Никто не знает тебя - Брианна Лабускес

на будущее сеансы и подыскивала дочери нового психиатра. Рид не пришел ей на помощь, не объяснил, что она марионетка в руках Виолы. Естественно, он смалодушничал, но ему до смерти надоело быть единственным послушным болванчиком в кукольном театре дочери.

— Значит, ты сказала ему, что хочешь причинить матери боль?

Наступила тишина. Рид прекрасно знал, что ответит Виола, но его снедало любопытство: призналась ли она в этом новоявленному доктору? Правда и ложь для Виолы ничего не значили. Она выбирала их, как подбирала под одежду обувь. Если обстоятельства складывались так, что выигрышнее звучала правда, она прибегала к правде, в противном случае — беззастенчиво врала. Главное для нее было понять, что известно другим людям, во что они верят.

Виола кивнула:

— Да, и подробно описала, какими именно способами.

— И что он тебе ответил? — Рид нервно сглотнул и отвернулся.

— Вот только не делай вид, что тебе неинтересно, как бы я ее мучила! — издевательски выкрикнула Виола.

Он посмотрел ей прямо в глаза, черные, как ночь, глаза, в которых угас солнечный свет.

— Я взяла в школьной библиотеке книжку по анатомии и изучила ее.

Можно подумать, она нуждалась в книжках, чтобы истязать людей! Словно прочитав его мысли, Виола ухмыльнулась:

— Я бы порезала ее в лоскуты, но осторожно и не спеша, чтобы она медленно истекла кровью.

Виола ткнула кончиком ножа в подушечку пальца и завороженно уставилась на выступившую на стыке железа и кожи рубиново-алую капельку крови.

Порой Виола блистательно исполняла роль нормального, хотя и чуточку вздорного и своенравного ребенка — что поделать, от богатых детишек ничего иного не ожидают. Она искусно вызывала на щеках подобие румянца, когда лгала, или, давясь икотой, размазывала кулачками слезы, словно стыдясь минутной слабости.

Сейчас она почти не играла. Почти являлась самой собой, но только почти. Она старалась не перегибать палку, опасаясь последствий. Но не наказание страшило ее и не срывание маски. Ее страшило, что в результате необдуманных действий ей не позволят наслаждаться жизнью так, как она это понимала. Запретят общаться с братьями. Выходить на улицу. Посещать школу. То есть запрут в комнате и лишат доступа к любимым игровым площадкам и игрушкам.

Рид частенько задумывался, что произойдет, когда они потеряют над ней всякую власть. Когда она сообразит, что может целыми днями шляться по улицам и вольготно жить, закладывая антикварные безделушки, таскаемые из дома. Пока она этого не осознавала, но Рид понимал, что осознание лишь вопрос времени.

Маленькие детишки смиренны, ибо родительский дом для них — каземат, из которого нет спасения. Для подростков же все по-другому: призрачные засовы спадают и пленников осеняет догадка, что дверь каземата открывается изнутри.

— Обрисуй мне все до мельчайших подробностей, — попросил он, преодолевая отвращение.

Изредка ему удавалось подыграть Виоле и даже привести ее в замешательство.

Довольная Виола оскалилась в волчьей усмешке и, упиваясь собственной изобретательностью, пустилась в рассуждения о том, как бы она освежевала несчастную жертву. Она снова воткнула нож в столешницу. Нож слегка качнулся, но не упал. Восприняв это как вызов, Рид уставился на нож вместе с дочерью. Внезапно Виола перегнулась через стол и хищно улыбнулась — намного страшнее и победоноснее, чем раньше.

— Не бойся, я не проболталась, что ты тоже об этом мечтаешь, — хихикнула она, спрыгнула со стула и умчалась в коридор.

По лестнице дробно застучали ее шаги, и Рид выдохнул — теперь с Виолой предстояло разбираться Клэр.

Он обмяк и долго сидел без движения, гипнотизируя пустоту, которую еще минуту назад заполняла дочь.

Затем поднялся, разминая онемевшие члены, обошел стол, сжал лезвие и выдернул нож. Шагнул к раковине и, отклоняя черенок, чтобы на него не попала вода, смыл кровь.

7. Гретхен. Наши дни…

Они въехали в Бикон-Хилл, и Маркони впервые за всю дорогу выглянула в окно и тихонько присвистнула при виде грандиозного особняка Кентов.

— Поставишь Кента в известность о смерти Лены? — без обиняков спросила она.

— Не дождешься, — буркнула Гретхен, пряча ликующую улыбку. — Сама поставишь.

Происходящее доставляло ей истинное наслаждение, но она не осмеливалась выказывать радость: чего доброго, эмпат Маркони придет от нее в ужас — слишком мало времени прошло после смерти Лены, чтобы веселиться.

Маркони, к ее чести, не возмутилась, спокойно пожала плечами и вылезла из машины.

— Сказать ему что-то особенное?

— Решай сама. Не вынуждай меня учить тебя, как надо работать, — хмыкнула Гретхен ей в спину, выбираясь из «Порше».

Маркони показала ей средний палец, сжала руку в кулак, поднялась по ступеням роскошной лестницы и постучала.

Дверь распахнулась. Гретхен сразу узнала Рида Кента — его цифровое изображение месяцами не сходило с телевизионных экранов, однако оно и в подметки не годилось оригиналу. Писаный красавец, настоящая кинозвезда. Это признала даже Гретхен, а угодить ей было ох как не просто. Она слишком высоко поднимала планку, требуя, чтобы красота — и в природе, и в людях, и в ней самой — отвечала идеальному канону золотого сечения.

В случае с Ридом Кентом придраться ей было не к чему: этот гармонично сложенный, мускулистый и сухощавый блондин с голубыми глазами и короткой стрижкой, чудесный Адонис с геометрически точными, словно вылепленными чертами лица не только притягивал к себе взгляды, но и соответствовал всем современным стандартам мужчины-мечты.

Он не просто очаровывал, он пленял, обладая тем редкостным магнетизмом, который Гретхен частенько подмечала у собратьев-социопатов.

— Чем могу служить?

Маркони поспешно сунула ему под нос значок.

— Рид Кент? Я детектив Лорен Маркони из Бостонского полицейского управления. А это доктор Гретхен Уайт, консультант по расследуемому нами делу.

— Какому делу? Делу моей дочери?

Смятение, встревоженность — все как положено. Волнение и легкая напряженность. Пока еще легкая. Если Рид и актерствует, то за подобное лицедейство заслуживает «Оскара».

— Можно войти? — спросила Маркони и по привычке всех копов протиснулась в прихожую, не дожидаясь разрешения.

Рид механически отступил, пропуская ее, и через пару секунд все трое очутились в доме. Рид закрыл дверь. Ловко Маркони это провернула, шик-блеск.

— Может, э-э… — Рид зажмурился, стряхивая оцепенение. — Может, выпьете что-нибудь? Принести вам воды?

— Нет, спасибо, — отмахнулась Маркони, проходя в гостиную и увлекая за собой Гретхен и Рида.

Настоящий детектив, Маркони мгновенно взяла ситуацию в свои руки, но так деликатно, что никто этого не заметил:

— Мистер Кент, полагаю, вам лучше присесть.

— Что случилось? — Рид подобрался. Его настороженный взгляд заметался между Маркони и Гретхен. — Моя дочь? Что с ней?

С каким удовольствием Гретхен покопалась бы в душе этого мужчины, залезла бы ему в мозг, проанализировала, ничего не упустив, его чувства. Действительно