила круглая голова Дворецкого. Она то пропадала в воде, то выныривала, как надувной мячик. «И ведь не утонет», — с неожиданным раздражением подумал Пашков, ощутив вдруг тяжкий груз прожитых лет и не свойственную ему зависть молодости и здоровью. Он вытащил из кармана пачку сигарет, защелкал зажигалкой, но ветер гасил пламя.

Он встал на ноги, и ветер взлохматил его волосы, давно не знавшие ножниц парикмахера. «Вот возьму и разорву эти чертовы гранки, пущу бумажные ленты по ветру». Он снова сел на лавку и, попыхивая сигаретой, долго искал в волнах Дворецкого и уже начал беспокоиться, но тут увидел эту круглую голову совсем близко от берега.

* * *

Сайкин вышел на балкон, чиркнул зажигалкой и закурил. Он задрал голову и долго смотрел на мелкую россыпь звезд. Небо было чистым, глубоким и черным.

Прошедший день выдался суетным, закончить дела раньше девяти вечера не удалось, наконец, он освободился, просмотрел почту и заспешил домой. Вот уже несколько вечеров кряду до поздней ночи Сайкин читал рукописи Пашкова, отбирая рассказы, по его мнению, самые удачные, чтобы составить из них несколько сборников.

Отпечатанные на ломкой серой бумаге дрянной машинкой вещи Пашкова читать приходилось с трудом, слишком быстро уставали глаза. Но и поручить эту работу кому бы то ни было тоже нельзя. На письменном столе Сайкина лежали три пухлые конторские папки с длинными тесемками, один вид которых повергал его в уныние.

Сейчас, прежде чем закончить чтение начатого накануне рассказа, Сайкин сварил кофе и пил его, дочитывая рукопись. Сайкин на всякий случай редко пользовался телефоном, общаясь с Пашковым. Вот и сегодня, чтобы назначить встречу писателю в своей квартире на поздний вечер, он отправил к Пашкову с запиской своего придурковатого курьера Ивана. Выгнать этого недоумка и взять парня с головой на плечах, Сайкин хотел давно. Удерживало одно обстоятельство. Мать Ивана тяжело болела, и, останься малый без работы, а новое хлебное место он едва ли найдет, семье пришлось бы туго.

Курьер, отправленный к Пашкову утром, вернулся в