Последняя надежда ссыльного Евсея Боровикова - Дибаш Каинчин
- Дата:31.08.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Последняя надежда ссыльного Евсея Боровикова
- Автор: Дибаш Каинчин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каинчин Дибаш
Последняя надежда ссыльного Евсея Боровикова
Дибаш Каинчин
Последняя надежда ссыльного Евсея Боровикова
Рассказ.
Перевод с алтайского : К. Каинчина
- Агафья, ты... завтра иди в сельсовет... и заяви там... - порывисто, твердо произнес Боровиков, сверкнув огоньком самокрутки в темноте избушечки. Было ясно, что слова эти он обдумывал давно и проговорил их про себя не менее тысячи раз.
- Не пойду. Ни за что, - будто отрезала Агафья, и тут было ясно, что она ожидала от Евсея такого повеления, ответ ее был готов давно и проговорен ею в себе более тысячи раз.
- Пойдешь! Заявишь! У нас нет другого выхода.
- Не пойду. Убей - не пойду!
- Придется идти, - смягчился голос у Евсея. - Потому как, пойми, надо это. Ради детей наших... Из-за нас... Потому как сильная ты. Вырастишь ты их без меня. Верю я тебе. Как себе верю. А меня не жалей. Мне не дадут жить. Нет у меня жизни.
- Без тебя, Евсей, и у меня нет жизни.
- Не говори так. Решись. Иди. Жизнь такая стала - твердой будь. И пахать надо заступать. Может тебе семена дадут. А не дадут, так надо покупать. Продать кой-чего и покупать.
Такой разговор шел между мужем и женой Евсеем и Агафьей Боровиковыми в кромешной тьме избушечки на их заимке в верстах семи от села Усть-Кумир Талицкого сельского совета Усть-Канского района ранней весною 1931 года. Разговаривали вперемешку - то на русском, то на алтайском - потому как Агафья до сих пор недопонимала по-русски, особенно, если разговор о серьезном, сложном. А что касается Егора... Хотя село Усть-Кумир было русское, но в урочищах долины Змеинное-Диланду, где заимка Боровиковых, жили алтайцы. Всегда вместе охотились, а на охоте привычнее на алтайском, и батраками они, Боровиковы, больше нанимали алтайцев; умельцы они ухаживать за скотом, да и большой платы не требовали, и содержать их было запросто мясо они завсегда добудут сами, а остальную пищу натолкут, нажарят себе из того же ячменя, который идет на корм скоту.
Три месяца прошло, как Евсей прибег домой из Нарымского края, что в Томской области, куда был сослан осенью 1929 года со всей семьей: с родителями, братовьями, сестрами. Гиблый край тот Нарым: болота бесконечные, гнус, тайга беспросветная, небо низкое, давящее, солнце слепое, негреющее. А какие холода-морозы там! Все обволокет красным туманом, деревья тарс! -живьем лопаются от мороза. Избушечки по самые крыши укутаны мхом иначе не вызимовать.
Привезли их на пароходе-барже, высыпали на голый берег. На носу - зима; хочешь - живи, хочешь - умирай. Но план лесозаготовки обязан выполнить. Законы - жестокие, караул -свирепый. Голод, вши, болезни. Оказывается, простой чирей может порешить твою судьбу. Но главная тяжесть безысходность. Нет у тебя надежды вырваться на свободу. Ты обречен на вечное - на всю жизнь - рабство. Это как в сказке -жить тебе в аду и видеть тебе солнце только через игольное ушко. Покойников уволакивали в кусты неподалеку и засыпали снегом: много их, штабеля целые, ни сил нет, ни времени долбить мерзлую землю.
Первым не выдержал отец, старец восьмидесятилетний: "Убегай, Евсеюша, хана нам всем тута... Может робятишек своих поддержишь..." - были его последние слова. За ним вскоре эти же слова повторила мама: "Беги... к унукам моим... родненьким...".
