Крепость живых - Николай Берг

– Ильяс, кого видишь?

– Никого. Один лежит, второй ушкандыбал.

– Выдвигаемся!

– Прикрываю!

Из остановившегося УАЗа вываливается долговязая фигура – братец. Зачем-то прижимает к голове красный платок. Не было у него красных платков. Он вообще платков не носит, разве только туалетную бумагу рулоном, когда у него насморк… Что за бред в голову приходит, когда не хочется принять очевидное – братец ранен, а тряпка просто в крови. Будь это кто другой, сразу же дошло бы, а так сознание слабенькими лапками пытается загородиться от очевидного, но очень неприятного факта.

Прежде чем Николаич что-либо успевает сказать, уже галопирую в сторону УАЗа. Правда пригнувшись, в общем, грамотно.

Братец, у которого и в самом деле из-под какой-то тряпки сильно течет кровь, все-таки скалит зубы и говорит с удовольствием:

– Дароф! А где оркестр?

– Ну тя в зад с твоими шутками! Что с тобой?

– Когда через бревно на дороге перепрыгивали, башкой стойку поймал.

– Эй, вы, трупорезы, хорош трендеть! Миша ранен! – Мужик лет пятидесяти помогает выйти из машины парню в милицейской форме.

– Поссать, батя, поссать, – бормочет парень.

– У тебя перевязочные-то есть? – спрашивает братец.

– Есть, сейчас тебя забинтую, в четыре руки разберемся. Еще медсестра подоспеет. Что это у тебя за тряпка?

– Не знаю, в бардачке валялась.

Остается только вздохнуть… Братец…

Теперь тряпку эту дурацкую долой (странно, она действительно была когда-то красной). Кровища хлещет и впрямь серьезно, но это и при незначительных ранениях головы бывает. Есть древняя хирургическая поговорка про ранения в голову: «Хлещет как из барана, заживает как на собаке». Ну да, кровоснабжение-то мощнейшее, потому и льется обильно, и заживает быстро.

Прикладываю братцу тампон к ране – рассекло кожу сильно, но это нестрашно. Теперь он пальцами его сам прижал, а мне – растягивать косынку. Ну тут просто, не раз делал: прямой угол на затылке, а длинными концами – через лоб, на затылке их поверх прямоугольного конца перехлестнуть и обратно на лоб, где и завязываем покрепче. А теперь хватаем за прямоугольный конец и аккуратно тянем вниз, к спине. И тампон плотно прижимается косынкой к ране. Остается подтянутый угол, аккуратно заправить его за перекрещенные на затылке концы, и «ву а ля» – первого раненого обработали.

Второй еще мочится, мотыляясь на руках у поддерживающего его под мышки отца. Крови на нем не вижу, но вот сип какой-то и кашляет… Так, но не прерывать же ему процесс – минута-другая ничего особо не изменит. Что в машине? Разбита-то машинка знатно: боковое стекло вынесено, в лобовом дыра и с десяток дыр сзади и с левого бока. Но заметно, что били по пассажирам и водителю, а машину старались не уродовать.

Братец тянет к себе сумку. Отдаю ему, лезу в салон.

А там сидит еще один пассажир. Еще дышит, но я бы сказал, что уже агональное дыхание-то. Спереди вроде целый. А сзади?

А сзади ему в голову прилетела не то картечина, не то пуля.

Крови немного, зато из дырки вываливается комочками розовато-желтовато-серое вещество… Мерзкий у человеческого мозга цвет, даром что самый могучий сейчас компьютер…

Пульс частит как заяц на барабане, но тут вряд ли что можно сделать. Разве что подвязать умирающему челюсть покрепче…

Вылезаю за сумкой. Братец уже жрет горсть таблеток – хотя и врач, но считает, что кашу маслом не испортишь. Явно сожрал сразу и обезболивающее, и антибиотики…

Паренек тем временем закончил мочиться и сразу как-то обмяк. Отец растерянно оборачивается на нас.

