Владычный суд - Николай Лесков
- Дата:12.11.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Владычный суд
- Автор: Николай Лесков
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лесков Николай Семенович
Владычный суд
Н.С.Лесков
Владычный суд
Быль
(Из недавних воспоминаний)
Не судите по наружности, но судите судом праведным.
(Иоанна VII, 24).
Суд без милости - не оказавшему милости.
(Иак. II, 13).
I
В 1876 году я написал маленький рассказ, который называется "На краю света" (из воспоминаний архиерея). Он имел, как мне кажется, некоторый успех. По крайней мере я обязан так думать, судя и по довольно быстрой продаже книжечки и по разнообразию вызванных ею толков. Литературные органы, удостоившие ее внимания (не исключая и одного духовного издания), отозвались о ней чрезвычайно сочувственно и милостиво, но зато частным, негласным путем мне довелось слышать иное. Некоторые весьма почтенные и довольно известные в духовенстве лица отнеслись к этому рассказу неодобрительно. То же самое высказано мне и многими редстокистами. И те и другие увидали в поведении описанного мною архиерея и миссионеров _мирволенье неверию и даже нерадение о спасении душ святым крещением_.
И экзальтированным мечтателям и положительным ортодоксалам одинаково не нравится, что описанный мною архиерей и миссионеры не спешили крестить бродячих дикарей, которые нимало не усвоили истин христианской веры и принимали крещение или страха ради, или из материальных расчетов.
Я не вижу никакой необходимости оправдываться в том, что я написал, хотя и для оправдания моего мне, может быть, стояло бы только отослать этих критиков к двум небольшим сочинениям блаженного Августина: "De fide et operibus" я "De catechisandis rudibus". Там они могут найти у этого (великого христианского философа готовые ответы на укоризны, делаемые ими мне за моих "тенденциозно вымышленных героев". Но дело-то в том, что в упомянутом небольшом моем сочиненьице совсем и кет никакой тенденции и даже очень мало вымысла, а почти все - настоящее происшествие, весьма немного развитое только в некоторых деталях, и то по готовой канве.
Я не вижу более надобности скрывать, что архиерей, из воспоминаний которого составлен этот рассказ, есть не кто иной, как недавно скончавшийся архиепископ ярославский, высокопреосвященный Нил, который _сам_ рассказывал это _бывшее с ним_ происшествие поныне здравствующему и живущему здесь в Петербурге почтенному и всякого доверия достойному лицу В. А. К-ву. В. А. К-в сообщил этот случай мне как прекрасный материал для характеристики светлого и ясного взгляда усопшего автора "Буддизма", а я только воспользовался этим материалом. Но, может быть, небезынтересно будет знать, что этот рассказанный мною случай, в котором всего замечательнее, конечно, взгляд архиерея, далеко не единичен в своем роде, и чтобы доказать это, я хочу теперь рассказать другое, близко мне известное происшествие, всех участников которого я уже буду называть их настоящими именами.
II
Очень молодым человеком, почти мальчиком, я начал мою службу в Киеве, под начальством Алексея Кириловича Ключарева, который впоследствии служил директором департамента государственного казначейства и был известен как "службист" и "чиновник с головы до пяток".
Его боялись в Житомире, боялись в Киеве и только перестали бояться в Петербурге, где этот суровый и сухой формалист почувствовал, что он тут не к масти козырь, и вскоре по удалении от дел скончался. Он происходил из духовного звания, воспитывался в духовных учебных заведениях и был по натуре бурсак самого крепкого закала. Он был неутомим, деловит, логичен, сух, любил во всем точность и не обличал слабостей сострадательного сердца. Правда, он очень любил свою комнатную белую собачонку с коричневыми ушами; целовал ее взасос в самую морду; бывал в тревоге, когда она казалась ему грустною, и даже собственноручно ставил ей промывательное; но я никогда не видал, чтобы в его сухом, почти жестоком лице дрогнул хотя один мускул, когда он выгонял со службы многосемейного чиновника или стриг в рекруты малолетних еврейчиков, которых тогда брали на службу в детском возрасте.
Эта приемка жидовских ребятишек поистине была ужасная операция. Закон дозволял приводить в рекруты детей не моложе двенадцатилетнего возраста, но "по наружному виду" и "на основании присяжных разысканий* принимали детей и гораздо моложе, так как в этом для службы вреда не предвиделось, а оказывались даже кое-какие выгоды - например, существовало убеждение, что маленькие дети скорее обвыкались и легче крестились.
Пользуясь таким взглядом, евреи-сдатчики вырывали маленьких жидочков из материнских объятий почти без разбора и прямо с теплых постелей сажали их в холоднью краковские брики и тащили к сдаче.
Какими душу разрывающими ужасами все это сопровождалось, об этом не дай бог и вспомнить! По всем еврейским городам и местечкам буквально возобновлялся "плач в Раме": Рахиль громко рыдала о детях своих и не хотела утешиться.
