Домашние правила - Джоди Линн Пиколт

принцессой, в углу на столике фарфоровый чайный набор – и отвечаю:

– Не знаю, – когда настоящий ответ такой: «Потому что у тебя есть еще один брат».

Вот что случилось вчера вечером.

Я вышел из самолета и столкнулся со своими родителями – обоими, – они ждали меня за барьером в аэропорту.

– Какого черта?! – выпалил я.

– Вот и я о том же, – сухо сказала мать.

А потом не успела она сорвать на мне зло, как отец объявил, что мы поедем к нему домой и все обсудим.

По дороге он двадцать минут болтал о всяких пустяках, а я чувствовал, как глаза матери пробуравливают мой череп. Когда мы подъехали к дому, перед глазами промелькнула какая-то очень симпатичная женщина, наверное его жена, но отец тут же увел меня в библиотеку.

Там все новехонькое, совсем не как у нас дома. Одна стена целиком состоит из окон, диван черный, кожаный и весь из прямых углов. Такие интерьеры можно видеть в журналах, которые лежат на столиках в приемных у врачей, но едва ли вам захочется жить в такой обстановке. Наш диван обтянут каким-то красным грязеотталкивающим материалом, тем не менее пятно на нем есть – на подлокотнике, куда я однажды пролил виноградный сок. Молнии у двух чехлов на подушках сломаны. Но когда ты хочешь плюхнуться на него и посмотреть телик, о лучшем лежбище можно и не мечтать.

– Итак, – начал отец, показывая, чтобы я сел, – мне слегка неловко.

– Да.

– То есть у меня, вообще-то, нет особых прав читать тебе нотации, говорить, что побег из дома – это глупость. Что ты напугал мать до смерти. И я не стану объяснять тебе, что она рвет и мечет…

– Не нужно.

Он зажимает руки между коленями.

– Ладно, я думал об этом и не собираюсь тратить на это слова. – Отец смотрит на меня. – Я решил, ты приехал сюда, чтобы выговориться.

Я молчу. Он кажется мне таким знакомым, но это безумие, учитывая, что мы с ним беседуем дважды в год – на Рождество и мой день рождения. И все же, может быть, такое ощущение вызывают родные люди? Может быть, с ними есть шанс начать ровно с того места, на котором вы закончили общение, даже если с тех пор прошло пятнадцать лет?

Мне хочется рассказать ему, почему я здесь, – историю ареста Джейкоба, правду о том, как сам я вламывался в чужие дома, о звонке из банка, про который я ничего не сказал маме, потому что ей отказали в кредите под второй залог дома, – но слова застревают у меня в горле. Я давлюсь ими и уже совершенно не могу дышать; на глаза наворачиваются слезы, и в конце концов я выдаю нечто совершенно другое:

– Почему я ничего не значу?

Я хотел совершенно не этого. Хотел, чтобы отец увидел, каким я стал: ответственный молодой человек, который пытается спасти семью; хотел, чтобы он покачал головой и подумал: «Как же я облажался. Надо было остаться с ним, узнать его получше. Вон он какой вырос». Но вместо этого я лепечу что-то невнятное, из носа у меня течет, волосы упали на глаза, и я так устал, что вдруг совершенно лишаюсь сил.

Когда чего-то ждешь, обязательно разочаруешься. Мне это уже давно известно. Но если бы рядом со мной сидела мама, она сразу обняла бы меня. Погладила бы по спине, сказала, чтобы я успокоился, и я позволил бы себе размякнуть, прижался бы к ней и сидел бы так, пока не станет лучше.

Отец только откашлялся и вообще не прикоснулся ко мне.

– Я… гм… не слишком хорош в таких вещах, – сказал он и заерзал на месте.

Я вытер глаза, думая, что отец тянется ко мне, но он вместо этого вынул кошелек из заднего кармана.

– Вот. Возьми. – Он протянул мне несколько двадцаток.

Я взглянул на него и вдруг прыснул со смеху. Моего брата будут судить за убийство, мать хочет получить мою голову на серебряном блюде, будущее абсолютно туманно – меня можно с тем же успехом закопать в угольной шахте, а отец не может даже похлопать меня по спине и сказать, что все будет хорошо. Вместо этого он решил исправить дело подачкой в шестьдесят баксов.

– Прости, – говорю я сквозь хохот. – Прости меня, пожалуйста.

И вдруг – поразительная мысль: разве это я должен извиняться?

О чем только я думал, когда поехал сюда. Серебряных пуль в реальной жизни не существует, только долгая скользкая дорога вверх из ямы, которую ты сам себе вырыл.

– Думаю, лучше позвать маму.

Отец наверняка решил, что я чокнутый – только что хлюпал носом, а теперь хохочу как сумасшедший. Он встает – наверняка с облегчением, что появился повод отделаться от меня, – и я понимаю, почему отец кажется мне знакомым. Не потому, что у нас с ним есть что-то общее, тем более один генетический код. Нет, дело в том, что он явно испытывает дискомфорт от общения, не смотрит мне в глаза, избегает физического контакта и этим сильно напоминает мне брата.

С мамой я не разговариваю всю дорогу, пока отец везет нас в аэропорт. Не говорю ни слова, когда он дает ей чек, а она смотрит на написанное там число и не может ничего сказать.

– Просто возьми, – говорит отец. – Я хотел бы… хотел бы быть с ним.

Это только слова. На самом деле он хотел бы быть на это способным, но мама, похоже, все понимает, и деньги, которые он дал, помогут. Она быстро обнимает его на прощание. Я же протягиваю ему руку. Дважды одну и ту же ошибку не допущу.

Мы не разговариваем, пока ждем посадку, когда садимся в самолет и во время взлета. Наконец пилот сообщает по громкой связи, на какой высоте мы летим, тогда я поворачиваюсь к матери и говорю:

– Прости. Я виноват.

Она листает журнал из кармашка на спинке сиденья.

– Знаю.

– Мне очень жаль.

– Не сомневаюсь.

– Что я взял деньги с твоей кредитки. И вообще…

– И ты вернешь мне деньги за билеты, за обратные тоже, даже если это будет тянуться до твоих пятидесяти шести лет, – говорит мама.

Мимо проходит стюардесса и спрашивает, не хочет ли кто-нибудь приобрести прохладительные напитки. Мама поднимает руку, спрашивая меня:

– Что ты хочешь?

– Томатный сок.

– А я буду джин с тоником, – говорит она стюардессе.

– Правда? – Я и не знал, что мама пьет джин.

Она вздыхает:

– В трудные времена нужны серьезные меры, Тэо, – потом смотрит на меня. Лоб ее задумчиво наморщен. – Когда мы с тобой в последний раз были одни, вот как сейчас?

– Гм… – мычу я. – Никогда?

– Пожалуй, – произносит мама, обдумывая мои слова.

Стюардесса приносит нам напитки.

– Прошу вас, – чирикает она. – Вы летите в Лос-Анджелес или с пересадкой на Гавайи?

– Хотелось бы, – говорит мама, откручивает крышку с бутылочки,