Схватка за Амур - Станислав Федотов

Потом они вместе окатили малыша чистой водой, укутали в простынку, и Элиза села кормить его грудью, а Иван Васильевич, выставив купальные принадлежности в коридор (чтобы убрала горничная), уселся напротив – в очередной раз полюбоваться картиной кормления: он не признавался Элизе, но в эти минуты она представлялась ему Богоматерью.

– Ну, Николья намекнули, и qu’est-ce qu’il a dit? [73]  – спросила Элиза, убедившись, что сын хорошо взял грудь и вкусно зачмокал.

– Что сказал? – Вагранов был уверен, что Элиза, увлеченная купанием, не слышала, что он ей говорит, и потому немного растерялся. – Выругался, конечно… ну, как в армии ругаются. Еще бы не выругаться! Тут же этот, беглый Кивдинский, как заноза… Вот ежели его поймать да посадить в крепость, можно было бы отписать в Петербург о победе над контрабандой.

– Тебье и надо его поймать, – сказала Элиза так спокойно и уверенно, что Иван Васильевич от неожиданности громко сглотнул. – Ты есть contre-espionnage [74] . Это есть твое дьело.

Иван Васильевич всю ночь проворочался без сна, а утром пришел к генералу с предложением выкрасть Кивдинского, привезти в Россию и предать суду. Причем выкрасть по-тихому, чтобы никто не был посвящен в эту деликатную операцию. Учитывая возраст Кивдинского и его комплекцию, для исполнения задуманного потребуется не больше двух человек, то есть должен пойти сам Вагранов и кто-то еще, желательно из казаков, которые не боятся голой степи.

Муравьев выслушал своего верного порученца, походя бросил:

– Мне это тоже приходило в голову, – и призадумался, а потом спросил: – А если, не дай бог, попадетесь китайцам? Я ведь выручить не смогу.

– Ежели попадемся до того, как выкрадем Кивдинского, скажем, что беглые, а беглых китайцы обязаны вернуть в Россию. Ну, а ежели после того… – Вагранов развел было руками – мол, ничего не поделаешь, – но тут же просветлел: придумал. – А скажем, что украли богатея для выкупа. Так же, мол, беглые, жить-то надо – вот и украли.

– Кивдинский тебя может узнать: наверняка ведь помнит, как мы в Петропавловском были.

– Наклею бороду, волосы будут грязными лохмами – вряд ли узнает.

Муравьев еще подумал.

– Ну, хорошо. Возьмешь письмо к Ребиндеру – думаю, у него уже есть агенты на той стороне, кто может помочь в случае чего.

Действительный статский советник Николай Романович Ребиндер приехал в Кяхту в июне прошлого года, сразу после учреждения градоначальствования, о коем Николай Николаевич хлопотал, исходя из борьбы с той же контрабандой. Новый градоначальник имел на руках личные рекомендации министра внутренних дел Перовского, которого Муравьев уважал безмерно, посему и доверием генерал-губернатора стал пользоваться с первого дня знакомства. Завести агентов-доносителей на китайской стороне ему посоветовал генерал, имея в этом отношении богатый кавказский опыт.

Семена Черныха Вагранов выбрал в помощники сам – он давно приметил этого молодого хваткого казака, по просьбе отца принятого в охрану генерал-губернатора. И, кажется, не ошибся.

– Ваше благородие, – подал голос только что вспомянутый казак, – на окоеме – гляньте справа – Маймачин, за ним – Кяхта, а еще правее – кака-то речушка, верно, Чикоя приток, и тама – околки.

Штабс-капитан вгляделся в указанном направлении – действительно, в белой пустыне прорисовались дома и юрты с дымками над ними, а правее от них – кучки деревьев, присыпанных снегом, – берез, ольхи, дубков, какие бывают в степи по долинам рек и речушек и называются в Сибири околками.

– Тама и заночевать можно, – сказал Семен. – И костер запалим – под берегом никто, поди-кось, не увидит.

Уже смеркалось, и Иван Васильевич долго не раздумывал. Действительно, лучшего места для ночлега в этой пустыне не найти. Кроме того, до Маймачина рукой подать, а он собирался сходить на разведку и найти жилище российского агента, названного ему Ребиндером. Где этот агент живет, ему показали на плане Маймачина, а вот где живет Кивдинский, было неизвестно, и Вагранов надеялся это выяснить.

Пока выбирали место, пока устанавливали палатку, совсем стемнело. Вагранов оставил Семена заниматься костром, обихаживанием лошадей и прочими бивуачными делами, а сам проверил кольты, спрятанные за пазухой кожушка, и пошел целиной к не столь уж далеким огонькам Маймачина.

3

Огней в Маймачине хватало. Раннюю зимнюю темноту разбавлял свет от ламп и свечей из окон немногочисленных деревянных домов, но главным образом – от бумажных разноцветных фонарей, обвесивших входы в питейные заведения, китайские трактиры xiăofànguăn, из которых через то и дело открывающиеся двери неслись музыка и пьяные крики: купцы изволили гулять после трудового дня.

Впрочем, в Маймачине, как и в Кяхте, кроме купцов и их приказчиков полно было околоторгового люда – грузчики и возчики, судейские крючкотворы и стражники, сборщики пошлины, воришки и просто бродяги всех мастей, так что Вагранову с его кудлатой бородой, драным кожухом и растоптанными сапогами затеряться среди них было нетрудно.

Дом агента стоял в переулке сразу за трактиром, вход в который был с торговой площади, в это время уже пустовавшей. Свет от фонарей сюда почти не дотягивался, два окна, выходящие в переулок, были темными, в одном – теплился огонек свечи. Вагранов постучал в стекло условным стуком, внутри метнулась тень, заслонившая свечу, потом за воротами звякнуло, наверное, щеколда входной двери, и заскрипел снег под шагами человека, спешащего к калитке.

– Shénme rén? [75]  – спросил мужской глуховатый голос.

Вагранов догадался, о чем спрашивают, ответил, как полагалось:

– Свой. Принес привет от Николая.

Загремел засов калитки, створка приоткрылась.

– Заходите.

Говорит с акцентом, отметил Иван Васильевич. Не понял, с каким, но не китайским. Китайцев, говорящих по-русски, он встречал в Иркутске и в Забайкалье. Впрочем, ничего особенного – на границе кого только ни встретишь.

Он протиснулся в образовавшуюся щель. Агент быстро выглянул на улицу, никого не обнаружил и закрыл калитку на засов.

Вагранов ждал, глядя ему в спину, в наброшенную на плечи мохнатую шубу. Большой воротник был поднят и прикрывал голову.

Хозяин пошел впереди, гость за ним – к дому и в дом. На крыльце обмел голиком снег с сапог, прошел темные сени и жадно вдохнул тепло, пахнувшее из открывшейся двери. Подумал: каково-то в палатке Семену? Да и лошадкам не позавидуешь – мороз к ночи стал кусачим, добро хоть ветра нет.

Сесть агент не предложил, но засиживаться штабс-капитан и не собирался. Разглядывать агента тоже было некогда. Отметил мельком невосточное лицо, черные волнистые волосы, монгольские висячие усы и чуть зауженные темные глаза. Да больше при слабом свете свечи и невозможно было разглядеть. Хотя показалось, что где-то когда-то видел брезгливо провисшую нижнюю губу. Но мало ли кого и где он в своей жизни видел – не до того сейчас, не до того.