Коммунизм и фашизм: братья или враги - Сергей Кара-Мурза

Стороны требовали друг от друга покаяться в прошлых ошибках (в том числе и тех, которые «ошибающиеся» признали), обильно цитировали Ленина. Крупская корила Бухарина за лозунг «обогащайтесь», который был «обращен к тому слою, с которым мы боролись во время революции»189. Бухарин привычно напомнил о поведении Зиновьева и Каменева в 1917 г.

Споры уже ничего не решали — позиции делегатов были известны заранее — ленинградская оппозиция плюс Каменев, Сокольников и Крупская с одной стороны, все остальные делегаты, подобранные аппаратно — с другой. И Троцкий, не сказавший ни слова.

Съезд осудил два уклона: «состоящий в недооценке дифференциации в деревне, не видящей опасностей, связанных с ростом кулачества», и другой — затушевывающий «борьбу за середняка… как основной организационной формы движения деревни к социализму»190. С ним нужно было бороться особенно упорно, ибо второй уклон грозил «возвратом к политике раскулачивания». Через четыре года уклонистами станут противники раскулачивания.

Пределы НЭПа

Дискуссии 1923–1925 гг. поставили все основные проблемы, которые затем горячо обсуждались большевиками в ходе борьбы объединенной левой оппозиции против коалиции сталинистов и «правых». Несмотря на то, что оппозиция была разгромлена организационно-полицейскими мерами, ее идеологический распад почти совпал с кризисом НЭПа. Борьба имела смысл, пока не выявился практический результат. Достигнув пределов своего роста, НЭП показал, что расчеты Бухарина не оправдались, Сталин принял аргументы оппозиции в части форсирования индустриализации, а Бухарин (по мере своего поражения в аппаратной борьбе 1928–1929 гг.) — в части критики бюрократии и авторитарного партийного режима.

Когда большевики проиграли избирательную компанию 1917 г. эсерам, Троцкий был в первых рядах тех, кто предлагал разогнать «говорильню» Учредительного собрания. Но это была «их», мелкобуржуазная говорильня, а теперь нужно бороться за «нашу» пролетарскую демократию, право на обсуждение, дискуссию. При этом Троцкий был далек от идеи предоставить демократию вне партии хотя бы рабочим. Мнение пролетариата по Троцкому могла выражать только партия.

Более последовательную демократическую программу выдвинула группа «Демократического централизма» Т.Сапронова и В.Смиронова (группа 15-ти — по числу подписей старых большевиков под их платформой «Под знамя Ленина», вышедшей в июне 1927 г.).

Они применили к сложившейся ситуации свои предложения, выдвинутые еще во время профсоюзной дискуссии 1921 г., когда решалось — какой быть социальной системе Советской России по окончании гражданской войны. Тогда идеи производственной демократии были похоронены под прессом ленинского авторитета. Теперь, когда производственный и государственный авторитаризм зримо вел к бюрократизации, «демократические централисты» решили напомнить партии и рабочим о своих предложениях: «Внутренний распорядок на фабрике должен быть изменен в сторону его демократизации. Должен быть твердо проведен курс… на усиление участия рабочей массы в управлении производством. В этих целях:.

а) при назначении директоров заводов и их помощников предполагаемыми высшими хозяйственными органами кандидатуры должны становиться на обсуждение общих или цеховых собраний рабочих, которые могут выдвигать и собственные кандидатуры.

Окончательное назначение может быть сделано лишь после такого обсуждения, на основании учета отношения рабочих к выдвигаемой кандидатуре и предложений общих собраний;

б) при директоре завода должно быть создано постоянное совещание из высшей администрации, представителя производственного совещания и представителей рабочих, выбираемых на общих собраниях рабочих. Решения этого совещания не являются обязательными для директора, но все основные вопросы деятельности предприятия должны обсуждаться на нем так, чтобы выборные от рабочих были вполне в курсе дел предприятия, а администрация знала отношение рабочих к проводимым мероприятиям. Та же система должна быть проведена и в крупных цехах;

в) вместо теперешней пестроты в организации производственных совещаний, должна быть всюду проведена выборность этих совещаний и подотчетность рабочим. Работа их должна быть теснейшим образом связана с работой упомянутых выше постоянных совещаний при директоре завода»191.

