Навигация по сайту
Популярные книги
Не грози Дубровскому! Том VII - Антон Панарин
Не грози Дубровскому! Том VII - Антон Панарин
Слуга чародея - Галина Романова
Слуга чародея - Галина Романова
Исповедь - Барков Иван Семенович
Исповедь - Барков Иван Семенович
Рейтинговые книги
Аудиокниги
ClubBooks » Проза » Советская классическая проза » Мемории - Вадим Шефнер
Мемории - Вадим Шефнер

Мемории - Вадим Шефнер

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Мемории - Вадим Шефнер. Жанр: Советская классическая проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте club-books.ru (книга онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
0/0
Описание онлайн-книги Мемории - Вадим Шефнер:
Читем онлайн Мемории - Вадим Шефнер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4

Вадим Сергеевич Шефнер

Мемории

(К продолжению «Имени для птицы»)

Сны. Когда мне было лет 14–15, я на стадионе Ленина, на пруду, упал с пяти-метровой вышины, с трамплина. Я должен был прыгнуть, но в последний момент потерял равновесие и просто упал, а потом лежал, болел.

С тех пор мне иногда снятся сны, связанные с потерей равновесия (среди прочих снов). Иногда я во сне делаю изобретения; если вдуматься, то эти изобретения связаны с укреплением равновесия. Так, однажды я во сне изобрел приспособление, уменьшающее качку, — для шлюпок и мелких судов. Когда проснулся, то выяснилось, что такое изобретение ничего не даст для увеличения остойчивости. А то я изобрел во сне тапочки, сдвоенные, соединенные шарниром; тапочки — из проволоки плетеные. Во сне я очень радовался, а когда проснулся — понял, что в таких тапочках еще скорее с каната упадешь. А то вижу во сне, что проснулся на краю глубокого обрыва, — неужели я здесь всю ночь проспал?

Похороны дяди Вовы. Наверное, только я теперь и помню их (описание). Прошла похоронная процессия, и люди разошлись. Распад события (ситуации) в пространстве проходит быстро. Распад ситуации во времени длится дольше. Но все же она конечна. Только я, наверное, и помню этот день похорон дяди — последнего из Линдестремов.

Вещи молчат — старая истина. Они не передают информации. Мы на них даже обижаемся — а напрасно. Было бы много хуже, если бы вещи, предметы рассказывали нам о своих прежних владельцах — или о тех, кто раньше нас соприкасался с ними. В номере гостиницы скончался человек. А завтра в этом же номере поселятся новобрачные. Не надо им знать о том, что здесь произошло.

Прежде я горевал по друзьям, погибшим на войне. Но годы идут. Я все ближе к ним. И уже не горюю о них. Я рад, что они были, что они были на земле — и есть в моей памяти.

На Смоленском кладбище — в те годы (НЭПа) — фарфоровые цветы в овальных футлярах (чанах). Некоторые футляры были очень велики, мальчишки в них плавали в ямах, заполненных водой, — их много было на Смоленском. Потом не стало нигде этих цветов.

Хандра, сплин — забастовка души. Веселье ей надоедает, и она устраивает паузу. Хоть причины для грусти нет. Психика (Психея) устает от радости.

Катя I  во время войны в 1941 и 1942 гг. была донором. Сдавала кровь на

2-й Советской.

Надо поскорее заканчивать эту вещь: или память начнет слабеть, или носитель памяти отправится к праотцам.

Царская яхта «Полярная звезда» стояла зимой в устье Невы, на траверзе Балтийского завода. Потом — говорили — ее продали персидскому шаху.

Распад ситуаций — вот что всегда меня поражало, удивляло. Удивляло, что никогда больше это не повторится.

Мастер Владимиров. Строгий. До сих пор помню его лицо — а зрительная память у меня не очень хорошая.

Он давал работу «на урок». Это когда смену на горне кончали рано.

Остров Любви за Петровским островом. Теперь его нет.

Бархатный путь (роман о себе).

Всеволод Рождественский жил на Верейской улице. Это был первый поэт, которого я увидал, так сказать, живьем, лично. К моим стихам он отнесся милостиво. Это было в 1931 году.

Мать говорила (со слов отца), что офицеру не подобало таскать в карманах мелочь. При входе в офицерское собрание (или в вестибюле) была кружка, куда офицеры ссыпали мелочь. Это шло в пользу клуба офицерского.

Вещи, которые вышли (или почти вышли) из употребления. Башлыки, галоши, пьексы, бурки, краги, шапки «динки» (с кожаными тесемками).

Мое поколение еще умеет удивляться.

— Это педикюлез! — произносил он с каким-то изысканным, французским, что ли, акцентом.

Чем нереальнее вымысел, тем реальнее должны быть детали.

Многоунижаемый дядя Гриб.

Я где-то читал, что суеверны главным образом люди тех профессий, где длителен процесс между началом работы и ее результатами и где не всегда можно предсказать удачный исход. Например, моряки, рыбаки. Это в какой-то мере относится и к тогдашнему кочегарскому труду. Литературный труд тоже может предрасполагать к суеверию. Я, признаться, суеверен.

