Клуб одноногих - Светлана Тремасова

Клуб одноногих

Светлана Тремасова

© Светлана Тремасова, 2015

© Андрей Алёшкин, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Лили в облаках

Глава первая

О нашем невропатологе и И. В.

Собаки бежали, хотели загнать петуха. Хотели тихо, поскольку посреди улицы – хозяева побьют, а то и прибьют. Хотели, будто по-дружески зовут поговорить на двор заброшенного дома, а там уже ждали двое – схватили бы за горло и тихонько перекусили. И петух уже пошел, и во двор свернул сам, но увидел тех, двух, – раскудахтался, захлопал, подлетел по забору, сделал круг и, вытянув худую шею, ускакал, лишь успели его ущипнуть с досады. «А, дохлый куренок, пускай отъедается», – отдуваясь от пуха, бросил искоса взгляд в его сторону пес.

Лили шла к невропатологу. Она ходила к нему уже который день и не могла попасть на прием. Каждый день в очереди к нему стоят практически одни и те же люди и не могут попасть на прием. Каждый раз Лили видит здесь старуху, которая сидит, свесив ноги и уложив пирамидкой складки своего тела, будто придерживая его руками, чтобы не уплыло вперед, полудремлет, изредка приподнимая наплывы век в мелких папилломах, когда вокруг слышно движение. Лили нравится эта старуха, потому что она похожа на персонаж какого-то мультфильма – это Лили немножко радует и успокаивает…

Лили стояла у стены возле двери, и невропатолог, Сизиф Петрович, увидел ее и узнал, и позвал в кабинет без очереди. Но Лили вновь впала в отчаяние, и вместо того, чтобы сказать все как есть, пока он ее слушает, она начала говорить разными словами одно и то же: ей нужна работа… «Хорошо, – говорит он, – посажу тебя на телефон, будешь отвечать на звонки, – и бросает ей на руки квадратный телефонный аппарат с множеством кнопок. – С телефоном-то ты можешь обращаться?» Лили удивленно разглядывает телефон, будто бы он какой-то особенный, но ничего отличительного не находит и думает, что это, наверное, у нее паника, и поэтому она не может найти отличие, но отвечает «да», а про себя пытается выйти из ступора, успокоиться, чтобы понять загадку телефона. Кладет отвалившуюся трубку на место… «Приходи завтра, с утра…» – врач отбирает телефон, и Лили уходит. При выходе из поликлиники оцепенение оставляет ее: «Ну как же так жить, когда элементарно не можешь толком ничего сказать?!..», и она, выйдя уже на улицу, сжав кулаки, шепотом кричит: «Ненавижу!»

Трудно сказать, кого Лили ненавидит в такие моменты, скорее всего – никого. Это просто слово для выброса скопившегося напряжения. Есть люди реальные – до кончиков пальцев на руках и ногах они вещественны, как существительное, которое можно потрогать, и не признают и не понимают иного, того, чего потрогать и применить к чему-то нельзя. Даже руки у них такие – притягивают к себе все предметное. Как правило, они твердо стоят на ногах, во всех смыслах, и, как говорится, умеют жить в этом вещественном мире. И люди нереальные – полная им противоположность, – не умеющие удержать предметы в тонких бегающих пальцах, вместо мозгов в голове у них вселенная, вместо сердца – душа, а вместо земли под ногами – вечность. Непонимание между этими двумя категориями людей неизбежно, как и столкновения, и при этом чаще всего приходится говорить своему антиподу только то, что он понимает, а для тебя, увы, не самое главное. И вот тогда ты ненавидишь не его, не себя, а неразрешимую ситуацию столкновения, которая, собственно, существует сама по себе, и совершенно безразлично, в какой цвет ее окрашивает тот или иной человек – положительный или отрицательный. Так слово «ненавижу!» становится мыльным пузырем примирения и оставляет всех на своих местах, не допуская два совершенно несовместимых элемента до зубовного скрежета сотрудничества.

Недавно сынуля Лили пришел из второго класса школы уверенный в том, что существительное – это только то, что можно потрогать. И на все попытки Лили расширить спектр возможностей этой части речи он упирался одним тяжелым доводом: «Учительница старше тебя, она лучше знает!» А как же «вечность», «душа», «красота», «вселенная»?.. Но не об этом Лили хочет сказать невропатологу…

Рабочее утро у Сизифа Петровича начинается после утренней церковной службы, а заканчивается перед вечерней. Местные жители прозвали его «врач от молебна до молебна». В церковь он не ходит, но кто-то сказал ему, или сам он придумал, что во время службы работать грех, и теперь он свято соблюдает это правило, соответственно, и в дни православных праздников на работу не выходит. Невролог в нашем районе только один по штату… И не об этом…

