Ночь за нашими спинами - Эл Ригби

Как ни странно, никто лучше нашего призрака не разбирается в технике. Он работает с нашим оружием, камерами, каналами. Благодаря ему в Городе существует компьютерная сеть для обмена данными: Вуги проложил ее по образцу земной и называет Интернетом. Многие технические новинки Земли ему хорошо знакомы, и до того как стать частью команды, он развлекался тем, что ошивался в Академии и подкидывал ученым идеи. Дорисовывал их чертежи, нашептывал и завывал что-то на ухо или придумывал еще какие-нибудь оригинальные методы, после которых некоторые ученые отправлялись в дурку. Зато другие получали гранты и министерские премии. Вроде в биологии это называется естественный отбор. Полезно иногда быть чокнутым, правда?

Если бы Вуги мог оставаться частично материальным дольше чем час в день, он, наверное, просто устроился бы работать в Академию и мы даже не познакомились бы. Но как бы силен он ни был, он остается мертвым.

– Как самочувствие, Эшри? – Вуги хватает с тарелки последний тост и отправляет его в рот. Следующая фраза произносится уже невнятно, с жевательными паузами. – Ты же наверняка не голодная?

Он может сожрать все что угодно, например, машину средней величины. Большая часть призраков, скорее всего, равнодушна к еде, но Вуги исключение: он без нее не может. Неизвестно, что происходит с продуктами, попавшими… туда, где у людей находится желудок, потому что больше никто их не видит. Феномен. Впрочем, Вуги и есть ходячий призрачный феномен.

– Все отлично. И да, кушай, детка, смотри не лопни.

Как я себя чувствую, меня спросили уже несколько раз. То ли три, то ли четыре. Ненавижу болеть.

– Что это у вас? – Призрак с интересом смотрит на тетрадь в руках Элмайры. – Где-то я такое видел. – Он внимательно изучает замок, беспокойные длинные пальцы стучат по металлической блямбе. – Вскроем?

– Может, не стоит? Это чужое! Она это укра…

– Вовсе я не…

Не слушая, наш ученый хватает тетрадь и начинает ее трясти, а затем от души бьет ей по столу. Замку, разумеется, хоть бы хны, он остается на месте… Стоп! А что упало к ногам Элм?

– Осторожно, кретин!

Она наклоняется: лист белой бумаги, сложенный пополам. В углу небольшой знак – летучая мышка над полумесяцем. Герб мне знаком. Судя по озадаченным лицам Элм и Вуги, им тоже. Элмайра переворачивает лист другой стороной.

– Тут написано «А. Сильверстоун, библиотека № 6, фонд № 12-б. “Дети Гекаты”». Как думаете…

Вуги заглядывает ей через плечо, и его тонкие брови сдвигаются к переносице.

– Этот почерк. Эта мышь… – Призрак рассеянно чешет в затылке. – Я знаю, чья это вещь.

– Знаешь?

Взгляд Вуги неожиданно становится настороженным. Так же настороженно звучит его негромкий голос:

– Где ты нашла это? Ты ведь это… нашла?

– Поправка. Она это сперла.

– Эшри! Ох… ладно, Вуги. Кто-то шлялся по золотохранилищу. Мы влезли проверить, и в одном из сейфов я взяла это. И мне уже тогда показалось, что… Стоп, что ты на меня так пялишься?

Вуги слегка пожимает своими узкими плечами. И, отлетев на небольшое расстояние, сообщает:

– Это тетрадь Лютера. Там была такая бумага. Я видел, как он писал в ней, даже выклянчил лист, когда мне пришла в голову какая-то идея, и…

– А может, – перебивает Элм, – ты еще знаешь, что он, как примерный мальчик, посещал библиотеку № 6?

Призрак категорично мотает головой:

– Хм. Сильверстоун… даже по моему мертвому мнению, отвратный тип. А шестая библиотека – лютая дыра. Вы же помните, там и нет нормальных книжек. Туда никто не ходит, кроме этих мерзких остроухих крыс.

– За что ты так не любишь кошек?

– Хм… может, потому, что в мои времена их сжигали?

– В твои времена и женщин сжигали.

– А кто сказал, что я их люблю?

Вуги и Элм препираются все оживленнее. А я растерянно размышляю.

Приют «Алая звезда», где мы выросли, расположен недалеко от библиотеки № 6. Я помню высокого старика, прямого, как палка, по слухам – землянина. Почти каждое утро он сидел на крыльце своего забытого «храма», где хранятся одни только политические труды, документы и газеты. Старик курил трубку, а окрестные кошки сбегались к нему – пить молоко, которое он оставлял в цветных блюдцах на ступеньках. Кошек старый библиотекарь любил больше, чем детей: нас он называл не иначе как «сопливые отродья сатаны».

