Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

— Лучше не надо, — так же шепотом ответил я, — мы же не знаем, может быть, у них здесь так принято ухаживать за женщинами.

Мы смиренно поклонились кшатрию, и тот, приняв нашу кротость за слабость, махнув рукой, вновь обратил все внимание на девушку. Он уже обнимал ее за талию, обсуждая с друзьями красоту ее стройных ножек. Девушка сидела послушно, чуть дрожа, как овца во время стрижки. Лишь на кончиках ее длинных ресниц вдруг блеснули слезинки, не оставляя сомнений в ее чувствах. Рядом со мной совершенно отчетливо задышал Митра. Краем глаза я увидел, что друг уже сидит в позе сосредоточения, стараясь привычными дыхательными упражнениями укротить закипающий гнев.

Кшатрии смеялись, пили, сопели и потели. Я спиной ощущал их взгляды, напоминавшие тычки, которыми охотник награждает убитого кабана, чтобы убедиться, что добыча больше неопасна. Перепуганный хозяин трапезной поднялся на ноги, прижимая руки к груди, не имея ни сил, ни решимости заступиться за дочь.

— Как видно, добрые традиции Хастинапура дали трещину, — сквозь зубы заметил Митра.

Внутренним чутьем я ловил момент, когда Митру оставят остатки благоразумия. «Ну, что ж, — подумал я, — остановить его мне все равно не удастся. Вряд ли боги провели нас через все испытания лишь для того, чтобы дать погибнуть в пьяной драке». Желая все-таки испробовать последнюю возможность решить дело миром и удостовериться в кармической необходимости того, что последует, я вскочил с циновки и крикнул:

— Разве дхарма кшатрия не запрещает обижать слабых?

Смех мгновенно оборвался. Кшатрии в замешательстве воззрились на нас. Обнимавший девушку повернул разгорающиеся гневом глаза в нашу сторону. Он медленно поднялся с циновки и пошел к нам, расставив руки в жесте, который, очевидно, должен был выглядеть угрожающим.

— Не убивай их, — крикнул ему один из приятелей, — отпусти каждому по паре ударов хлыстом.

Не знаю, слышал ли кшатрий эти призывы. Его мутный взор уперся в нас, как рога разъяренного быка в ворота сарая. Девушка, вскрикнув, бросилась к отцу, и они спрятались за деревянный прилавок, заставленный кувшинами и чашами. Кшатрий подошел вплотную. Мне в лицо плеснуло тяжелым дыханием и ненавистью, словно горячим жиром. Наверное, именно этого мне не хватало для того, чтобы решиться. Голова стала легкой и чистой, словно на тренировочном поле у Крипы, в руки рванулась тугая упругая сила и забилась, запульсировала в кончиках пальцев нетерпеливым ожиданием боя.

Впрочем, Митра опередил меня. Кшатрии все еще сидели на циновках, когда мой друг ударом локтя сбил их здоровенного собрата с ног и припечатал его к полу ударом пятки в грудь. Тот что-то невнятно хрюкнул и затих, но зато заорали все остальные, вскакивая со своих мест и опрокидывая чаши с вином. Тут-то все и началось. Меня пронизывал не жар брахмы, а холодная ярость, порожденная злобой и ощущением собственной силы. Я не видел перед собой людей. Вокруг толпились мягкие неповоротливые сгустки мрака, пахнущие вином и потом. Мои руки не уставали месить этот податливый неуклюжий мрак, издающий крики ярости и боли.

Пожалуй, именно драки нам и не хватало для того, чтобы выплеснуть из себя всю накопившуюся за минувшие дни черную муть раздражения и страха. Мы скользили среди наших противников, словно в ритуальном танце, стараясь лишь не задеть друг друга. Прежде чем какой-нибудь из доблестных воителей успевал замахнуться, мы меняли положение, заходили сзади, отводили удары и наносили свои, точно выбирая в черном контуре наиболее уязвимые центры. Кто-то схватился за меч, и Митра двумя гибкими движениями легко обезоружил ближайшего из кшатриев. В его руках полированный клинок вспыхнул длинным холодным пламенем, словно наполнившись яростью моего друга. Глаза Митры сияли упоением боя. И кшатрии не выдержали, повернувшись к нам спинами, толкая друг друга, бросились из дома. Волна ожесточения сошла, и я словно вынырнул на свет из грязного болота.

В дымном воздухе залы тускло мерцали светильники. Дрожали блики в испуганных глазах хозяина и его дочери. Под нашими ногами бессмысленно мычал и мотал головой сваленный Митрой кшатрий. Митра склонился над ним, словно раздумывая, не довести ли дело до конца. Но, почувствовав мой безмолвный призыв, он поднял глаза от кшатрия к сияющим светильникам и провел рукой по взмокшему лбу, словно смахивая паутину майи. Не оглядываясь и не разговаривая, мы вышли на улицу.

Уже темнело. Никого из наших противников мы не встретили, поэтому спокойно отправились домой, чувствуя, как прохладный воздух остужает наши разгоряченные тела.