Чем возвышеннее замысел, тем точнее должны быть подробности.

«Круглые» числа мало говорят моему воображению. 10 000 рублей, 1000 — это именно «круглые» цифры, за них не ухватишься, они как бы выкатываются из воображения. Другое дело, скажем, 988 рублей. Тут я сразу могу представить, как распределить эту сумму. Это потому, что жил бедно.

Общественные уборные в те времена изобиловали настенными надписями и рисунками. О рисунках говорить не буду, а о надписях не могу умолчать. Тут были и просто ругательные слова, просто непристойности в одно-два-три слова, были и сортирные шуточки, и стихи. Часто можно было встретить такое четверостишие:

Для царя здесь кабинет,Для царицы спальня,Для Распутина буфет,Для солдатов сральня.

Часто эта стенопись была с ятями, с твердыми знаками в конце слов — не думаю, чтобы писалось это еще в дореволюционные времена, просто новая орфография еще не всем привилась, a события предреволюционных лет были памятны многим. Были и просто остроумные, смешные надписи.

В особенности изобиловали стенописью общественные уборные при вокзалах. В наше время это искусство пошло на убыль — отчасти из-за того, что стены общественных уборных теперь, как правило, облицованы керамическими плитками, на них ничего не напишешь. Да и психология меняется. Торопливее стал век.

Что греха таить, эта изящная словесность мне нравилась. Быть может, какой-то отзвук ее сказался в поэме «Триппериада», которую я сотворил, будучи учеником 6-го класса. Из-за этой поэмы меня исключили из школы. Вернее — перевели в другую.

Баржа останавливалась у маленьких пристаней. Дети, собака и поросенок сходили на берег. Дети бежали обратно на баржу по первому гудку буксира. Собака и поросенок по первому гудку приближались к барже, но продолжали «пастись». По третьему — стремглав бежали на сходни.

Вещи, вышедшие из употребления: керосинки, примуса, примусные иголки, сеточки для накрывания тарелок и кастрюль от мух, мухоловки стеклянные, боты, часы-ходики.

Покупка патефона. Пластинки тех лет. Дальнейшая судьба патефона. Из БАО II  меня на день отпустили в Питер, я привез патефон и сменял его (потом) на кусок рафинада.

У моего двоюродного брата был друг, некто Н. Враль он был отчаянный, но человек добрый. И он хорошо относился ко мне. Я часто менял места работы, он считал меня неудачником. Когда я ушел с работы на «Электроаппарате», Н. устроил меня чертежником-архивариусом на завод ОМЗ № 5 на 3-й линии. Я там проработал недолго и устроился в контору по доставке подписных изданий. Но Н. не знал, куда именно я ушел. Однажды братец мой сказал ему (в мое отсутствие), что я стал смотрителем общественной уборной. И вот мы с братом разыграли целый спектакль. Он и Н. в воскресенье пошли на набережную Ждановки, а когда они подошли к уборной, что стояла тогда на берегу этой речки, я вышел из мужского отделения в какой-то дурацкой фуражке с высоким околышем (этим головным убором снабдил меня брат). После этого всю свою жизнь Н. верил в то, что я какое-то, пусть очень недолгое время занимал эту должность.

Фильма — фильм, зала — зало — зал, санатория — санаторий и т. д. Бабушка говорила «зала», мать — «зало», я — «зал». Трансформация слов. Из женского рода в мужской. Миноноска, мотоциклетка, санатория.

В военном дневнике (записях) я часто писал о погоде. Теперь, через годы, это меня удивляет. Когда я сказал об этом критику (Ю. Болдыреву), он сказал, что это не удивительно: для солдат, для военных на войне погода имеет особое значение, от состояния погоды зависит порой многое.

Тогдашние василеостровцы называли Смоленку Черной речкой. Ходили «купаться на вал».

Выдумывать — нечего. Жизнь такого напридумывала (и — осуществила!), чего никакому писателю не придумать.

Сортирный мудрец.

Для 20-х годов коронная песня — «Кирпичики», для 30-x — «Катюша». Для 40-х — «На позицию девушка провожала бойца».

Удобное кресло — на самом деле не самое удобное. В слишком удобной постели плохо засыпать. Помехи нужны. У Кушнера есть на этот счет хорошие строки.

Не все в жизни гладко, но грешно, нечестно было бы на нее жаловаться. Ведь друзей моих нет в живых — они могли бы жить, но отдали жизни за нас, живущих. Они мне продлили жизнь. Я радуюсь жизни.

Правда, были случаи, когда с этого бархатного пути я, находясь еще не в старом возрасте, мог загреметь — «как поезда с откоса». Но у кого из людей (в особенности — у ленинградцев) не было такой возможности? Впрочем, откос сей меня не минует. Бессмертия нет.

1 2 3 4
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мемории - Вадим Шефнер бесплатно.
Похожие на Мемории - Вадим Шефнер книги

Оставить комментарий

Copyright club-books.ru © 2024 | Все права защищены.

[email protected]