Эх, Нарым, Нарым, гиблый край, суровый край. Жгет, сожгет тебя дыханием своим ядовитым. Проклятый край, откуда, как от смерти, все одно нет возврата...
И на родине, оказалось, нет просвета. Стена глухая и никакой калитки. Крепок аркан у соввласти, думай не думай, ничего не вырешишь. Одному, худо-бедно можно было бы поиграть в прятки - кругом тайга, горы, зверя много, дичи, но куда денешь семью. И каково оно - всю жизнь в бегах. Но и такую жизнь не дадут прожить, поймают рано или поздно - посадят. Агафья говорит, что бумага о том, что он в бегах, давно в сельсовете у Никанора. Милиционер из аймака Кувакин Афон целыми неделями здесь: "Должен он мне, Евсей. Поваляется он у меня в грязи!" - трет он себе кулаки. Партейные и комсомольцы да так называемые активисты - все они ночами, по очереди, караулят его у Агафьи. Так что везде капканы, везде силки. А поймают, ссылку заменят тюрьмою. А из тюрьмы, как видно, живым не выйти. Вот три месяца, как Евсей вернулся, а с Агафьей удалось встретиться всего два раза. Евсею никак нельзя домой, детей своих он видел только с горы, что напротив ихнего двора. И за Агафьей - всегда чей-то глаз. Только вчера вырвалась, и на то есть причина - потерялась Комолая, спасибо ей, как раз отелилась бычком белолобым здесь, на заимке.
- Какой тебе толк от беглого. Только обуза. И так отрываю хлеб от ребятишек. И тебе - заботы.
- Не говори так, Евсей. Вот сижу сейчас с тобою - и нет мне большего счастья.
- Не счастье со мной, Агафья, а горе. Беда... Посадят тебя. Скажут, укрыла. Не донесла. Контра. Что тогда с детьми нашими будет. Куда они... Так что тебе одна пряма дорога - в сельсовет.
- Отдадут их в приют... Совсем другие дети будут...
- Им не дадут дорогу. Вражьими детьми будут считаться.
Много было вот таких - ложись и помирай - ситуаций у красного партизана Евсея Боровикова. Но тогда они, партизаны, были вместе, и ни в уме не было ни у кого, чтобы отважиться хотя бы пикнуть на кого-нибудь из них. Сейчас они каждый по-отдельности, каждый за себя, у каждого своя жизнь. Перед тем, как его раскулачивали, даже ездил к своему прославленному красному командиру Ивану Третьяку. Много, оказывается, побывало у него таких его "корешей". И все об одном: "За что проливали-то кровя? За таку никудышну жизь?" Ничем не мог помочь им командир - сам в загоне. А какой он был мастак выпутываться. "Завел такую силу народа в самую что ни есть чащобу и есть не даешь! - на перевале Ябоганском они приставили штык к животу своего командира. - У самого поди в брюхе пуда два сала да хлеба упрятано. Подавай провианту, а не то тут на месте уложим!". - "А вы убейте меня и посмотрите, что в моем брюхе, - затянул Третьяк себе ремень. - Увидите, что у Третьяка желудок со вчерашнего дня, как мельница без помола, впустую работает". - "Ха-ха-ха, ну и остудил ты нас. Язви тебя в дыхало!"
Много было среди партизан таких "зажиточных", как Евсей. Это потому что в село Усть-Кумир первыми пришли партизаны. Им в горах суровых нужны люди справные - с лошадьми, с одеждою, с харчами. "Седлай!" - приказали Евсею. Попробуй, ослушайся. А повоюешь "вместьях", так сдружишься - враг всех и всяких сплотит. "За свободу! За народ трудовой! За жизнь новую!" Чем плохи эти слова, разве жаль жизни за них.
Белякам достались объедки - бедняки-доходяги. И они, бедняки, воевали за царя и за богачей. Теперь почти не осталось тех горемык - перебили, сгноили их в тюрьмах победители.
