Ошибка Творца - Дарья Дезомбре

— Прости. Вот. Это мейл Рудовской: Ольчик[email protected]мейл. ру.

Саня хмыкнул:

— Добивают меня такие мейлы: ольчик, юльчик. Написала бы — Ольга Рудовская и сообщила б, если уж так приперло, свою дату рождения.

— Она умерла, — спокойно возразила Маша. — Учить ее жизни бессмысленно.

— Ладно. — Саня запустил пятерню в волосы на затылке, схваченные чуть ниже резинкой в длинный русый хвост. — Сейчас найдем.

Компьютер пискнул, и количество строчек стало уменьшаться в обратном порядке. Скоро их осталось только три. Самая последняя оказалась пустым мейлом с картинкой. Маша покрутила выплюнутый принтером листок. Детальная карта какого-то места. В левом верхнем углу — красный крестик. Напоминание? Место встречи? Маша, нахмурившись, положила карту с крестиком себе в папку: она разберется с ней позже. И кивнула Сане — мол, продолжай.

Саня кликнул на первый мейл, датируемый пятым октября. Маша нахмурилась: слова были видны не все, некоторые буквы пропущены. «Вы сле я е ли не ви те что Ваш м В изменя го вница бе ме а у на вер сяце. Уда…»

— Можешь определить, сколько букв пропущено? — Маша вынула из принтера лист с распечатанным мейлом.

— Легко. — Саня-программист взял карандаш и стал проставлять точки на месте пропусков.

«Вы сле. я е. ли не ви… те что Ваш м… В… изменя….го … вница бе. ме. а у… на … вер…..сяце. Уда…»

— Ну, — поморщился Саня, — в принципе все ясно, нет?

Маша кивнула: «Вы слепая, если не видите, что Ваш муж Вам изменяет. Его любовница беременна уже на четвертом месяце. Удачи».

Второе письмо было ответом Рудовской. В нем было всего два слова, и они отлично читались.

«Кто Вы?»

Андрей

Андрей тряс Соловьева так, что думал, вытрясет из администратора всю его хлипкую мутную душонку.

— Я не знал! — смотрел на Андрея расширенными глазами администратор. — Ираклий со мной не делился!

Андрей с отвращением бросил его, как куль с картошкой, на стул.

— Как это произошло? — спросил он, пытаясь отдышаться.

Соловьев нервно облизал тонкие губы:

— Когда взяли маньяка Овечкина и рейтинг взлетел до небес, Ираклий понял — мы опять окажемся на задворках, если не найдем еще одного такого же. Проблема в том, что, кроме него, нам никто не звонил. Мы только что «выстрелили» с нашей передачей, выбрались из безвестности, но успех был не наш, а Овечкина. Это он сделал из программы настоящий голливудский триллер, еще более захватывающий, потому что — документальный. Правда в том, что без него мы снова бы окунулись туда, откуда пришли, — в сетку третьеразрядного канала, далеко от прайм-тайма, где-то между рекламой майонеза и прокладок. Ираклий… — Соловьев вздохнул, виновато посмотрел на Андрея. — Ираклий был очень честолюбив, очень. И через неделю вызвал меня, сказал готовиться — он знал, где совершится убийство… Видите ли, я было сначала подумал, что Овечкин ему передал какие-то контакты…

Андрей посмотрел на него как на идиота. Соловьев потупил взор, и Андрей стиснул зубы.

— Ну да, бред сивой кобылы. Мне просто так не хотелось во все это влезать… Кроме того, это означало ссориться с Ираклием… — Соловьев жалобно втянул носом воздух.

— Как он это делал? — Андрей уже почти успокоился, только пальцы, лежащие на столешнице, чуть дрожали.

— Не знаю. — Соловьев вскинул было на него глаза, но, столкнувшись с Андреевым взглядом, мгновенно опустил их долу. — Это была его кухня. Мы потом передавали все материалы в полицию, но ни одно из убийств…

— Не завершилось раскрытием, — улыбнулся одним твердым ртом Андрей. Конечно, нет. Ибо это была заказуха, совершенно не соответствующая тем, кого, собственно, заказывали. Заказывали бедных иммигрантов, людей абсолютно бесправных, выбирая их в разных диаспорах — чтобы не вызвать массового протеста. А убивали четко, профессионально, давая жертве и камере ираклиевского оператора хорошенько разогнаться. Убийцу нельзя было поймать не только потому, что подобного уровня киллеров почти никогда не ловят. А еще и оттого, что невозможно было выйти на заказчика. В преступлении не было логики, как не было логики в действиях маньяка Овечкина. Но у Овечкина хотя бы был почерк, модус операнди: девушки славянского типа, от двадцати до тридцати, рядом с водоемом. А у заказов Ираклия не имелось и этого. Все, чего он добивался, это яркости картинки и разнообразия зрелища. Поэтому после Лейлы, чьи расширенные от ужаса огромные глаза так здорово смотрелись в кадре, шел старик Дитназаров: еще бодрый, но уже с белоснежной бородой. За Дитназаровым следовал Арслан Ходжаев, спортивный юноша. Он почти убежал, но пуля, как всегда, оказалась быстрее. Андрей просматривал страницы с фотографиями — вот Людмила Бурсук, яркая блондинка, явно взятая для контраста…

— Когда вы поняли? — устало потер он переносицу, не глядя на собеседника.

