Арбалетчик с Тверской 3 - Вячеслав Юшкин

Райншмидтом, помощником палача (известным в Бамберге как Пайнляйн, или «каратель»), но благодаря Францу, единственному ребенку в семье на тот момент, некоторая степень приватности все-таки была возможна.

Социальное положение семьи хотя и оставалось неустойчивым, стало менее гнетущим, чем в небольшой общине Хофа. Бамберг был городом относительно свободным от предрассудков с населением около 10 000 человек, известным (даже сегодня) своим грандиозным собором XIII века и процветающим производством уникального копченого пива. Местные жители с гордостью сравнивали семь величественных холмов Бамберга, каждый из которых был увенчан церковью, с семью холмами Вечного города. По крайней мере в теории новый дом Шмидтов давал им гораздо большую степень анонимности на улицах и рынках, чем в провинциальном Хофе, и, возможно, даже обеспечивал что-то вроде принятия со стороны соседей. В некоторых, особо вместительных, церквях таких крупных городов палачам дозволялось занимать отдельное место для молитвы, а кое-какие таверны даже пускали их на свои табуреты — трехногие, словно виселицы[44]. Протестантская вера Шмидтов несомненно создавала дополнительные барьеры в городе, по большей части католическом, но очевидно, что это не имело никакого значения для работодателей Генриха, несмотря на открытую поддержку архиепископством Контрреформации[45].

Самым верным признаком относительно возросшего, а точнее, не столь плачевного статуса палача в эти годы служит широкое распространение реакционных законов, с помощью которых власти пытались восстановить пошатнувшиеся «традиционные ценности» и «натуральный» общественный порядок. Подобно так называемым сумптуарным законам, или законам против роскоши, характерным для предыдущего века, постановления имперской полиции 1530 и 1548 годов требовали, чтобы палачи (а также евреи и проститутки) носили «отличительную одежду, по которой их можно было бы легко узнать». Многие местные указы также осуждали размытие привычных границ и пытались противодействовать тенденциям терпимости к «нечестивцам», налагая огромные штрафы или даже телесные наказания на тех, кто подрывал устои.

Вторая половина XVI века — время становления глобального рынка, и этот процесс особенно тяжело сказался на традиционных мастерах и их продукции. Но, вместо того чтобы направить свой гнев на новое племя неприлично богатых банкиров или торговцев, большинство «бедных, но честных» ремесленников отыгрывались на, как им казалось, процветающих палачах, таких как Генрих Шмидт, и на прочих, кого считали по праву ниже себя, особенно на евреях. Одержимые сохранением своей «незапятнанной» чести, немецкие мастеровые гильдии повсеместно игнорировали императорский указ 1548 года, разрешающий сыновьям палачей вступать в ремесленные союзы, и продолжали запрещать своим членам любые социальные контакты с ними. Всякий ремесленник, бросивший вызов этому радикальному запрету, который также касался мясников, сапожников, кожевников, носильщиков и ряда других «сомнительных» профессий, рисковал стать отвергнутым обществом, потерять членство в гильдии или еще того хуже. Один базельский ремесленник, как утверждают, совершил самоубийство из-за опорочившего его близкого знакомства с местным палачом. Те, кто запятнал себя подобным образом, как минимум вынуждены были покинуть родной город и начать новую жизнь в отдалении. Такое однозначное восприятие социального статуса, основанное главным образом на происхождении, продолжало заметно влиять на мысли и поступки большинства людей в германских землях, да и во всей Европе, еще очень и очень долго — вплоть до Нового времени.

К счастью для Шмидтов, эти неуклюжие попытки с помощью закона обособить маргиналов и помешать их продвижению в обществе, никак не отразились на повседневной жизни и служили не более чем успокоительным для недовольных ремесленников. Например, вопреки современным представлениям, Генрих Шмидт, а позже и его сын не были обязаны носить стандартную униформу даже на работе, а уж тем более вне службы, и нет абсолютно никаких свидетельств существования стереотипной черной маски — плода воображения романтиков XIX века. Некоторые города требовали от своих палачей облачаться в ярко-красный, желтый или зеленый плащ, носить полосатую рубашку или характерный головной убор. Однако на иллюстрациях второй половины XVI века палачи всегда хорошо одеты, иногда даже с налетом щегольства. Короче говоря, они одевались так же, как и любой другой бюргер среднего класса, и в этом тоже была проблема для мастеров, озабоченных своим статусом.

Глава 36

Возможно, главу придется изменить. Из-за второй её части… Умному достаточно.

«Нет бога, кроме президента» Школы закрыть, умных расчленить…

Франсиско Масиас Нгема Ндонг закрывал школы, библиотеки и театры, заставлял местных жителей считать себя богом. В церквях вместо икон и распятий висели его портреты. Под страхом смерти в стране запрещалось носить очки — он ненавидел интеллектуалов и топил в крови всякое инакомыслие. Казну государства он хранил под кроватью. Народ ненавидел его и при этом боялся до дрожи. Жители были уверены, что он колдун, который воскреснет и будет мстить после смерти.

В детстве Франсиско Масиас Нгема с большой неохотой пошел в школу и уже в первом классе стал пропускать занятия. В результате он научился читать только по слогам, а писать и вовсе не умел до конца жизни. Впрочем, безграмотность не помешала ему построить головокружительную карьеру.

Отсутствие знаний компенсировала лояльность испанским колониальным властям. Он повсюду говорил, что их режим в этой африканской стране единственно правильный. За такую преданность испанцы пошли парню навстречу, разрешив с четвертой попытки сдать экзамен на должность госслужащего. Не обошлось без подсказок со стороны чиновников.

В результате в 36 лет Масиас Нгема стал мэром родного города, а еще через восемь лет, когда Экваториальная Гвинея перестала быть испанской колонией, он сел в президентское кресло. Изначально испанцы были уверены, что у руля стоит их марионетка, поэтому не волновались о своем будущем. Они даже представить не могли, как сильно заблуждались.

Уже первым указом на посту главы государства Ндонг объявил иноземных захватчиков врагами народа. Начались облавы на испанцев. Их могли посреди ночи вытащить на улицу, в лучшем случае просто избить, в худшем — казнить без суда и следствия. В страхе проживающие в стране бывшие колонизаторы бежали из страны, побросав роскошные дома и богатые плантации.

С теми, кто пытался помочь испанцам, расправлялись с особой жестокостью. Министры исчезали в одночасье. Некоторое время посты занимали многочисленные родственники президента, но и их казнили за малейшую провинность или просто косой взгляд.

В результате министерские посты занимал сам Нгема Ндонг. В 1973 году в новой конституции сообщалось, что в кресле президента он будет сидеть пожизненно. Для него было важно сосредоточить в своих руках всю полноту власти, чтобы проводить дни, исполняя свои капризы и прихоти.

Ндонг сорил деньгами, взятыми из казны. Он возглавил один единственный банк, существовавший в стране, а затем, решив, что дома у него бюджет государства будет в большей сохранности, перевез купюры в свое