- Грех это, Евсеюшка. Скажут, что за баба - мужа своего родного предала... Посадила... Грех пред богом.
- Не будет греха. Это я сам прошу... Из-за детей наших... ради них...
- Не было таких у нас в роду... все проклянут...
- А сейчас будет. Будет, Агафья. Пусть грех падет на жизнь на эту нашу... На власти...
Боровиковы, хотя и не были богачами, зажиточно жили всегда. Никак невозможно жить бедно в таком краю. Хлеб сеяли, охотились. Живность у них, само собой, как у всех. Пасеку держали. А мед - считай, чисто золото, деньги. "Не богатей!" - не раз предупреждали товарищи Евсея. Особенно друг его Никанор из сельского совета. Соседи они были, дом о дом жили, вместе выросли, в одном полку воевали на германской, в одном отряде партизанили. "Не посмеют! - бил себя Евсей в грудь, брякал орденом "Красного Знамени". Правда на моей стороне!". Но не спасли его ни его орден, ни его правда. Даже то, что он был кандидатом в партию. Раскулачили не то, что его, даже тех, которые в шубейках с заплатками. План был жесткий, установка была сверху: "Лучше перегнуть, чем недогнуть. За перегиб судить не будем, а вот за недогиб - держитесь!"
- Ружье прячу все там же. Старшой-то у нас, не успеешь оглянуться, уже охотник. Смышленый парень. Хороший будет добытчик.
- Дай-то бог! Разве думала, что така жизь наступит. За что она нас... Агафью раньше звали Алтынай - Золотистою. Однажды Евсей возвращался с охоты и догнал наездницу-красавицу тонкостанную, с движениями ловкими, сильными. Уросит под нею стригунок-недоучек, брыкается. Евсей подскакал и стал подгонять ее стригунка сзади. И тут-то Евсей, повидавший многое, был неожиданно пронзен ее черными очами, сердце его само выскочило из груди и, беззащитное, подкатилось под копыта ее стригунка-недоучка.
Передернуло от этого родителей Евсея: "калмычка", "нехристь", "из неумытиков бедных", "породу нашу спортит". Да и родители Алтынай были не рады: "Еще в утробе матери она сосватана. Никто у нас в роду, не в обычае это, не нарушал такой договор". Но сейчас новая власть уровняла их, сватов, "выбросила их, как трутней из улья". Отец Алтынай, Ачап, всю жизнь батрачил на своего дядю - богача Астама. Дядя "оплатил" ему тем, что как раз в раскулачивание половину своего скота записал на него, на недоумка, за что и пошагал он, Ачап Акпашев, под конвоем, считая телеграфные столбы, в края полутемные, где ездят на собаках. Агафья тогда была как раз на сносях, но, вернее всего, спасла ее справка о том, "что она темная, безграмотная, неразвитая женщина и по старому укладу жизни находилась в прямом и безоговорочном подчинении старших в хозяйстве", которую успел ей выдать друг ее мужа Никанор. Но сейчас друг тот не пожалеет Евсея, совсем другим стал Никанор: "Все же выявилась твоя классовая сущность!" - растрясется он маузером. Да и захотел бы спасти - нет у него сейчас такой возможности. Тогда его самого...
- Дураков нет - Ричард Руссо - Русская классическая проза
- Обращение к потомкам - Любовь Фёдоровна Ларкина - Периодические издания / Русская классическая проза
- Одиночество Мередит - Клэр Александер - Русская классическая проза
- Три судьбы под солнцем - Сьюзен Мэллери - Русская классическая проза
- Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев - Русская классическая проза
- Некрещеный поп - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Некрещеный поп - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Розы на снегу - Вячеслав Новичков - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Курьёз с видом во двор (Зависть) - Екатерина Константиновна Гликен - Менеджмент и кадры / Русская классическая проза / Прочий юмор
- Как трудно оторваться от зеркал... - Ирина Николаевна Полянская - Русская классическая проза