Призраки во плоти (СИ) - Самсонова Катерина

— Возможно. Если это поможет стать мне другим человеком.

— Ага… Я, конечно, понимаю тебя и твоё рвение начать всё сначала, но я бы тебе не советовал отказываться от прошлого, какое бы оно у тебя ни было. Как-никак, это послужит тебе фундаментом для стремления в будущее.

— Я и не отказываюсь от него до конца. Но я однозначно больше не тот Марк, каким я был до первой смерти.

Дождавшись, когда угаснет последняя искра тетради, Даниил похлопал по его плечу.

— Что ж, главное, что ты всё понял.

И Марк задумчиво ответил:

— Я очень на это надеюсь.

После этого он заперся в ванной, чтобы привести себя в порядок. Скинув с себя изношенный синий джемпер — очевидно, это был его любимый при прошлой жизни, — он по привычке посмотрел на себя в зеркало. На настоящего себя. Вот он какой на самом деле. Ярко-синие глаза отсвечивали решимостью, гладкие сальные волосы свисали по бокам, прикрывая уши и часть щёк, щекоча плечи. Сколько всего повидала душа, которой принадлежало это лицо.

Взглядом Марк спустился на грудь, и его передёрнуло от увиденного.

От того места, за которым билось его сердце, тянулись паутинки шрамов, порочной меткой выступая на его коже. Они тихо ныли, пульсируя в глубине, и чем больше Марк смотрел на них, тем заметнее и темнее они становились.

«Это ещё что такое? Не думаю, что это было раньше. Я всё ещё проклят или это что-то другое?.. Нет, быть это не может. Это похоже на… на…»

На шрамы растворяющихся призраков.

Его сердце закололо. Шрамы змейками расползлись дальше по груди. Пагубная способность полутени проявила на теле ту проказу, что он носил в душе. Она таяла. Таяла, даже будучи заточённой во плоти.

Это был конец.

— Уходишь? — забеспокоился Марк, когда после завтрака Тина поспешно собралась покинуть квартиру.

— Да, — топчась в прихожей, сказала Тина и накинула на себя пальто-инвернесс. — Мне же надо как-то избавиться от этого! — она показала на водолазку, где по-прежнему темнело запёкшееся пятно крови. — Но я ещё приеду, не бойся.

— А чего мне бояться? Тебе не стоит бояться. Ты больше не пострадаешь из-за меня.

Тина остановилась на полпути, застёгивая пуговицы, и замерла в смущении.

— Давай я провожу тебя, — предложил он. — Я бы как раз был не прочь подышать свежим воздухом.

Тина вопросительно взглянула на Агату, наблюдавшую за ними в проходе комнаты:

— Так что?.. Можно?

— Конечно, пусть идёт, — улыбнулась та. — Господи, Тина, он же уже не как беззащитный ребёнок! Он теперь личность, единственная и необратимая.

«Единственная и необратимая, — повторил про себя Марк. — Личность, которую уже никто у меня не отнимет».

И вот Марк и Кристина спускались по лестнице на первый этаж подъезда. Звоночек в дверь — и они вышли в по-весеннему прохладный день. Деревья во дворе колыхались от ветра. Детская площадка блестела заледенелыми дорожками. Чей-то не очень удавшийся снеговичок сидел, покосившись, на ограждении, вооружённый чёрным суком.

Не переходя проезд, отделявший их от площадки, они встали и переглянулись.

— Марк, я вот, что хочу сказать…

— Хватит, Тина, не надо, я всё понимаю, — оборвал её Марк, ясно подозревая, о чём она могла заговорить.

— Нет, я не совсем об этом. Я о том, как мне быть дальше. И как ты собираешься жить дальше.

На нос Марка капнула влага. Пошёл маленький как морось снег. Всё, как вчера. Только они вдвоём под сенью петербургского неба.

— Я уверен, что Агата как-нибудь уговорит Дениса не выдавать тебя. Я не позволю, чтобы ты хоть как-то ещё пострадала по моей вине.

— И это говорит мне тот самый Марк? Который всячески прогонял меня, лишь бы я не лезла в его дела? — Тина усмехнулась, не веря собственным ушам. — Ты и в самом деле изменился. Герман ошибался, воскрешение изменило тебя. Но ты скажи мне честно. Так честно, как можешь. А то в той жизни ты был тем ещё лицемером!.. Разве я тебе не противна? Разве ты совсем не испытываешь на меня обиду?

