Тайна двух океанов - Григорий Адамов

Повозившись немного, Горелов снял с него нечто вроде плотного металлического футляра и отбросил его в сторону. Теперь в руках Горелова остался знакомый ящичек с бугорками, кнопками, шишечками, с прикрепленными к нему в согнутом виде длинными стерженьками и мотком тонкой проволоки. Горелов положил ящичек в карман экскурсионного мешка, запер мешок, забросил его за спину и поплыл обратно к откидной площадке у выходной камеры. Здесь на его шлеме ярко вспыхнул фонарь, и, непрерывно вызывая зоолога, Горелов понесся в темноте глубин, среди загорающихся то тут, то там разноцветных огоньков подводных обитателей.

* * *

Группа из четырех человек неслась на восток. Экскурсия протекала без того оживления, веселого азарта, смеха и шуток, которыми всегда сопровождались раньше такого рода научные вылазки из подлодки. Даже жизнерадостный Павлик молчаливо работал у дна, ограничиваясь короткими репликами и деловыми вопросами. Горелов чувствовал какуюто особую атмосферу сдержанности, даже некоторой холодности, окружающей его на этот раз. Он тревожно насторожился, не переставая, однако, внешне проявлять свое удовольствие от прогулки и радость при удачных находках. По мере того как шло время, он все больше увлекался охотой, главным образом за рыбами, весело гоняясь за ними и удаляясь нередко то вперед, то назад, то вверх на такое расстояние, что спутники теряли его из виду и зоологу приходилось напоминать ему о необходимости соблюдать строй.

— Да вы бы посмотрели, Арсен Давидович, какой чудесный экземпляр стомиаса попался мне! Без длинного придатка под нижней челюстью.

— Вот как! Интересно, конечно, — сдержанно отвечал зоолог. — Все же прошу вас не уплывать далеко. Будьте хладнокровны.

Но Горелов так отдавался преследованию рыб, что то и дело пропадал в подводной тьме, иногда на длительное время. Это, видимо, настолько беспокоило зоолога, что он наконец подплыл к Цою и, не включая телефона, а прижавшись своим шлемом к его шлему, сказал:

— Если увидишь, Цой, что он далеко заплывает, плыви за ним…

Голос зоолога глухо звучал под шлемом Цоя. Цой коротко ответил:

— Хорошо, Арсен Давидович.

По мере приближения к подводному хребту все чаще стали попадаться холмы, увалы, пологие возвышенности, иногда круто обрывающиеся с той или другой стороны.

Вскоре один из холмов оказался между Цоем и Гореловым.

— Ах, черт возьми! — воскликнул вдруг Горелов. — Что за красота! Ну и рыба! Прямо как будто для праздника иллюминована!

Никакой рыбы перед Гореловым не было, но, скрывшись за холмом, он погасил фонарь, остановил винт и опустился на склон, продолжая разговаривать:

— Промах!.. Ну нет, красавец, не уйдешь… Пропал!.. Потушил огни, негодяй! Экая жалость! Теперь не найдешь, конечно… Можете и вы пожалеть, Арсен Давидович! Совершенно неизвестная рыба. Абсолютно круглая, с четырьмя рядами голубых и красных огоньков.

— Ну, ничего не поделаешь, Федор Михайлович, — ответил зоолог. — Возвращайтесь…

— Ах, опять появилась! — радостно перебил его Горелов, не трогаясь с места. — Теперь не упущу! Я к этому ловкачу с потушенным фонарем подплыву. Посмотрим…

И он увидел быстро несущийся к холму голубой огонек, все более разгорающийся. Вскоре внизу, под собой, он различил фигуру человека, зигзагами, на десяти десятых хода отплывающую в пространство около холма.

Горелов наполнил свой воздушный мешок и сразу взвился на двести метров над вершиной холма. Включив фонарь и запустив винт, он устремился на восток, время от времени произнося задыхающимся голосом:

— Посмотрим… не уйдешь… Увиливаешь, черт?… Не поможет, не поможет… Ага! Вот дьявол разноцветный! Увернулся!..

— Да бросьте, Федор Михайлович… — взывал зоолог с беспокойством в голосе. — Будьте же хладнокровны…

Но Горелов перебил его:

— Сию минуту, Арсен Давидович… Сию минуту… Прямо у рук вертится…

Показалась высокая отвесная стена. Горелов всплывал рядом с ней, поднимаясь все выше и выше над уровнем дна. На высоте около двух тысяч метров открылось ущелье с мягкими покатыми боками, усеянными скалами и обломками, давно потерявшими под толстым слоем ила свои острые углы и грани. Горелов приблизился к одной из этих скал, самой мощной, и скрылся за ней.

— Где же вы, Федор Михайлович? — донесся в этот момент до Горелова голос зоолога, полный тревоги. — Мы ждем у холма, который разъединил вас с Цоем.

— Плыву обратно, Арсен Давидович, — ответил Горелов.

Он быстро вынул из экскурсионного мешка четырехугольный ящичек, установил его на одном из плоских обломков, вооружил изогнутыми спицами, натянул между ними тонкую проволочку и соединил ее с кнопкой для электрической перчатки. В течение всех этих манипуляций Горелов продолжал с перерывами говорить:

— Плыву прямо на норд… Я, кажется, уплыл от холма на зюйд… Сейчас присоединюсь к вам, Арсен Давидович. Тысячу раз извиняюсь за задержку. Охотничья жилка разгорелась. Холма что-то не видно… А должен был бы уже появиться… Что за оказия! Придется вам пеленговать мне, Арсен Давидович…

— Говорил же я вам, Федор Михайлович, будьте хладнокровны! — с досадой ответил зоолог. — Ваша глубина?

— Три тысячи двести десять метров от поверхности моря… — виновато ответил Горелов и выключил все телефоны.

После этого он нажал кнопку на боковой стенке ящичка. Часть передней стенки откинулась, на ней открылись ряды кнопок, загорелось узкое окошечко наверху ящичка, за окошечками медленно поползла бумажная лента. Из-под металлических пальцев Горелова в пространство понеслись сигналы:

«ЭЦИТ… ЭЦИТ… Говорит ИНА2… Отвечай, ЭЦИТ… ЭЦИТ… ЭЦИТ… Говорит ИНА2…»

Донесение длилось минут десять. Горелов перестал работать пальцами и начал пристально следить за бумажной лентой, разворачивающейся за окошечком аппарата. По ленте потянулась ниточка точек и тире. Лицо Горелова изменилось, на нем сменялись испуг и возмущение. Вдруг он вскочил и яростно закричал задыхающимся голосом:

— Это уже не информация! Я не обязан! Это… это уже слишком!..

Вспомнив, что его никто не слышит, он опустился перед аппаратом и, цепляясь неповинующимися пальцами за клавиши, стал выбивать ответ. Опять потянулась ниточка точек и тире. Пальцы выбивали теперь уже робко и неуверенно. Потом за окошечком появилась ниточка — короткая, словно команда, — и оборвалась.

Тяжело дыша, Горелов закрыл глаза. Его лоб покрылся испариной, лицо в рассеянном свете фонаря было бледно-синее, как у мертвеца; под скулами шевелились желваки.

Через минуту он наклонился над аппаратом, медленно выбил несколько букв и застыл возле аппарата с закрытыми глазами.