— Две недели назад. — Голос Соловьева был почти не слышен. — Я спросил у Ираклия, зачем он вынимает такие суммы из нашего бюджета. Куда они идут?

— И что он ответил?

— Он сказал, что мне не нужно знать. Но что деньги идут на развитие шоу.

— Не поспоришь.

— Официальная версия была, что у Ираклия имелись свои источники, они ему звонили и…

— То есть официальная версия была полной чушью, но вы решили не уточнять? — Голос Андрея опять взметнулся, и его собеседник вжался в стул.

— Я боялся, понимаете? Я мог уйти из шоу. Это бы означало крах моей карьеры и спущенные в унитаз годы — время, что мы вместе потратили, делая из «Криминального часа» зрелище, которое смотрела вся страна. Но я мог бы уйти, правда. — Соловьев сглотнул и поднял виноватые глаза от столешницы. — Только когда я догадался, в чем дело, я осознал и еще кое-что: у Ираклия не заржавеет. Он одним ударом избавится от свидетеля и сделает свежий выпуск. «Загадочное убийство продюсера передачи “Криминальный час”» — чем плохо звучит?

Маша

Маша подъехала к уже знакомому красивому дому — белый кирпич и стекло — и несколько секунд сидела в машине. То, что она собиралась сообщить Рудовскому, — жестокий, и, возможно, абсолютно бессмысленный акт. Маша доставит ему боль, а этот человек и так многое пережил. Но не рассказать она не могла. Из той давнишней истории сквозило холодом, человеческой подлостью. И просто захлопнуть приоткрытую дверь было бы жестом милосердным, но не профессиональным. Шлейф, тянущийся из прошлого, возможно, что-то прояснит в недавнем убийстве. Маша вздохнула, виновато посмотрела на себя в зеркальце дальнего вида и вышла из машины.

Рудовский ждал ее в той же гостиной: на журнальном столике стоял серебряный поднос с кофейником и две чашки. Маша поблагодарила его и за согласие принять ее, и за кофе; с жалостью взглянула на продюсера — седая щетина, черный свитер, делающий лицо еще более бледным. Круги под глазами. Рудовский спокойно разлил горячий кофе по чашкам, передал одну Маше. Слегка улыбнулся и в ответ на извинения заметил:

— Что вы, я очень хотел вас увидеть, узнать, как продвигается следствие…

Маша смущенно опустила чашку на колени, понимая: он не только интересуется результатами расследования, нет. Он просто-таки жаждет еще раз оживить в беседе воспоминания о погибшей жене, подумалось ей. Знал бы он, о чем она приехала побеседовать.

— Простите, я не сообразил! — встрепенулся Рудовский. — Вы, наверное, пьете с сахаром?

Он уже было вскочил, но Маша отрицательно покачала головой — не надо, все хорошо. Она собралась с силами.

— Сергей Николаевич, я хотела бы поговорить с вами об отношениях, связывавших вашу первую и вторую жену, — начала Маша, а Рудовский поднял на нее удивленный взгляд.

— У них не было отношений, — спокойно сказал он. — Ольга погибла прежде, чем мы с Алисой… стали близки.

Маша нахмурилась. Странно.

— Скажите, — начала она с другого боку, — Алиса когда-нибудь была от вас беременна?

Рудовский нахмурился. «Мои расспросы, — подумала виновато Маша, — должны ему казаться верхом неприличия. Удивительно, как он еще сдерживается». Она могла бы сразу выдать ему всю информацию, но не была уверена, что после нее он сможет отвечать. А Рудовский, после паузы, тихо сказал:

— Нет. Мы собирались сделать детей. Алиса знала, что у нас с Олей не получилось…

— Простите, я, может, задам вам слишком интимный вопрос, но обещаю, он имеет отношение к делу: детей у вас не могло быть из-за Ольги или… — Маша чуть покраснела. И закончила совсем тихо: — Или из-за вас?

Рудовский поставил нетронутую чашку на стол, внимательно посмотрел на Машу:

— Надеюсь, вы действительно знаете, о чем спрашиваете. Много лет назад, еще на первом курсе института, Ольга сделала аборт на четвертом месяце. Она сама приняла такое решение: отец ребенка был готов взять на себя ответственность… Но Оля не хотела портить себе карьеру, хоть и знала, что прекращение беременности на таком сроке крайне опасно. Ей пришлось идти к какой-то акушерке, которая практиковала аборты в полуподвале пригородной больницы в ночное время… В общем, очень неприятная история.