Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

А позади них мчались личинки, бурлящая пена вскипевшего котла. Космодесантники были быстрее. Они удалялись всё дальше от потока голодной плоти. На бегу Гальба слышал, как Аттик вызывает Дарраса, приказывая ему спустить вниз больше тросов. Они добрались до верхнего уровня залов и выбежали на утёс. Тросы были прочными, но недостаточно прочными, чтобы выдержать вес более чем двух легионеров за раз, и теперь пришла пора ждать.

— Мы уходим последними, — сказал Птеро.

Аттик помелил перед ответом, ощутив явное отвращение от возможности задолжать другому легиону. Но у Гвардейцев Ворона были прыжковые ранцы. Они могли уйти в последнюю секунду. Капитан резко кивнул, учтя необходимость, и приказал остальным боевым братьям подниматься. Гальба стоял на пороге комнаты, также решив ждать до последнего. Он вглядывался в багровый мрак. Пока в нём не было видно ничего, но он слышал приближающийся прилив личинок. Звук, скрежет, визг непристойно излишествующей жизни заставил его пожалеть о собственной плоти, позавидовав почти полной чистоте своего капитана. Он ощутил обновлённую любовь к машинам, к порядку и логике. Плоть была слабостью и хаосом. Она была угрозой, такой же, как были черви, пусть и гротескно преувеличенной в них.

Он задумывался, не пожертвовал ли Аттик слишком многим в пути к абсолютному механизму. Не отсёк ли от себя слишком много плоти. В это мгновение его сомнения исчезли. Стать машиной значило стать порядком. Это значило противостоять всему извращённому. Личинки были жизнью, такой, какой она оказывалась слишком часто. Аттик был жизнью, какой она могла быть: безупречной, непреклонной, ясной и свободной от двусмысленности. Аттик был воплощением осколка мечты Императора. И эта мечта была в опасности. Гальба не знал, возможно ли ещё спасти весь великий замысел, но можно было сохранить его части. Такие, как несокрушимая воля капитана. Его долг был абсолютно ясным. Он должен пройти по такому же пути. Он тоже должен стать порядком. Стать мечтой.

Нет другого пути в победе над кошмарами.

Камн и последние воины Железных Рук уже карабкались наверх. Ещё через несколько минут они покинут эту проклятую землю. Суетливое шипение и скрежет личинок приближались. По камням шла дрожь.

— Ты знал.

— Капитан?

— Ты предупредил нас о нападении. Прежде, чем появился хотя бы один признак. Ты знал.

— Я не… это…

— Как ты узнал?

Шёпот. Усмешка. Повелительный голос. Открыть всё это, но что тогда?

— Я не уверен, — сказал Гальба. Хотя бы это было правдой.

— Тогда будь уверен, — приказал ему Аттик.

Появились личинки. Они ворвались на скат, покрыв пол копошащейся толпой. Стоявшие прямо перед ними четверо уцелевших Гвардейцев Ворона бросили в тварей осколочные гранаты, линия взрывов создала огневую стену, а затем Птеро и его братья выпустили очереди болтерного огня, замедлив поток на несколько секунд.

Но лишь на несколько. Личинки приближались, карабкаясь друг на друга, устремляясь вперёд надвигающейся волной.

— Капитан Аттик, — сказал Птеро. — Пора.

Аттик молча посмотрел на Гальбу. Сержант шагнул назад и смотрел на стену. Камн и другие были уже близко к вершине. Конечно, они добавят ненужный груз на тросы, но Птеро был прав. Они задержались так долго, как могли. Сержант ударил латницами по нагруднику, показав аквилу, и начал карабкаться. Поглядев вниз, Антон увидел, что капитан ещё стоит на утёсе, рядом с другим тросом.

— Прими мою благодарность, Гвардеец Ворона, — сказал Аттик. — Твои обязанности здесь исполнены.

Он всё ещё не брался за трос. Помедливший Гальба ждал. Облачённые в чёрное воины XIX-го легиона взмыли вверх. Вспыхнули сопла прыжковых ранцев, поднимая их к небу. Лишь тогда Аттик взялся за трос и начал карабкаться. Его ноги оттолкнулись от земли в то же мгновение, когда волна ворвалась через арку, но Аттик не смотрел вниз, отказываясь дать врагу что либо, кроме величественного презрения. Он поднимался, подтягивая одну руку за другой, пока не поравнялся с Гальбой. Два легионера начали карабкаться вместе.

Гальба посмотрел вниз. Напор личинок был таков, что они падали из проходов, словно непристойный водопад. Но мало-помалу падение замедлилось, а затем твари начали карабкаться наверх.

— Они с нами не закончили.

— Хорошо, — усмехнулся Аттик. — Потому что я не закончил с ними. Сержант Даррас, готовь огнемёты.

