Философия преступления и наказания - Ильгам Рагимов

Действительно, именно с именем Ч. Беккариа связано образование классической школы уголовного права, на принципах которой в дальнейшем строилась система уголовного права во всем цивилизованном мире. Научным методом этой школы было априорное изучение преступления как абстрактной юридической сущности. Одному из блестящих представителей этой школы Ф. Каррара принадлежат слова: «Преступление есть юридическое явление, нарушение, а не действие»[61].

Лучшие представители классической школы в России определяли преступление как явление, обнимающее собой сферу «юридических отношений»[62] и как таковое являющееся объектом чистого юридического исследования, как выражался С.Н. Таганцев, «изучения юридической конструкции преступных деяний»[63].

Таким образом, классическая школа исходила из того, что преступное деяние как фактическое отношение вне пределов юридического понятия не должно становиться предметом изучения криминолога, ибо для уголовного права, по словам В.Д. Набокова, «преступление и наказание суть понятия»[64].

Такая конструкция понятия преступления с неизбежностью приводила к игнорированию личности преступника как субъекта преступного деяния. Это дало возможность обрушиться на классиков с вопросом: возможно ли изучить преступление без личности его совершившего? Э. Ферри по этому поводу писал: «Для криминалиста-классика личность преступника имеет совершенно второстепенное значение, как в прежнее время больной для врача. Преступник представляется ему существом, к которому применяются теоретические формулы, являющиеся продуктом теоретических измышлений, – одушевленным манекеном, на спину которого судья наклеивает номер статьи уголовного кодекса и который сам становится номером при исполнении судебного приговора»[65].

Далее, классическую школу обвиняли в том, что она, определяя преступление как явление юридическое, тем самым, исчерпывает содержание науки уголовного права, ограничивая пределы своего изучения преступления исключительно как явления юридического[66]. Однако самое мощное и последовательное обвинение в адрес классической школы было направлено относительно того, что она принимает как подразумеваемый постулат свободу воли людей в результате совершения преступления, то есть именно от свободной воли людей зависит, совершать или совсем не совершать преступлений, совершать их тем или иным образом и в большем или меньшем количестве[67].

На самом деле, классическая школа не отрицала принципиально возможности исследования преступников. Просто-напросто она оставляла его без внимания. Классическая школа подходила к преступнику в основном лишь с одной стороны – со стороны учиненного преступления, хотя и признавала, что исследование преступления без совершившего его субъекта невозможно. Поэтому утверждение о том, что классическая школа смотрела на преступление только как на юридическую сущность, как на деяние без деятеля, совершенно игнорируя влияние человеческих и социологических факторов на преступление, не соответствует действительности. Подтверждение тому можно обнаружить, в частности, в работе Ч. Беккариа «Преступление и наказание».

Как справедливо отмечает М.П. Чубинский, «именно после Беккариа широко развивается могучий реформаторский поток, который, в конце концов, смел старые порядки уголовного правосудия и вызвал создание нового порядка, резко противоположного прежнему по своим принципам и организациям»[68].

Следует также подчеркнуть, что Ш. Монтескье, труды которого оказали сильное влияние на формирование взглядов Ч. Беккариа, был более позитивистом, чем все его предшественники (Эйро, Николя, Т Мор), за исключением Бэкона, в том смысле, что он не только высказывал мысли, плодотворные для уголовной политики, но и стремился обосновать их. Понятно, что ни у Беккариа, ни у Монтескье не было в распоряжении богатого социологического, статистического и антропологического материала, которым владели позитивисты. Они в значительной мере пользовались лишь историческим материалом.

Позиция классиков, на наш взгляд, заключается в том, что изучение психофизической организации субъекта преступления не должно и не может быть предметом юридического, в частности криминологического, исследования, ибо изучение физической, биологической, психологической сущности человека является самостоятельной областью антропологического и социологического исследования.

В противном случае, наряду с понятием преступления, закрепленным в уголовном законодательстве, называемым «легальным определением», следует использовать также понятие, используемое в криминологии, то есть «материальное» или криминологическое определение.

В начале XIX столетия изучением преступления стала заниматься преимущественно статистика. Представляется, что будет правильным считать это началом нового, третьего периода исследования понятия и природы преступления в связи с личностью преступника.

Как известно, в отличие от физических и биологических, социальные явления, к которым относится и преступление, экспериментально изучить точно не представляется возможным. Поэтому приходится ограничиваться и удовлетворяться методом наблюдения в научных исследованиях в области социологии. Одним из наиболее полезных и эффективных орудий для таких наблюдений как раз и является статистика.

Г.Д. Тард писал: «Статистика есть нечто вроде развивающегося общественного чувства: у общества она – то же, что зрение у животных, и по определенности, постепенности, возрастающему обилию своих таблиц, графических кривых и раскрашенных карт она делает эту аналогию с каждым днем все более поразительной. И в действительности, глаз есть не что иное, как чудный аппарат для быстрого, моментального и оригинального исчисления оптических колебаний, которые он передает нам в форме беспрерывного ряда видимых картин, вроде постоянного обновляющегося атласа»[69].

Статистика преступности появилась в Бельгии и во Франции под видом одной из глав моральной статистики. Группа ученых, которые, не имея цели изучить преступность как таковую, поставив предметом своих изысканий моральную статистику, рассматривали преступление как аморальное, безнравственное деяние. Они занимались вопросами преступности не на априорных доказательствах, а на выводах, почерпнутых из реальной жизни общества.

Научная уголовная статистика появилась на свет между 1825 и 1830 гг. Родоначальником уголовной статистики считается профессор Брюссельского университета А. Кетле. Кроне как-то сказал, что уголовная статистика «является первым условием успеха в борьбе с армией преступности и играет в этой борьбе ту же роль, какую во время войны играет разведочная служба»[70].

Пользуясь цифровыми данными, Кетле исследовал вопрос, подчиняются ли действия человека как существа, обладающего нравственным чувством и мыслью, определенной закономерности? И пришел к следующим смелым выводам: «Общество в себе самом носит зародыш совершаемых преступлений. Само общество тем или иным путем неизбежно создает преступление, и преступник в его руках лишь преступное орудие; каждая общественная форма порождает определенное число и определенный род преступлений, с необходимостью совершаемых в ее среде»[71].

Кетле полагал, что преступления будут постоянными и неизменными до тех пор, пока не исследуют их причины и не воздействуют на эти причины для их изменения, хотя это знали до него многие из тех, кто серьезно занимался этой проблемой. Новым и важным было то, что на основе анализа статистических данных о состоянии преступности он попытался нанести мощный удар по вере в возможность путем уголовного наказания бороться с преступностью.

В частности, он утверждал, что уголовные наказания, не затрагивая социальных факторов преступности, не могут останавливать ее рост. С этим следует безоговорочно согласиться, хотя мы знаем, что наказание прямого эффективного воздействия на социальные факторы оказать не в состоянии. В то же время, оценивая значение таких факторов преступности, как пол, возраст, климат, экономические условия, социальное положение и т. д., автор попытался исследовать и биологические факторы преступности.

А. Кетле был настолько увлечен своими статистическими данными, что начал доказывать, кто из людей имеет известную склонность к преступлению. Заслуга Кетле заключается в том, что до него причины преступности указывались предположительно, теоретически, теперь же было возможно с помощью цифр более-менее точно указать на причины преступления, что обещало успех в случае следования по указанному наукой пути.