На следующий день Лили хотела прийти в поликлинику пораньше, до начала приема, но у сынули с утра разболелся живот, и только они вышли за порог, как им пришлось ненадолго вернуться…

Звонок прозвенел, когда сынуля бежал вверх по широкой Х-образной лестнице и уже преодолел один пролет. Лили помахала ему рукой, пока он не скрылся за дверью коридора второго этажа, и задержалась, пытаясь рассмотреть цифры электронных часов на стене. Но через минуту сынуля вернулся с портфелем и в слезах – его не пустили в класс. Лили поднялась вместе с ним. В коридоре возле класса Ирина Владимировна отчитывала еще троих опоздавших, и прежде чем Лили смогла что-то сказать, Ирина Владимировна уже принялась сетовать: «неужели нельзя…», обращаясь именно к ней – и Лили тут же уменьшилась до ученика второго класса и поняла, что права голоса не имеет. Девочка, стоявшая у закрытой двери класса, с непроницаемым видом смотрела в окно, мальчишки хихикали и пытались наступить друг другу на ногу, сынуля хлюпал, уткнувшись в плащ Лили. Лицо Ирины Владимировны краснело и прыгало, как кипящий чайник, если он мог бы краснеть и прыгать. Лили молчала. Наконец И. В. сказала: «…чтобы больше этого не повторялось!» И пока Лили снова выросла и успела ответить «хорошо» в спину И. В., та уже загоняла детей в класс и, наверное, не услышала, захлопнула дверь. Тут же утихло все, как ничего и не было, только на синем плаще Лили осталось большое темное пятно.

Лили опоздала и снова встала у двери кабинета, но потом все же тихонько вошла, беззвучно поздоровалась и осталась стоять возле двери. В кабинете сидела ее любимая старушка – сидела так же, слегка подремывая. «Ты думаешь, завтра?» – мурлыча, говорил невропатолог, проводя короткими толстыми пальцами по халату медсестры – казалось, от них должен был остаться жирный желтый след. Сестра сжалась, как слизняк, и, игриво сощурив глазки, облизнулась большими ярко накрашенными губами. «Ну что, – продолжил он, не обращая на Лили внимания, – старушка-то неадекватна?» – и начал что-то широко писать на бледном листе раскрытой карточки. «Ты бы меня сначала хоть чего-нибудь спросил, а потом диагнозы ставил…» – чуть приоткрыв глаза, отчетливо протрубила старуха. «А что тебя спрашивать? Три года в очереди, на одном и том же месте, и ни разу не возмутилась, что лезут без очереди, что меня на работе нет, или еще чем – это ненормально, бабушка! Хе-хе-хе!» – захлопнул карточку и двинул ее по столу в сторону старухи. «А ты убирайся! – закричал он, вдруг обернувшись к Лили. – Я тебя без очереди, на работу беру, а ты: «Ненавижу! Ненавижу!» И он начинает писать на бумажном противно-розовом квадратике, приговаривая: «Все по три раза в день… как написал… и спи побольше… Все! – срывает он листок и протягивает Лили. – Убирайся! Иди, лечись!»

Послали Лили к какой-то женщине: «…она лечит и уроки дает тем, у кого способности видит… сходи…»

Дворник у дома только лестницу вымел: «Пожалте…» Несколько ступеней, дверь, в коридоре за стойкой женщина сидела, талоны выдавала.

– Мне бы талончик…

Она выбрала из лежавших перед ней на столе самый пристойный – на них девицы были нарисованы, как из кабаре. И появились у Лили сомнения насчет этого заведения. Уже отойдя к двери, Лили талончик разглядела: на нем число написано, к такому-то часу, а внизу: такого-то числа – «удираем». Так и написано. «Позвольте…» – думает Лили и возвращается. Тут как раз уроки закончились, выходят девушки из классов. Лили против них продвигается, выясняет, как целительницу зовут. Отвечают: «Наталья Андреевна». Лили идет к ней в кабинет.

– Наталья Андреевна, примите меня.

– Возьмите талончик, – поет та в ответ, и волосы белокурые завитые у зеркала поправляет, – по талону приходите…

Лили было назад, но опять к ней:

– Ну я же…

Тут эта Наталья взяла Лили за плечи и будто бы все сразу узнала, бросила кому-то за дверь:

– Я задержусь, здесь третья степень, – и дверь закрыла. Потом остались они одни, и Наталья Андреевна заулыбалась: – Да не пугайтесь, вторая…

И где-то на лестнице посыпали Лили сначала крупой, поливали два раза отварами из ушатов. Лили во всей одежде – только воротник, говорят, держи, и спрашивают – легче ли? «Легче», – говорит Лили, а понять не может. Девицы – ученицы, выпечкой своей угощали, но есть не хотелось даже – сыро было очень.