– Не знаю, почему я говорю это… – Элм возвращает меня в реальность, – но давайте заглянем к старикану ближе к вечеру? Вдруг Лютер… ну, к примеру, дал ему ключ?

– Зачем? – я провожу ладонью по металлической полосе, потом по обложке. – Может, здесь его стихи? Или порнорассказы? Или…

– Лютер вряд ли просто так потащил ее с собой туда, в тот день. И его вряд ли убили просто так. Лучше узнать, что за делишки связывали его с этим типом. А мы все равно сегодня свободны.

– А это похоже на тайну! – поддакивает Вуги, взлетая и описывая под потолком круг. – Только прихватим Хана. Он вчера отчалил домой после того, как они с Бэном патрулировали Юг. Может, при взгляде на его рожу Сильверстоун вспомнит, что вообще-то обожает гостей?

Элмайра возмущенно фыркает. Я опускаю глаза на черную обложку и трогаю ногтем дыру.

– Эш? Ты в деле?

– Конечно. Не валяться же мне здесь…

– Скуби-Дуби-Ду-у!

– Заткни-ись!

В глубине души я не уверена, что наша идея имеет смысл. Но ведь мы всегда можем остановиться? И остановимся, когда старик с трубкой и кошками пошлет нас к дьяволу. Разве нет?

* * *

Город, в отличие от меня, жаворонок: просыпается рано, уже часов в шесть. Зажигаются фонари, открываются магазины, начинают ходить автобусы и трамваи. Первые прохожие спешат: на ненавистную работу, в ненавистные школы и ПТУ, в не менее ненавистный Общий Университет. Люди гуляют с собаками, идут за продуктами на рынки. И кажется, что ты живешь в нормальном, по-своему милом местечке, где нет ни темных подворотен, ни мертвых ангелов над крышами. И веришь в этот обман, пока в очередной раз не начинает истерично вопить сирена.

Что-то случилось. Спешите, герои.

Странно… огромная толпа, движущаяся по направлению к центру, необычна даже для середины дня. Такое увидишь разве что в День города, на Первомай и Четвертого июля, либо в ежегодные Спортивные недели. Но сейчас до всех этих событий далеко. Я машинально провожаю людей глазами: вид у них вроде как вполне обычный, никакого оружия, и…

– На митинг, что ли? – Элм смотрит в ту же сторону. – Вану это не понравится.

– Митинг? – Прищурившись, я рассматриваю идущие перед толпой и позади нее группки девушек и юношей в зеленых куртках и красных шарфах и мгновенно успокаиваюсь. – Благотворительная организация «Жизнь» опять тащит кого-то на массовую зарядку.

– Трясти задницами в парке? Присоединимся?

В ответ я только хмыкаю. Зеленые куртки пропадают из поля зрения. Вуги смотрит на высокий шпиль мэрии, виднеющийся даже издалека.

– Лучше бы митинг. – Что-то колючее чувствуется в его тоне. – Кое-кому не помешает встряска. В последнее время они совсем…

– Вуги, перестань, – довольно резко одергивает его Элм.

Он затыкается и пожимает плечами, буркнув: «Да я-то вообще уже мертв, мне плевать». Я бы, пожалуй, хотела, чтобы он продолжил. Потому что он прав, именно поэтому Элм бесится.

У нашего мэра есть целых две крайне сомнительных опоры в законодательной ветке власти. Партия Единства и партия Свободы. «Единоличники» и «свободные», с одинаково красными знаменами и чуть разными черными эмблемами на них. И… чуть разным хламом в головах.

«Единоличники» у руля, и они всегда там были: на выборах они получают большинство. Та половина населения, которая считает долгом проголосовать, верит в них – в вялые инициативы в медицине, оборонке и образовании, во всем, что знаменует собой стабильность. Верит намного сильнее, чем в теоретически существующую планету Землю и теоретически существующие города без темноты и белых тварей. Наши горожане вообще довольно терпеливы, их достаточно вовремя кормить и по возможности не пугать. Не дергать по пустякам, не забивать головы. И ставлю сотню долларов на то, что вторая партия никогда не получит перевеса. «Свободные» в качестве альтернативы чаще всего орут, что надо что-то делать: именно поэтому при их упоминании в прессе ставят кавычки. Несмотря на шум, никакая «свобода» не приближается. Так было, сколько я себя помню, и я никогда не сомневалась, что так будет дальше. Но… в книгах перемены часто начинаются с трех слов. «В последнее время…».

«В последнее время» – не название новой эпохи. «В последнее время» разлито по улицам, из-за него кажется, что мир немного… сдвигается. «В последнее время» прокрадывается в мысли и сны, и, как бы я ни старалась, не замечать этого не получается. Оно близко – это «В последнее время». Дышит в затылок. Надеюсь, у него нет ствола. В последнее время… в партии Свободы что-то происходит. Это показатель, учитывая, что в наших партиях обычно не происходит ничего.