— Что станет с нами, если мы пробудем здесь еще месяц? — сказал я, стыдясь только что пережитой радости. Митра отряхнулся, как тигр, вылезший из воды.

— Кажется, в нас вселились ракшасы, — с виноватым недоумением проговорил он. Потом тряхнул головой, и на губах его заиграла лукавая усмешка. — Зато теперь мы уже не по рассказам знаем о низкой боеспособности наемников Дурьодханы.

Я промолчал, потрясенный только что сделанным открытием: дваждырожденный может очень легко превратиться в убийцу. Может быть, это и есть ключ к пониманию властелинов Хастинапура?

* * *

Разумеется, мы рассказали нашему брахману о том, что произошло, и смиренно выслушали его сетования. Было решено, что несколько дней мы вообще не будем выходить из нашего дома в надежде, что кшатрии устыдятся рассказывать о позорном поражении начальству, а сами без помощи дваждырожденных окажутся бессильны отыскать двух скромных вайшьев, учинивших побоище в трапезной.

— Вы встали на очень опасный путь, — сказал наш брахман, — в этом и моя вина. Для дваждырожденного «понять» означает «воплотиться». Вы принимаете на себя местный образ жизни и мыслей так же, как эти кшатрии примеряют новые доспехи. Но мысли и чувства нельзя отбросить, как старый панцирь. Поэтому, устроив драку в трапезной, вы неосознанно воплотили в себе безрассудство кшатриев, забыв о выдержке и благонравии дваждырожденных. Вы радуетесь своей силе, заражаясь гордостью, свойственной врагам.

— Но можно ли иначе прожить в Хастинапуре? — возразил я. — Смерть стала здесь принадлежностью жизни. Убийство возведено кшатриями в необходимый ритуал. Можно ли победить кшатриев, не становясь такими, как они?

— Боюсь, от того, как мы ответим на этот вопрос, зависит судьба всей общины дваждырожденных, — спокойно ответил брахман, — по крайней мере, помните, что пролитая кровь должна питать не гордость, а жажду искупления. Думайте о том, что эти бравые головорезы были когда-то веселыми мальчишками, любящими сладкие пирожки и легенды о справедливых царях. Все было бы по иному, умей они предвидеть неизбежность кармического воздаяния…

— Да они о завтрашнем дне думать не в состоянии, — воскликнул Митра, — и ничему иному их не успеет научить даже Юдхиштхира.

— Увы, значит, они тоже жертвы Калиюги. — Как и все мы. Но когда начнется битва, — возразил Митра, обращаясь скорее ко мне, чем к наставнику, — нам лучше думать о своих мечах а не об их карме, иначе еще двумя хранителями брахмы на земле станет меньше.

* * *

Через несколько дней мы все-таки опять одели свои лохмотья.

— Может быть, вас ищут? — тревожно спросил брахман. — Вдруг кто-то из кшатриев погиб.

— Мы уже хорошо знаем традиции этого города, — успокаивающе улыбнулся Митра, — здесь стычки, подобные нашей, не редкость. Может быть, Дурьодхане они и на руку. Надо же ему как-то поддерживать поголовье этих бандитов. Если самых рьяных время от времени не убивать, то они могут весь город перевернуть. Если же их казнить по велению властелинов, то другие могут обидеться или боевой дух потерять. Так что, как ни крути, а поединки кшатриев здесь — дело обыденное.

Брахман, убежденный словами Митры, благословил нас на новый поход в город. Радуясь свободе, мы выскользнули из дворца и, легко преодолев стену сада, растворились в толпе. Все шло, как обычно, но мое настороженное сознание вдруг предупредило: кто-то смотрит нам в спину. Митра тоже встревоженно завертел головой. Обменявшись взглядами, мы сделали несколько поворотов по лабиринту меж грязных лачуг. Найдя укромный угол, мы вжались в тень, вознося благодарность Крипе, научившему нас превращаться в неподвижные изваяния.

Через несколько мгновений явственно раздались шаги одинокого преследователя. Впрочем, в них не чувствовалось никакой угрозы, и сердца наши не сжимала тревога. Значит, идущий следом не нес зла. Шаги все ближе. Вот в узком переулке появляется невысокая фигура, с головы до ног завернутая в покрывало. Быстро движутся маленькие ножки. Девушка! Она почти наткнулась на Митру, когда он, неслышно и стремительно отделившись от стены, загородил ей путь. Девушка тихо ойкнула. Верхний конец покрывала соскользнул с ее головы, и мы с удивлением узнали дочь хозяина трапезной, которую мы защищали от пьяных кшатриев. Испуг расширил ее глаза, сделав их похожими на черные лесные омуты в обрамлении густых зарослей осоки. В их темной глубине, как кувшинки, посверкивали искры тревожного любопытства. Ее взгляд напомнил мне о чем-то давнем, безвозвратно ушедшем в прошлое и никак не связанном ни с Хастинапуром, ни с великими планами царей.