На первой полосе - Вэл Корбетт

В этот момент что-то заставило ее поднять глаза. Через мгновенье взгляды Кати, Джоанны и Лиз встретились. Они смотрели друг на друга с разных концов зала, между ними были ряды столов и толпа загорелых мужчин и женщин. Это было одним из тех магических совпадений, которые были причиной их шуток о связи по телепатическому телефону.

Катя ужаснулась, ведь ни разу за весь вечер она не поинтересовалась, как себя чувствует Джоанна. «Что я за дрянная подруга, совсем забыла о ней», — упрекнула она себя.

Она обеспокоенно посмотрела на Джоанну. Джоанна похлопала себя по животу и сделала ей знак большим пальцем, что все в порядке.

Ведущий в красном пиджаке попросил внимания:

— Господа, леди и джентльмены, прошу вас стоя поприветствовать нашего президента, Ее Королевское Высочество Принцессу и сопровождающих ее лорда Аттенборо и леди Аттенборо.

Катя с сильно бьющимся сердцем посмотрела на лестницу, на принцессу в уиндзорских бриллиантах и мантии персикового цвета, потом выше, на улыбающегося Дика Аттенборо с пышными бакенбардами. Позади леди Аттенборо шли два неизвестных ей светила из Академии и их жены.

А где же ее любовь? Согласно правилам этикета никто не мог прийти позже или уйти раньше Ее Высочества, так где же, в таком случае, Ее Величество Министр Телерадиовещания?

Высокие гости спустились с лестницы, по двое, под традиционные аплодисменты собравшихся. С китайской улыбкой на лице, Катя хлопала, как робот. Что такое могло случиться, что министр не присутствует на самом главном событии года в той сфере, которую он возглавляет?

На секунду она позволила себе роскошь предположить, что он не пришел из-за нее. Если она будет удостоена премии БАФТА, а в этом не было никакого сомнения, это еще больше затруднит их положение. Им придется вместе сфотографироваться. Даже не нужно быть политиком, чтобы понять, какой катастрофой это может обернуться.

Но Катя была реалисткой. Хотя и с неохотой, но она призналась себе, что ни один министр не может игнорировать мероприятия такого уровня только потому, что у него проблемы в личной жизни. Должна быть более серьезная причина.

Ей нужно взять себя в руки. Для нее это очень важный вечер, да и ее босс дал четко понять, что это значит для компании. Нужно, чтобы сегодня их передача, которая делалась по образцу лучших американских утренних программ новостей бизнеса и политики, получила заслуженную оценку.

Сначала для Кати и ее коллег было очень тяжело выбрать кого и что показывать в программе, так чтобы с одной стороны передачу смотрело как можно большее число зрителей, а с другой стороны в телеаудитории должен быть определенный процент состоятельных граждан, которых заинтересовали бы не только новости, но и реклама; то есть, нужно было найти компромисс между массовостью и элитарностью.

Катин начальник, Мартин Пикард, директор программы, увидев, что она покраснела, дружески ей улыбнулся.

— Катя, не волнуйся. Речь идет не о жизни и смерти — а о гораздо менее важных вещах.

Катя едва удостоила его слова вниманием. Что же могло случиться? Она не могла не спросить об этом.

— Вы не знаете, почему министр не появился?

Мартин пожал плечами и покачал головой. Зато его жена, которой все, чем занимался ее муж, казалось скучным, пробормотала: Вероятно, министр нашел себе более приятное занятие на следующие семнадцать часов.

За соседним с Лиз столом сидел Стюарт Робертс, больше известный как «Роббо». Он махнул ей рукой в знак приветствия, а она одарила его улыбкой. Именно у него Лиз начала свою работу на Флит-стрит, он тогда возглавлял отдел новостей в «Дейли грэфик». Потом он стал писать статьи в «Санди гэзетт» о положении дел на фондовой бирже. Он постоянно надоедал Лиз своими разговорами о том, что если бы не он, Лиз бы никогда не стала тем, кем является сейчас. Правда, когда им случалось обедать вместе, речь никогда не шла о том, что она вкалывала на него в два раза больше, чем другие журналисты.

Лиз помнила до мелочей тот день, когда она встретилась с Роббо.

Однажды, в свое регулярное посещение Лондона, Уильям Бэтти, редактор «Нью-Касл ивнинг пост», делал обход популярных питейных заведений, расположенных на Флит-стрит: «Белый лебедь», получивший в народе название «Гадкий утенок» (там собирались журналисты из «Дейли мейл»), «Поппинс» («Дейли экспресс»), «Чернильница» («Дейли грэфик») и «Белый олень», более известный как «Нож-в-спину».