— А нам хватит прометиума? — спросил Гальба.

— Если понадобится, то я буду давить их своими руками.

Прежде чем они поднялись на половину троса, напряжение ослабло — остальные Железные Руки вылезли наружу. Больше не боясь порвать тросы внезапными рывками, Гальба и Аттик стали карабкаться быстрее, удаляясь от личинок, копошившихся на склонах так, словно те ожили. Когда они добрались до вершины разлома, Даррас и ещё двое воинов уже ждали с огнемётами.

Теперь Аттик посмотрел вниз. Он склонился над краем, оценивая движение внизу.

— Стойте на краю, — приказал он. — Держитесь вместе и оставайтесь на виду. Будьте добычей. Дайте им цель. Это не позволит им расползтись.

Железные Руки подошли к нему. Гальба увидел, что капитан был прав. Хотя у червей не было глаз, они всё равно как-то чувствовали присутствие легионеров и собирались вместе, образуя колеблющийся блеклый клин, а не карабкались повсюду.

На Пифосе опускались сумерки. Впрочем, из-за вечного облачного покрова на нём не было восходов солнца, лишь медленная смерть дня, когда тени сгущались, погружая всё во мрак. Во время последнего вздоха света, когда стоявшие на стенах и в построенном поселении факелы уже были зажжены, но ещё не рассекали полную ночь, личинки добрались до поверхности.

— Поприветствуйте их, — приказал Аттик.

Вспышка огнемётов обжигала глаза. Едкая вонь горящих тварей терзала ноздри. Гальбу это не волновало. Это был запах возмездия, очищения. Это было свидетельство, что вся порченая плоть будет изгнана из вселенной согласно требованиям порядка. Даррас и его воины нацелили огнемёты в едином порыве, посылая далеко в клин потоки горящего прометиума. Личинки горели хорошо, некоторые из них раздувались и лопались, когда внутри воспламенялись горючие газы. Корчась и шипя, твари падали, поджигая своих сородичей. Железные Руки выпускали смертоносные потоки короткими очередями, поджигая один за другим участки склона, водя стволами по дуге, принося смерть всем наползающим тварям. Пламя быстро распространялось, уходя далеко за зону поражения огнемётов. Но личинки, гонимые безумным голодом, надвигались. Они рвались навстречу гибели.

— Возможно, стоит запустить ракету «Адской ярости» со штурмового корабля, — предположил Камн.

— Мы уже скоро закончим, — ответил капитан.

И в ответ на его волю пламя разошлось шире, поглощая тварей. Когда опустилась ночь, всю яму охватило кольцо огня.

— Зачищено, — сказал Аттик, повторяя мысли Гальбы. Он отвернулся от умирающих врагов и отошёл от края. — У нас зрители…

Гальбе обернулся и увидел большую толпу собравшихся колонистов. Их глаза сверкали, отражая пламя, мерцавшее на краю разлома.

— Вы понимаете, что вы видите? — спросил их Аттик. Его суровый электронный голос рассёк ночную тишину. — Вы — подданные Империума. Вы — подданные воли Императора. Такова судьба всех, зверей, ксеносов или людей, осмелившихся бросить нам вызов. Трудитесь достойно, сражайтесь упорно. Заслужите нашу защиту. Или же вы заслужите нашу милость.

Последнее слово стало презрительным шёпотом, но Гальба не моргнул. Глядя на толпу смертных, он видел собрание плоти. Чем они отличались в своей слабости от испепелённых насекомых? Какую настоящую пользу в них видел Кхи'дем? Если они не смогут сами защитить поселение, то будут растратой драгоценных ресурсов. И вот смертные стоять здесь, наблюдая за войной со стороны. Видел ли он на их лицах рвение? Да, пожалуй.

— Вы услышали меня!? — потребовал ответа Аттик. Его голос ударил, словно электронный хлыст. Капитан стоял неподвижно, словно разгневанный бог войны, освящённый пламенем призванного им ада.

Люди отшатнулись. Но когда они закричали, что услышали, в их голосах было больше предвкушения и меньше страха, чем ожидал Гальба. Он ощутил, как ширится разрыв между ним и смертной разновидностью человечества. Плоть становилась для него необъяснимой.

Но затем перед его мысленным взором возникло лицо Каншелла. Он видел непоколебимую верность серва и его смертельный ужас. Презрение угасло, а жалость выросла, даже при виде стоящего перед ними стада. Разрываемый между ненавистью к плоти и необходимостью её защитить, Антон заметил, что капитан смотрит прямо на него.

— Будут ли другие? — обратился к нему Аттик. Его голос был тихим, явно предназначенным только для ушей Гальбы, холодным.