К самой суровости требований закона, ныне - слава богу и государю - уже отмененного, присоединялась еще к угнетению бедных вся беспредельная жестокость жидовской неправды и плутовства, практиковавшихся на всэ лады. Очередных рекрут почти никогда нельзя было получить, а приводились подочередные, запасные и вовсе неочередные; а так как наборы были часты и производились с замечательною строгостью, то разбирать было некогда и неочередные принимались "во избежание недоимки" с условием перемены впоследствии очередными; но условие это, разумеется, никогда почти не исполнялось. "Записано, и с рук долой". Принятое дитя засылали в далекие кантонистские баталионы, и бедные родители не знали, где его отыскивать, а к тому же у рачительных партионных командиров, _по-своему_ радевших о христианстве и, вероятно, тоже _по-своему_ его и понимавших, значительная доля таких еврейчиков оказывалась окрещенными, прежде чем партия приходила на место, где крещение производилось еще успешнее. Словом, ребенок, раз взятый от евреев-родителей, был для них почти что навсегда потерян.
Очень многих из этих жидочков крестили еще и до выступления партий из Киева, чем особенно интересовалась и озабочивалась покойная супруга тогдашнего юго-западного генерал-губернатора, княгиня Екатерина Алексеевна Васильчикова (рожденная кн. Щербатова).
Самая вопиющая несправедливость при сдаче детей заключалась в том, что у них почти у всех без исключения никогда не бывало метрических раввинских выписей, и лета приводимого определялись, как я сказал, или наружным видом, который может быть обманчив, или так называемыми "присяжными разысканиями", которые всегда были еще обманчивее. Что такое были эти присяжные разыскания, это весьма интересно и в своем роде может быть поучительно для некоторых мечтателей, имеющих высокое понятие о еврейской религиозности. Шесть или двенадцать жидков _присягали_ где-то, что они "достаточно знают, что такому-то Шмилику или Мордке уже исполнилось двенадцать лет", и на основании этого документа принимались в рекруты дети, которым было не более семи или восьми лет. Случаев этих было -бездна. Бывало и то, что одна дюжина сынов Израиля, нанятая присягать сдатчиками, присягала, что Мордке двенадцать лет, а другая, нанятая для того же родителями ребенка, под такою же присягою удостоверяла, что ему только семь дет. Бывало даже, что и одни и те же люди присягали и за одно и за другое. Это объяснялось возникновением при описываемых мною обстоятельствах особого промысла "присягателей": из самого мерзкого отребья жидовских кагалов, так хорошо описанных принявшим христианство раввином Брафманом, составлялись банды бессовестных и грубо деморализованных людей, которые так и бродили шайками по двенадцати человек, ища работы, то есть пытая везде: "чи нема чого присягать?"
И где было "чого присягать", там при продажном приставе и продажном "казенном раввине" бестрепетно произносилось имя Еговы и его святым именем как бы покрывалась страшная неправда гнусной совести человеческой.
Вся кощунственная мерзость этого вопиющего злоупотребления именем божиим была всем узрима до очевидности; но... дело, обставленное с его формальной стороны, не останавливало течения этого "порядка". Ни судить, ни рядить, ни заступиться за слабого при самом очевидном его угнетении не было "и времени, ни средств, ни охоты...
Да; я не обмолвился: не было уже и охоты, потому что в этом море стонов и слез, в котором мне в моей юности пришлось провести столько тяжких дней, отупевало чувство, и если порою когда и шевелилось слабое сострадание, то его тотчас же подавляло сознание полнейшего бессилия помочь этому ужаснейшему, раздирающему горю целой толпы завывавших у стен палаты матерей и рвавших свои пейсы отцов.
Ужасные картины, повторяясь изо дня в день, притупляли впечатлительность даже и в не злом и в доступном состраданию сердце.
"Привычка - чудовище".
Но как нет правил без исключения, то и тут, в этой тягостной полосе моих ранних воспоминаний, есть одно исключение, с которым для меня соединяется самое светлое воспоминание о небольшом и, конечно, неважном, но, по моему мнению, в высшей степени замечательном я оригинальном происшествии, бросающем мягкий и теплый луч света на меркнущую в людской памяти личность благодушнейшего иерарха русской церкви, покойного митрополита Киевского Филарета Амфитеатрова.
- Владычный суд - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Том 13. Дневник писателя 1876 - Федор Достоевский - Русская классическая проза
- Борьба за преобладание (1820–1840) - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Епархиальный суд - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Епархиальный суд - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Темняк - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Том 11 - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Ита Гайне - Семен Юшкевич - Русская классическая проза
- Тупейный художник (Рассказ на могиле) - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Последний суд - Вадим Шефнер - Русская классическая проза