Леди, любившая чистые туалеты - Джеймс Донливи

— Что тебе нужно. Зачем явился. Да еще в такое время. Что ты тут забыл.

— Эй, черт, прости, я вовсе не хотел вытаскивать тебя из постели. Время, да, позднее, сейчас сколько, час уже. А пришел я, наверное, потому, что захотел тебя увидеть.

— Ну, замечательно, конечно, что ты наконец нашел куда податься после полуночи. Однако меня это отчего-то к проявлениям гостеприимства не склоняет. Почему бы тебе не убраться домой, к жене.

— Эй, черт, Джой, не хочется в такой поздний час говорить банальности, но ведь, чтоб мне провалиться, это же правда, она меня не понимает.

— А я, по-твоему, понимаю. Ладно, тут ты прав. Хотя услышать мое непредвзятое мнение на твой счет тебе вряд ли будет приятно.

— А, ладно, Джой, давай выкладывай.

— Сейчас выложу. Насколько я понимаю, ты женился на самой поганой сучаре, какую смог создать этот мерзостный мир.

— Чего. Нет, погоди. Господи Исусе, это ты уж слишком, Джой. Она все-таки мать двух милых ребятишек. Хотя пошло оно все. Нет, без шуток. Ладно, может, ты и права. Да и слишком я пьян, чтобы с тобой спорить.

— Однако ее неисчерпаемый доверительный капитал помогает вам обоим сохранять священные узы брака.

— Ну, брось. Это уж ниже пояса. Правильно, Силия богата, так ведь она же не виновата, что у нее есть доверительный капитал. А у меня и у самого хорошая работа, и получаю я будь здоров. Правда, я из-за этой работы дома редко бываю. Может, потому она меня и не понимает. К тому же она, черт ее дери, совсем не любит секс.

— И ты нуждаешься в ком-то еще, способном подарить тебе традиционный стандартный домашний уют, а именно лечь под тебя.

— Эй, ну чего ты.

— А если не лечь, так отсосать. Потому ты сюда и явился.

— Эй, погоди секунду, Джой. Господи Исусе, да я просто пришел повидаться с тобой. При чем тут лечь или отсосать. Честное слово.

— Ну, вообще-то говоря, я имела в виду, что этот вариант можно и обсудить.

— Чего.

— Да-да, ты только в обморок не падай. Я могу дать тебе, могу отсосать. Если ты выложишь на стол пятьсот долларов. И при условии, что все займет не больше двадцати минут. Ну, может быть, двадцати пяти. Но лишь после того, как я увижу пятьсот долларов. Только после этого я подумаю, стоит мне в это ввязываться или не стоит.

— Эй, мать честная. Брось, Джоселин, чего ты такое несешь. Что с тобой. Такая была хорошая женщина. Мать честная. Да тебе помощь нужна.

— Давай, мать честная, ближе к делу — чего ты больше хочешь: чтобы я тебе дала или чтобы отсосала. Потому что, если ты не хочешь ни того, ни другого или если у тебя нет пятисот долларов, так я лучше спать лягу. Время позднее.

— Черт, господи, ты же училась в лучших школах. В Брин-Море. Пятьсот долларов.

— Какое отношение имеет Брин-Мор к моей цене. Или она кажется тебе заниженной.

— В Брин-Море девушек такой арифметике не учат.

— Откуда ты знаешь.

— Зачем ты так, Джоселин. Да еще прямо здесь, в Скарсдейле, господи боже. Ну скажи, зачем.

— Если быть географически точным, это не Скарсдейл. Это Йонкерс.

— Черт, ладно, если не Скарсдейл, то почти самая его граница.

— Хорошо, Скарсдейл там или Йонкерс, но я готова дать тебе, потому что нуждаюсь в деньгах. И без них ты мне не вставишь и ничего другого от меня не получишь.

— Черт, погоди секунду. Я хочу сказать, господи, ты меня просто потрясла. Можно я присяду. Надо все это обдумать. Черт, выходит, я просто покупаю тебя, ни больше ни меньше.

— Совершенно верно. Может, и не больше, но уж точно не меньше. Пятьсот долларов за двадцать минут. Извини, я, кажется, сказала двадцать пять. Даю тебе пятнадцать секунд на размышление. Только не устраивайся здесь как дома. Вообще-то хватит с тебя и пяти. Тем более что я торчу тут с тобой в одной пижаме. Одна. Две. Три. Четыре. Пять.

— Черт, Джой, а ты здорово выглядишь в этой пижаме. Правда. Фигурка у тебя все еще прямо спортивная.

— Я сказала: пять секунд. Мы не на базаре.

— Ну да. Ладно. Ладно. Черт, а я-то всегда считал тебя леди.

— Что же, этому и учили меня мама, бабушка и гувернантки. И курс обучения включал основные принципы учтивого отношения к джентльменам, какового наименования мужчины, возможно, уже не заслуживают. Я, впрочем, не нахожу, что моя прямота сколько-нибудь отменяет учтивость. Просто теперешние мои обстоятельства требуют, чтобы джентльмен за это платил.