Хрупкие снежные конфетти оседали на её зелёных волосах, отчего они сильнее походили на еловые ветви. «Она взяла все свои грехи на себя», — вспомнились Марку слова Германа. Она ждала наказания, и оно обязательно её настигнет. Только зачем она ждёт наказания от Марка?

— А помнишь, как ты однажды прозвала меня Эндимионом? — спросил он, и у Тины перехватило дыхание. — Я готов долго осуждать тебя за то, каким болезненным образом ты поступила со мной, но это не отменяет того… что ты добилась того, чего хотела. Ты усыпила меня, чтобы пробудить от того кошмара, что я нёс, и каким страдал. Всё, как ты и хотела. Это твоя заслуга.

Он поправил сбившийся на её лоб локон и остановил себя перед тем, как склонился над её лицом.

— Уж не знаю, говорит ли это во мне та энергия, что ты вложила в меня, но я говорю честно. Я люблю тебя, Тина, люблю от всего сердца… если от него ещё что-то осталось.

Их губы сомкнулись в горьком поцелуе. Он прижимал к себе Тину так, будто бы её вот-вот заберёт древнее чудовище, жаждущее жертв. Только он сам был чудовищем, пылким как огонь и неистовым как ураган. Но вот он снова превратился в человека, пусть и на короткие мгновения, когда его время было на исходе.

— Больше не жертвуй собой, Тина. Ты нужна мне здесь, ни в коем случае не там.

Тину глубоко поразила его речь. Он говорил так, словно бы прощался с ней. Нет, они действительно прощались, ей же нужно было домой, на Савушкина. Но её не отпускало отравляющее предчувствие, что он прощался с ней навсегда.

Нет, он всё так же лицемерит. Она ему уже не нужна. Через несколько дней он совсем поправится, уедет далеко-далеко навстречу новому смыслу существования и оставит её одну… но так оно и будет лучше.

Отпустив её, Марк зашагал обратно к подъезду, и аура полутени замерцала за его спиной.

— Марк, постой!

Он оглянулся через плечо. И он улыбался. Искренне и чисто.

— Мы же ещё будем видеться, не так ли?

Он кивнул ей в ответ:

— Конечно, будем.

И Марк продолжил шаг к входу в подъезд. И Тина улыбалась ему вслед, счастливая, прощённая.

Но вдруг — он замер и вскрикнул. Вскинув голову к небу, он схватился за грудь и чуть пошатнулся назад. Его аура ярко всколыхнулась и разлетелась на бесчисленные сине-белые огоньки. Марк, теряя равновесие, развернулся к Тине. На его лице, перекошенном от боли, читался панический ужас. Исхудавшие пальцы стягивали мантию, пока он сам тщетно карабкался за сознание, едва держась на ногах.

— Кристина… — сорвалось с его уст, и он, закатив глаза, упал на мокрый асфальт.

Тина испуганно закричала и кинулась к Марку, лежащему навзничь без движения. Она взывала к нему, тормошила за плечи, писала Воздушные Руны, чьи целебные облачка энергии она посылала в его тело. Он молчал и не шевелился, а его лицо постепенно смягчалось до выражения апатичного умиротворения.

— Марк! Марк! Очнись, ты слышишь меня?

Но он не слышал. А Тина, охваченная возникшим заново страхом, слишком поздно заметила, что пар перестал исходить из его рта. Больше всего на свете Тина боялась потерять Марка снова. В третий раз она бы не перенесла его потери. Она расстегнула мантию, приложила ухо к его груди и приложила пальцы к шее. Его и без того холодное тело стало ещё холоднее, и она прикасалась к нему, словно ко льду.

— Нет, нет, нет! Только не умирай. Только не умирай, слышишь?!

Он не дышал. Сердце Марка прекратило биться, устав бороться за жизнь.

Третий раз свершился…

Мир вокруг них застыл, погружённый в снежную пучину. Никакой холод не мог остудить нахлынувшую на неё скорбь. Тина испустила панический крик, и её голова упала на затвердевающее тело. В воздухе носился запах свежей грязи. Снежные комочки лёгким покрывалом устлали её затылок и пальто, но она продолжала стоять на коленях, дёргая Марка за складки мантии. Напрасно.

Тина приподнялась и притянула к себе его лицо. Кожа огрубевала, жизнь уходила из её клеток. Только в детских сказках поцелуй пробуждает мертвеца. Сколько бы Тина не целовала его в губы, в лоб, в щёки сколько бы не звала его по имени — надежды не было. На её собственных глазах Марк Вихрев умер навсегда.