Моя Святая Земля - Максим Далин

Сэдрик несколько мгновений стоял и испытывающе смотрел на него. Потом спросил:

— Ты серьёзно, государь?

— Серьёзно, — кивнул Кирилл и сделал серьёзное лицо. — Мы пойдём, а ты мне по дороге расскажешь всё это интересное по порядку, да? Про божью милость, про знаки… что это за знаки?

— Ты светишься, — снова сказал Сэдрик, направляясь следом за Кириллом. — Ты далеко светишься, сильно. Дар тебя чувствует миль за десять. Но ты ведь не знаешь… — перебил он сам себя, и это прозвучало странным образом здраво. Сэдрик будто размышлял, как донести до Кирилла свою безумную теорию, чтобы быть с гарантией понятым. У Кирилла не было опыта общения с психами, но, после фильмов и книг, ему казалось, что понимание окружающих должно казаться шизофренику само собой разумеющимся.

— Объясняй, — сказал Кирилл. — Не торопись.

Сэдрик думал. Тень ненависти исчезла с его изуродованного лица, сменилась каким-то даже мрачным расположением.

— Знаки милости Божьей, — сказал он медленно, наблюдая за Кириллом, будто пытаясь отследить уровень его понимания или доверия. — Руки целителя, вера тварей лесных и полевых, носимая благодать, женская любовь и слух, склоняющийся к подданным. Всё есть, да?

Сердце Кирилла стукнуло, его бросило из жара в озноб.

— Не знаю, — пробормотал он внезапно севшим голосом. — Как это?

— Это была твоя метресса, король? — спросил Сэдрик, кивая в сторону дома Даши. — Подруга? Женская любовь. Издалека видно. Тепло рядом с тобой — носимая благодать. Наверное, и исцеляешь наложением рук. Но главное — ты меня понимаешь. Я — твой подданный. Законный. Ты меня понимаешь, хоть языка и не знаешь.

Кирилл остановился. Он вдруг услышал речь Сэдрика — совершенно не русские, незнакомо звучащие слова. Но главный ужас заключался в том, что эти незнакомо звучащие слова были у Кирилла в крови, дремали там, не замеченные до последней минуты. Он не просто понимал этот язык — он начал думать на этом языке.

Более того: он на нём говорил. С Сэдриком. Не думая ни секунды, обратился к нему именно на этом языке, так естественно, что даже не заметил перехода. Это был такой жуткий бред, что Кирилл усомнился в собственном рассудке.

На хмурой физиономии Сэдрика появилась тень улыбки.

— Слава Всевышнему, король, — сказал он. — Не совсем ты дурачок, хоть и осенён благодатью. Соображаешь, хоть и медленно.

* * *

Мир Кирилла дал трещину, но это почему-то не казалось ни страшным, ни диким, наоборот. Великая сушь у Кирилла в душе, наконец, сменилась чем-то другим, чем-то живым, что ли…

Сэдрик сидел на кухне в "королевской резиденции" и cмотрел в свою тарелку. Зрелище явно не нравилось Сэдрику, но интересовало, как всё вокруг. Цепкий взгляд Сэдрика уже не казался Кириллу безумным — это был взгляд человека, пытающегося как-то освоиться в крайне необычной для себя обстановке. Кириллов новый знакомый, подданный или вассал, похоже, был наблюдателен и вовсе не глуп.

И очень странен.

Ситуацию, наверное, надо было проассоциировать с дешёвыми фэнтезийными книжками, в которых герой оказывается избранным и отправляется куда-то в иной мир, побеждать драконов, орков, тёмные силы — кого там ещё? — чтобы, в конце концов, жениться на принцессе. "Ты — король, — сказали Кириллу тоном, не терпящим возражений. — На тебе Божье благословение", — обдумав всё это, Кирилл сделал вывод, что он — вполне избранный, что он родом из другого мира, что меч и магия ему обеспечены, а может, и принцесса где-нибудь там уже готова замуж и будет вести себя, как Даша. И от этих мыслей ему было бы изрядно нехорошо, если бы не Сэдрик.

Потому что не тянул он на наставника, проводника или вестника из классического сюжета. И о "прокачке", пользуясь терминами компьютерных игрушек, речь не шла. Сэдрик вообще не впихивался в книжный стандарт.

— Тебя надо вымыть и переодеть, — сказал Кирилл, когда они вошли в квартиру. Очень им обоим повезло, что родители Кирилла — приёмные? — уехали за город, в гости к партнёру отца, и не должны были вернуться раньше завтрашнего вечера. Мама не пережила бы в своей ухоженной прихожей такого страшилища, как Сэдрик — в жутких башмаках, оставляющих на паркете мокрые и грязные следы.

Сиамская кошка Клеопатра, попросту — Клёпа, вышедшая в коридор взглянуть на гостя, остановилась в дверях кухни и там молча Сэдрика не одобряла. Сэдрик её не заметил — он заметил грязь на сияющем паркете и стаскивал с ног башмаки.

— Брось здесь, — сказал Кирилл. — Их выкинуть надо, тебе новые нужны.

— Ага, с золотыми подковками, — усмехнулся Сэдрик. — Нет у меня ничего — только то, что на мне.

— Мы одного роста, — сказал Кирилл. — Я найду, во что тебя одеть — и обуть, я думаю. Снимай это тряпьё тоже.

— Не носил костюмов с плеча государя… — заметил Сэдрик со скептическим смешком, но принялся раздеваться. В прихожей. Это казалось Кириллу диким ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы понять: Сэдрик пытается соответствовать обстановке, следуя его, Кирилла, указаниям.

Потому что, с его точки зрения, Кирилл знает этот мир. И Кирилл — его король. Не важно, насколько последнее соответствует объективной реальности.

И Кирилл получил кое-какую специфическую информацию, на переваривание которой понадобилось время.

Сэдрик был худ и грязен, но его кожа выглядела не так, как полагалось бы коже бомжа, который должен бы страдать чесоткой, педикулёзом и прочей дрянью. Здоровая кожа под слоем грязи и задрызганным рубищем выглядела странно, будто Сэдрик лишь притворялся бомжем или оказался в таком положении недавно, ещё не успев запаршиветь.

Левая рука Сэдрика не была ампутирована. Его кисть и нижняя часть предплечья, похоже, отсутствовали с рождения: рука кончалась чуть ниже локтя торчащей острой костью, обтянутой кожей, и была покрыта множеством коротких шрамов, как рука истеричного кандидата в самоубийцы, тысячу раз пытавшегося напоказ покончить с собой, надрезая кожу бритвой. Шрамов на Сэдрике хватало и без того, но именно эти поразили Кирилла какой-то неуместностью, что ли. Нелепостью.

— А какой ещё смысл в этом обрубке? — Сэдрик дёрнул плечом, поймав взгляд. — Только кровь. Очень удобно, — и показал, что именно удобно: изобразил здоровой рукой движение лезвия по увечной.

Кирилл утвердился в мысли, что Сэдрик резал себе изуродованную руку сам, без всяких истерик: ему нужна была собственная кровь, и это, почему-то, вписывалось в общую картину.

Кроме шрамов и чудовищной худобы, внимание привлекало чёрное и мохнатое родимое пятно, до ужаса похожее на паука, — диаметром с циферблат мужских наручных часов, между ключицей и левым соском. Оно, каким-то образом, тоже вписывалось в общую картину. Кирилл не мог только объяснить себе, чем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});