— Нет-нет. Все нормально. Раз тебе нужны деньги. Но, черт, пятьсот баксов.

— Вот именно.

— Ну, по правде, Джой, я нынче малость на мели.

— Ах, черт, по правде, мне так жаль, Клиффорд. Видишь ли, если ты леди или притворяешься ею, то обязана запрашивать высокую цену, таков закон рынка. До свидания. Я хочу лечь. Мне завтра ранним поездом в город ехать.

— Черт, может, дашь мне глоточек чего-нибудь. Стопочку “Джим Бима” или водки, вон они у тебя стоят. С кусочком льда. А я пока посчитаю, чего у меня с собой есть.

— Если у тебя нет пяти сотен, лучше и не считай. А выпивка обойдется тебе еще в пятерку. И повторяю, не устраивайся здесь как дома.

— Эй, ну брось, Джой, у тебя все-таки не публичный дом с правом продажи спиртного. Ты ж меня знаешь, я не нахал какой-нибудь. Черт, ну и ночка, такой безумной у меня еще не было. И должен тебе сказать, ты меня просто, черт дери, потрясла. Я к тому, что ты же любила искусство, спортом занималась. Стреляла, как снайпер. Помнишь, как мы по куропаткам палили, когда охотились со Стивом и прочими на здоровенной плантации старины Джона в Джорджии.

— К нынешнему нашему делу это никакого отношения не имеет.

— Ладно, ладно. Я ж понимаю, когда и в теннис уже не поиграешь, и в бридж, и не постреляешь, и вообще уйдешь из загородного клуба, хорошего мало. Но только, без шуток, я и не знал, что тебя так приперло. Тебя, наверное, в последнее время никто пообедать там или на свидание не приглашал.

— Послушай, козлик, меня даже на задрипанные прогулки никто больше не приглашает.

— Но, господи, Джой, может, все дело в том, что в нынешнем современном обществе никто просто не понимает, куда ему податься. Вон ведь чего кругом творится. Я к тому, что друзьям, которые уже давно знакомы, лучше друг друга держаться. Мужчине же надо думать, как бы какую заразу не подцепить.

— Женщине тоже.

— Ну, понятное дело. Поэтому и приходится искать для интимных отношений порядочного человека, которому ты доверяешь, на которого положиться можно.

— Аминь, козлик.

— Эй. Господи, смотри, пошарил по карманам, а там только позолоченная пуговица от блейзера. Ладно. Вот. Сто тридцать пять баксов восемьдесят шесть центов. Все, что у меня с собой есть, кроме карточки “Америкэн экспресс”. Не, карточек-то у меня навалом. Видишь. А почему ты меня козликом называешь.

— Девушки называют так своих клиентов, потому что они для них все на одно лицо. И хоть ты с твоими ста тридцатью пятью долларами на клиента не тянешь, звания козлика ты все же заслуживаешь. Так что давай отправляйся домой. Заодно и сэкономишь.

— Черт, ну ты и даешь. Пожалуйста, черт, налей мне еще стопочку, видишь, какой снаружи дождина льет. Господи боже, Джоселин, без шуток. Прямо не знаю, как все это понимать. Это у тебя, наверное, отрицательная реакция такая, извращенная поза девушки из Брин-Мора, привыкшей к жизни в Южной Каролине.

— То, к чему я временно привыкла, находится прямо за границами Северной. Однако я училась не только в Брин-Море, но еще и в снобистской женской школе, и там у меня была склонная к бесцензурным беседам учительница-лесбиянка, которую, к сожалению, уволили после того, как она объяснила своим подопечным, что им следует заставлять мужчин платить за все, что те от них получают, и самый памятный ее афоризм был таким: снобизм даст вам все, что вы захотите иметь, и потому оберегайте его, умнички мои.

— Черт, Джоселин, это уж не снобизм, а проституция. Тебе бы найти мужика да выбраться из этой ситуации.

— А тебе пора бы уже допить то, что я налила.

— Ладно, хотя, может, тебе лучше на йогу походить или обратиться в хорошее агентство знакомств.

— Уже обращалась.

— Правда.

— Да, правда. И познакомилась с сокровищем, а не мужчиной.

— То есть небось с каким-нибудь треклятым богачом.

— Ну, денег у него определенно было больше ста тридцати пяти долларов, однако, что гораздо важнее, он оказался человеком добрым и участливым. При этом еще и вдовцом, потерявшим жену и четырех детей в авиакатастрофе, а поскольку и мои дети знать меня не хотят, отношения у нас с ним сложились почти похоронные. Собственно, и не почти. Мы расстались в слезах. Впрочем, к сегодняшнему дню я уже привыкла к любым экзистенциальным ситуациям, которые возникают, когда имеешь дело с мужиками.

— Господи Исусе, Джой, после такого замечательного замужества да еще при твоем хорошо мне известном происхождении ты превратилась, прости за такое слово, в женщину легкого поведения.