50 знаменитых прорицателей и ясновидящих - Мария Панкова

И таких случаев было множество. Например, как-то приехал к блаженной иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов) из Царицына. Он пришел с крестным ходом, было много народа. Прасковья Ивановна его приняла, посадила, потом сняла с него клобук, крест и знаки отличия – все это положила в свой сундучок и заперла, а ключ повесила к поясу. Потом велела принести ящик, туда положила лук, полила и сказала: «Лук, расти высокий…» – а сама легла спать. Он сидел, как развенчанный. Ему надо всенощную начинать, а он встать не может. Хорошо еще, что она ключи к поясу привязала, а спала на другом боку, так что ключи отвязали, достали все и ему отдали. А по прошествии нескольких лет он снял с себя священнический сан и отказался от иноческих обетов. И таких непонятных на первый взгляд предсказаний было множество. То словами: «Экая ты, девка, глупая! Ну, можно ли! Ведь ты не знаешь, сколько младенцев превыше нас! – отговаривает Паша девушку от богоугодного дела принять постриг. Та не понимает, почему ей не дают благословения, а через несколько месяцев у нее умирает сноха, и на ее руках остается девочка, круглая сирота. Другой раз зашла Прасковья Ивановна к священнику села Аламасова, подошла к псаломщику и говорит: «Господин! Прошу тебя, возьми хорошую кормилицу или няньку какую». И что же? Вскоре совершенно здоровая жена псаломщика заболела и умерла, оставив младенца.

А если блаженная не благословляла какого-то дела, то и не стоило за него браться. Так, при постройке нового собора в Дивееве игуменья Александра решила не спрашивать благословения Прасковьи Ивановны и даже провела торжественное молебствие на месте закладки. Прасковье Ивановне рассказала об этом послушница Дуня. «Собор-то собор, – отвечала блаженная, – а я усмотрела: черемуха по углам выросла, как бы не завалили собор-то». Так и остался собор недостроенным.

Приходили к Прасковье Ивановне и люди неверующие, чтобы поглумиться и поразвлечься. Однажды явились двое молодых людей и ну потешаться над старицей. Та сжалась в комочек в уголке своей келейки – и ни слова. Пошутили они, посмеялись и ушли. Но только отошли на несколько сажен от кельи юродивой, как слышат, она кричит им из окна: «Скорей беги! Скорей беги! Беги с ведром, заливай свой дом! Дома не зальешь, а в тюрьму попадешь». Те, конечно, не обратили тогда внимания на ее крик. Но через неделю в монастырь пришло письмо от одного из тех молодых людей: «Мне Прасковья Ивановна напророчила: у нас сгорел дом, а я сижу в тюрьме, арестован по подозрению в участии в беспорядках рабочих на фабрике. Я был неверующий, а теперь поверил в Бога. Помолитесь обо мне и испросите прощения у Прасковьи Ивановны. Избавлюсь от напраслины и приеду к вам в монастырь уже с другою целью».

От живущих вместе с ней блаженная непременно требовала, чтобы они в полночь вставали молиться, а если кто не соглашался, то она так шумела и бранилась, что все вставали ее унимать и молиться. Но иногда Прасковья Ивановна гнала монахинь из дому со словами: «Вон отсюда, шельмы, здесь касса». (После закрытия монастыря в ее келье размещалась сберегательная касса, и блаженная Паша это провидела.)

Все свободное от молитвы время блаженная занималась работой, вязала чулки или пряла пряжу. Это занятие сопровождалось непрестанной молитвой, и поэтому ее пряжа так ценилась в обители, из нее делались пояски и четки. Очень любила старица работать серпом. Она им жала траву и во время работы клала поклоны Христу и Богоматери. Если к ней приходили уважаемые люди, с которыми она не считала себя достойной сидеть в одной комнате, блаженная, распорядившись с угощением и поклонившись гостю в ноги, уходила жать травку, то есть молиться за этого человека. Нажатую траву она никогда не оставляла в поле или во дворе монастыря, собирала и относила на конный двор. В предзнаменование неприятностей она подавала приходящим лопух, колючие шишки…

Молилась она своими молитвами, но знала и некоторые канонические. Богородицу она называла «Маменькой за стеклышком». Иногда она останавливалась как вкопанная перед образом и молилась, иногда становилась на колени где стояла: в поле, в горнице, среди улицы – и усердно со слезами молилась. Бывало, входила в церковь и начинала тушить свечи, лампады у образов или не позволяла зажигать в келье лампады. Современники отмечали, что внешность Паши Саровской менялась от ее настроения: она была то чрезмерно строгой, сердитой и грозной, то ласковой и доброй.

Под окнами домика старицы целыми днями толпились богомольцы. Имя Прасковьи Ивановны было известно не только в народе, но и в высших кругах общества. Почти все из высокопоставленных лиц, посещая Дивеевский монастырь, считали своим долгом побывать у Прасковьи Ивановны. Блаженная чаще отвечала на мысли, чем на вопросы, и люди шли к ней за советом и утешением нескончаемой вереницей. Монахиня Серафима (Булгакова) вспоминает: «…Начал ездить к нам в Саров будущий митрополит Серафим, тогда еще блестящий гвардейский полковник Леонид Чичагов… Когда Чичагов приехал в первый раз, Прасковья Ивановна встретила его, посмотрела из-под рукава и говорит: “А рукава-то ведь поповские”. Тут же вскоре он принял священство. Прасковья Ивановна настойчиво говорила ему: “Подавай прошение государю, чтобы нам мощи [Серафима Саровского] открывали”[2]. Чичагов стал собирать материалы, написал “Летопись…” и поднес ее государю. Когда государь ее прочитал, он возгорелся желанием открыть мощи»… Так была «исполнена воля Преподобного, переданная мне в категорической форме Пашей».

В 1903 году блаженную посетили августейшие особы – император Николай II с супругой Александрой Федоровной. В это время в царской семье было четыре дочери, но наследника не было. Ехали к преподобному Серафиму молиться о даровании мальчика. Протоиерей Стефан Ляшевский свидетельствует: «Во время прославления в Дивееве жила знаменитая на всю Россию Христа ради юродивая блаженная Паша Саровская. Государь был осведомлен не только о Дивееве, но и о Паше Саровской. Государь со всеми великими князьями и тремя митрополитами проследовали из Сарова в Дивеево. В экипаже они все подъехали к келье блаженной Паши. Матушка игуменья, конечно, знала об этом предполагавшемся визите и приказала вынести из кельи все стулья и постелить большой ковер. Их величества, все князья и митрополиты едва смогли войти в эту келью. Параскева Ивановна сидела, как почти всегда, на кровати, смотрела на государя, а потом сказала: “Пусть только царь с царицей останутся”. Государь, как бы извиняясь, посмотрел на всех и попросил оставить его и государыню одних, – видимо, предстоял какой-то очень серьезный разговор.

Все вышли и сели в свои экипажи, ожидая выхода их величеств. Матушка игуменья выходила из кельи последняя. И вдруг она слышит, как Параскева Ивановна, обращаясь к царствующим особам, сказала: «Садитесь». Государь оглянулся и, увидев, что негде сесть, смутился, а блаженная говорит им: “Садитесь на пол”. (Вспомним, что государь был арестован на станции Дно!) Великое смирение – государь и государыня опустились на ковер, иначе бы они не устояли, охваченные ужасом от того, что им говорила Параскева Ивановна.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});