Вместе с уже повеселевшим братцем отводим раненого ближе к берегу, усаживаем на камень.

– Куда тебя?

– В спину… в спину…

– Оружие есть?

– Пистолет.

– Отцу отдай. Заберите, ему пока не понадобится.

– Не… Не надо… Пусть…

– Не спорь, Миха! – Братец довольно нахраписто выворачивает у приятеля пистолет из кобуры, отдает стоящему рядом мужику.

К нам подбегает Надежда:

– Что здесь?

– Похоже на пневмоторакс. Сейчас разденем, глянем, – отвечаю я ей.

– Кто вас охраняет?

– В каком смысле?

– В прямом! Стоите кучей, отличная мишень со ста метров.

– А сварщик где?

– Вам виднее, с вами же был.

– Да кто тут подберется?

– Кто угодно. Тут черт-те что творится.

– Все, признаём свою глупость. У вас оружие есть?

– Один патрон в ружье и у сына три патрона, – отвечает Михин отец.

– Так, держите мою машинку, рожок, и вот пачка к ПМ. Поглядывайте.

Ловлю неодобрительный взгляд Надежды. Она демонстративно вздергивает плечо, на котором висит ее ППС, но дальше уже некогда: парню стремительно становится хуже, прямо у нас на руках тяжелеет. Что совсем погано – на губах розоватая пена…

Надежда действует быстро – машет руками над головой, и «хивус» послушно подходит к нам очень близко – насколько позволяют торчащие из снега валуны.

Ну да, опять она меня утерла. Я как-то про салон «хивуса» забыл, а там тепло и удобно, куда удобнее, чем тут на холоде, на промерзшем валуне… Негоже раненого морозить.

Сверху от Коттеджа доносится перестрелка. Несколько раз угадываю солидные очереди из РПД. И ведь действительно, наши куда-то делись, пока я тут возился. И сварщика не видно.

Когда стягиваем с раненого бушлат, стразу становится ясно, что это в самом деле пневмоторакс. Пуля – или чем там их обстреляли – прошибла обшивку машины, спинку сиденья, бушлат, китель и влетела в грудную полость. Паршиво. Что замечательно, ранение скорее сбоку, а тут чем ближе к середине грудной клетки, тем гаже прогноз.

Но по-любому радости мало. Паренек кашляет мелким таким хеканьем, потом пытается сплюнуть. Надежда шустро подставляет чистую белую тряпицу… Кровь. Кровохарканье, – значит, легкое повреждено точно. И дышит часто и поверхностно, как собака на жаре.

Китель уже в крови неплохо запачкан. Режем его какими-то жуткого вида ножницами, поданными водителем… Кровельные, что ли? Но китель распластывают со всем, что там внизу было поддето.

Вот и дырочка, маленькая, но сволочистая. Миха опять начинает кашлять, и я точно вижу, что в дырку эту подсасывает воздух, с мерзким таким сюсюкающим присвистом. Открытый пневмоторакс – воздух прет в грудную клетку не оттуда, откуда ему положено, сдавливает легкое, и оно спадается, теряя объем. Из-за этого сдвигается в сторону средостение, и сердце словно повисает на своих сосудах, зажимая еще работающее здоровое легкое…

– Повязка Банайтиса? – спрашивает братец.

– С дуба рухнул! Ни вазелина, ни серой ваты у нас нет, да и устарело уже это.

Надежда тем временем широко мажет края раны зеленкой, я кладу марлевую салфетку на рану, и Надежда, понятливо кивнув, вытягивает из своей сумки банальный полиэтиленовый пакет с рисунком какой-то бочки (я еще успеваю прочесть «Дегустация ви…»). Пакет плотно ложится на мокрую от зеленки кожу. Сестра аккуратно приглаживает полиэтилен, чтоб он обеспечил герметичное закрытие дыры. Миха опять кашляет. Но уже свиста нету. Отлично, бинтуем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});