Все это происходило в обычную ночь с четверга на пятницу, когда утренние газеты были уже сверстаны и пошли в печать. Тогда же к Уильяму Бэтти и художественному редактору «Миррор» присоединился редактор отдела новостей из «Дейли грэфик» Стюарт Робертс, он же Роббо.

Шепотом, чтобы никто не подслушал, Уильям Бэтти сказал ему:

— У меня в газете есть девчонка, которая может оказаться тебе полезной. Она хочет поехать в Лондон, и мне бы хотелось, чтобы она работала на тебя, а не на того твердолобого педика. — Он показал на высокого, усатого мужчину, стоящего у стойки бара. — В «Миррор» все равно не знали бы, что с ней делать. Хочешь на нее посмотреть? Ее зовут Лиз Уотерхаус.

Лиз все давалось легко. Другим талантливым молодым репортерам требовались годы, чтобы получить место на Флит-стрит, а многим это так и не удавалось. Но у Лиз было особое чутье, она инстинктивно чувствовала, какой сюжет пойдет, а какой нет, какое совещание на местном уровне стоит того, чтобы о нем писать, а какое лучше пропустить. В отделе новостей «Нью-Касл ивнинг пост» ее статьи считались непревзойденными, и их перепечатывали даже некоторые общенациональные газеты.

Кроме того, ей везло. Например, однажды она писала серию статей об одном мужчине, который в порыве ревности обезглавил свою жену и двух маленьких сыновей. Его дело рассматривалось в окружном суде. Когда прокурор начал делать доклад о жутких подробностях этого преступления, Лиз затошнило и, покинув зал суда, она пропустила все самое важное. На следующий же день один опытный журналист из конкурирующей газеты, знакомый с ее первой статьей, сам великодушно предложил Лиз воспользоваться его записями — поступок, каких раньше за ним не замечалось.

Удача сопутствовала Лиз на протяжении всей ее карьеры.

Ее карьере помогало и то, что у нее была запоминающаяся внешность. Не то, чтобы она была очень высокого роста, тем не менее пять футов восемь дюймов, к тому же модная одежда из «бутиков» и высокие каблуки выделяли ее среди других женщин. Она тяготела к деловому стилю в одежде, но никаких джинсов или дешевых платьев. Что-нибудь более элегантное и оригинальное, а не то, что носит каждый второй в Северной Англии.

На пресс-конференциях она поначалу засыпала интервьюируемого своими вопросами, и лишь набравшись опыта, поняла, что необязательно задавать так много вопросов, потому что полученные ответы могут использовать и другие журналисты. Лучше потом взять интервью у выступавшего на пресс-конференции один на один.

Она не была красавицей, но если начинала говорить с воодушевлением, ее угловатые черты лица, полные губы и темные глаза приобретали такую живость, что Лиз преображалась и могла затмить любую красотку. И даже когда была спокойна, в ее лице было нечто такое, что располагало к ней людей и вызывало на откровение.

Лиз убедил стать журналистом ее отец, страховой агент, сам когда-то питавший надежду добиться в жизни признания. Уже с начальной школы он требовал от нее только отличных оценок. Он был скуп на похвалы, и Лиз, чтобы получить его одобрение, занималась все усерднее. Ей понадобились годы, чтобы осознать — как бы упорно она ни занималась, и какой бы успешной ни была бы ее карьера, угодить отцу и наладить с ним хорошие отношения все равно не удастся. Она поняла, что он мучает не только ее, но и себя, и исправить это уже невозможно.

Мать пыталась внести теплоту в семейные отношения, но она была слишком нервной и забитой, и в семье понимали, кто здесь главный.

У Лиз не было сомнения в том, что ее честолюбие произросло именно из детского стремления произвести впечатление на отца.

Те же методы применялись для воспитания младшей сестры Лиз, Сары, но та решила, что такая игра не стоит свеч. Сара прикидывалась, что она глупее, чем была на самом деле и в конце концов отец от нее отступился. В двадцать лет она вышла замуж за самого богатого в округе молодого человека и заполнила свою жизнь воспитанием троих детей.

Когда Лиз из работницы местной малотиражки перепрыгнула в журналисты «Нью-Касл ивнинг пост», имеющей самый большой тираж в регионе, отец что-то проворчал насчет того, что ему жаль, что она не работает в какой-нибудь престижной газете.

Он настаивал, чтобы она обосновалась в Лондоне, но когда в возрасте двадцати трех лет она действительно стала там работать, он обозвал газету, где она была репортером, «дерьмовой газетенкой». Ну, может быть, таковой она и являлась, но ведь это уже была Флит-стрит!