Сапронов, Смирнов и их сторонники были настроены в отношении Сталина гораздо решительнее и критиковали осторожность Троцкого: «Цитаделью правой опасности является сталинская группа и подчиненный ей партаппарат (из этого исходила вся оппозиция перед дискуссией 1926 г.), оппозиция Зиновьева-Троцкого неоднократно ориентировала партию на то, что сталинская группа может сама начать бороться с правой опасностью»192. На первый взгляд, в этом споре правы оказались троцкисты. Впоследствии Сталин под давлением обстоятельств отказался от «термидорианской» экономической политики. Для части троцкистов это станет сигналом для примирения с ним. Но «демократически централисты» оказались дальновиднее в другом — «полевение» Сталина не остановит политического «термидора», вытеснения старых большевистских лидеров из политической жизни. «Объединенная оппозиция» отмежевалась от «слишком» демократических предложений 15-ти.

Так сформировались крайние позиции идейного спектра ленинской школы. С одной стороны — полный индустриальный централизм, к которому стремился Сталин, с другой — совещательная производственная демократия, участие работников в управлении и ограниченная демократия вне предприятия. Дальнейшее развитие в сторону демократии вело уже за пределы марксизма в сферу народнических и анархистских идей. Реальное коммунистическое движение будет развиваться именно в этом спектре — от тоталитарных моделей до югославского эксперимента. Уже дискуссии 1923–1929 гг. имели огромное международное значение, так как Москва была центром Коминтерна. Аппарат Коминтерна, которым до 1926 г. руководил Зиновьев, был вовлечен в полемику. Каждая из фракций ВКП(б) нашла своих сторонников в компартиях других стран. Логика фракционной борьбы оказала большое воздействие на определение курса Коминтерна в Китае в разгар революции в этой стране в 1927 г.

Раскол коалиции Сталина и Бухарина и последовавшая «борьба под ковром» не внесли новых элементов в идеологию большевизма. Речь шла лишь о том, насколько можно уступать программе оппозиции под натиском кризиса НЭПа. Однако в условиях этого кризиса недостаточными были и предложения левых. Были необходимы системные перемены. Поскольку логика развития большевизма исключала качественный сдвиг в пользу демократии и плюрализма, то Сталин с его последовательной концепцией монолитного централизованного общества имел очевидные преимущества в борьбе с Бухариным. В 1929 г. именно этот подход позволил Сталину найти решение проблемы ресурсов: самоуправляемое, и потому чуждое государственно-индустриальной системе крестьянство должно было быть заменено на пролетариев сельского труда — колхозников. Эта новация, формально опиравшаяся на ленинский лозунг кооперации, определила направление развития страны в сторону форсированной тоталитарной модернизации193. Идеи социализма были лишними в этой борьбе, речь шла лишь о более или менее эффективной замене частнособственнического господства и отчуждения на государственное, которое лишь позднее позволит поставить вопрос о снижении степени отчуждения.

Идеологический спор большевиков, разумеется, не закончился со смертью основных участников полемики. В эпоху краха «реального социализма» дискуссии, сопровождавшие его рождение, получили вторую жизнь.

После того, как идеологи Перестройки увидели в НЭПе предысторию своих идей, его некоторое время идеализировали как вариант «рыночного социализма». Затем наступило время либеральных экономистов, которые, проанализировав экономическую модель НЭПа, подтвердили худшие подозрения троцкистов. Скептики указывали не только на низкие экономические показатели НЭПа, угасающие темпы его развития, но и на невозможность проведения ускоренной индустриализации в условиях сочетания административно-бюрократического руководства промышленностью с частновладельческим сельским хозяйством194.

Превращение Сталина из сторонника концепции Бухарина в ее противника было вызвано прежде всего тем, что политика НЭПа не давала «обещанного» результата. Сохранение модели НЭПа вело бы к свертыванию планов ускоренной индустриализации, усилению роли крестьянства в обществе и в перспективе — к падению монополии большевиков на власть и на «командные высоты экономики». Подобного рода эволюция этатизма неоднократно происходила затем в странах Третьего мира.