Справедливость силы - Юрий Власов

Ригуло атлет совершенно особого типа. При весьма скромном собственном весе, 95-103 кг, он выдает рекорды, которые держатся четверть века. А ведь их атаковали атлеты, собственный вес которых, как правило, превышал вес Ригуло на 50-70 кг!

Лучшие атлеты-чемпионы ушли, так и не одолев килограммы Шарля. И среди них – Черный Аполлон – Дэвис. Этот замечательный американский атлет умер в 1984 году в возрасте шестидесяти трех лет. Почти долгожитель среди атлетов.

Я включился в большую игру 9 марта 1957 года, установив рекорд СССР в толчковом упражнении – 183,2 кг, и 18 марта – 184,4 кг, а 29 апреля достал рекорд СССР в рывке – 144,5 кг. Эти рекорды подхлестнули двух наших фаворитов силы – Алексея Медведева и Евгения Новикова. Они в том же году перекрыли мои рекорды, перевалив наконец и за высшие достижения Ригуло в толчке двумя руками – 186 кг и рывке – 145 кг. Это стало возможным только в 1957 году! Дистанция огромного размера!

Ни одному атлету нового времени не удавалось так решительно опередить время, как Шарло (Антропометрические данные Ригуло по разным источникам крайне противоречивы. Кажется, каждый изменяет их произвольно. Даже на разных страницах биографии Ригуло, проверенной им же, эти данные различны. Весьма отличаются и цифры, приведенные энциклопедией Дэноэля. Вообще антропометрические данные очень условно свидетельствуют о силе. Действительно важную роль играют лишь собственный вес и рост).

Факты утверждают: история тяжелой атлетики, история высшей силы знали славную эпоху Ригуло. Это десятилетия поединков, турниров, чемпионатов, встреч, соревнований, в которых властвовала сила Ригуло. Никто столь долго не слыл хозяином высшего проявления силы – тяжести, поднятой на вытянутые руки согласно всем нынешним правилам и публично, а не где-то у себя в зале, на тренировке…

Глава 130.

– Не правда ли, симпатичный? Сильный и вовсе не страхолюдный!..– говорит Жан Дам мужчине в берете. Дам держит его за локоть и кивает на меня.

Все это смешно и несколько неприятно, но я в гостях у Дама, в его "Маленькой Таверне". Она и в самом деле маленькая – столов на восемь – десять, от входа к стойке в два ряда. Вспоминаю, что Айк Бергер мечтает о такой, если уже не купил.

Дам ласково шлепает меня по затылку. Теперь он представляет меня немолодой даме. Я заученно улыбаюсь, но дама удостаивает меня лишь взлетом подведенных бровей.

Мужчина за столом ворошит газеты и потирает голый, скошенный ко лбу череп. Он водит пальцем по строчкам, надевает очки.

Наконец и мы усаживаемся. Но тут же мой хозяин, он же хозяин "Маленькой таверны", он же руководитель французской федерации тяжелой атлетики, сипловато покрикивая и размахивая руками, торопливо уходит. За стойкой его выслушивает немолодая женщина с усталым простым лицом. Не успеваю осмотреться, как господин Дам ставит на стол стаканы с беловатой мутной жидкостью. Аперитив, то бишь разбавленная анисовая водка "Перно". Не переставая разговаривать с женщиной за стойкой, он садится за стол и пучит на меня красноватые рачьи глаза. Затем набивает трубку и громко, напористо расспрашивает о травмах. Это главное, ради чего он привез меня к себе.

Он сосет трубку, отвечает на приветствия и рассуждает:

– Замечательно, если завтра тряхнете рекорд! К чему разочаровывать людей? Не вспоминайте о травмах. Я думаю, вы тряхнете рекорд!.. Все-таки не сможете работать в жиме и рывке? Досадно, досадно… Но в толчковом упражнении?.. Позвоночник и шея… – Недослушав, он убегает в дверь позади стойки.

Он огорчен моим нежеланием "трясти" рекорд. Я рассчитывал на показательное выступление, но не на попытки взять рекорд и не на эту шумиху. Конечно, хозяева турнира встревожены. Весь спектакль силы затеян ради этого зрелища абсолютного рекорда силы. Уже снят новый, еще не полностью построенный Дворец спорта. Проданы пять тысяч билетов. Париж основательно напичкан афишами с моим ликом.

Появляется Дам, за ним женщина с тарелками. Дам ступает энергично, отчего весь всколыхивается. Рот полуоткрыт в натужливом дыхании. Серый пиджак с узковатыми по моде лацканами распахнут, галстук затиснулся вбок, под воротничок. Из ладони сине дымится трубка.

В момент, когда я пробую на язык аперитив, репортеры разряжают камеры – слепну под фотовспышками. Они приехали за нами и время от времени ловили меня в кадр. Теперь, галдя, уходят. Остается один, он заказывает коньяк. Следит за нами, улыбаясь белой вставной челюстью… Потом он подарил мне снимок: я вхожу в гостиницу – широкий, толстогубый, за очками – избалованность и довольство, под отпахом плаща – добротный светлый костюм. Ни дать ни взять удачливый коммерсант…

Дам выкрошивает золу с табаком из трубки, доверительно убеждает:

– Пусть одно толчковое упражнение. У нас будут работать и другие рекордсмены, но в толчковом упражнении тряхните рекорд.

– После разминки скажу, в состоянии работать на рекорд или нет.– Я рад бы согласиться с Дамом, но опасаюсь, травмы отсекут свободу движений, а на мышце, завязанной страхом новой боли, не сложишь победную протяжку. Травмы не залечены. Инстинкт бережет их, отупляет все напряжения, сводит на заурядные. На разминке хочу определить глубину боли, способность к предельной собранности, нащупать допустимые перекаты напряжений.

– Стало быть, сегодня на разминке ваш ответ. Досадно, досадно… Но в любом случае не объясняйте репортерам, что отказываетесь от рекордных попыток.

– Обещаю.

Дам мрачнеет. Все это ему не нравится. Беспокойно надавливает пальцами на стол. Руки жирноваты, в сплетениях синих вен.

Спрашиваю:

– Где вы были во время войны?

– Этой, с бошами?

– Да.

Дам выпячивает грудь и с пафосом повторяет:

– Маки! "Свободная Франция"!

Вспоминаю перелет из Москвы. Болтанка всегда сказывается на мне. Иногда укачивает до дурноты. После тщательного обследования мне разъяснили, что это последствие тяжелого недоеда военных лет. Еще бы, у меня тогда и выпали волосы на темени, и болел чуть ли не рахитом. От недоеда – вой, что только не пробовали в пищу… Я всегда жалел о силе, которая не дозрела. Я рос стремительно – и от недоеданий страдал, даже плакал во сне. Я был бы несравненно крепче, война свернула физический рост, хотя среди сверстников я выделялся силой…

Впереди перелеты в Финляндию и по Финляндии. Как вот с болтанкой? Скидок на это никто не делает, залы будут требовать силу…

Хорошо, в этот раз не оплошал. В кресле впереди сидел помощник президента Кеннеди по связи с прессой Пьер Сэлинджер. Нас представили друг другу в Шереметьеве. Вот бы раскис при нем! И это – сильнейший человек, срам!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});