Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я до сих пор помню выражение его лица, когда я это сказала; в кои-то веки я воспользовалась своей учительской привилегией, и последнее слово осталось за мной.
Нахви пользовался в университете большим влиянием и однажды донес на Нассрин в дисциплинарный комитет. Его орлиный глаз заметил, как она бежала по лестнице, опаздывая на занятия. Нассрин поначалу отказалась подписать бумагу, в которой обещала больше никогда не бегать по территории университета, даже когда будет опаздывать на занятия. Но в конце концов согласилась – ее уговорила госпожа Резван, рассудив, что из-за упрямства не стоит рисковать исключением из университета.
Когда мы вспоминали Нахви, я заметила, что Митра и Саназ шептались и хихикали. Я спросила, что смешного, и Саназ убедила покрасневшую Митру рассказать ее историю. Та призналась, что они с подругами прозвали Нахви мистером Коллинзом Университета Табатабаи в честь напыщенного священника из романа Остин.
Однажды вечером после занятий Нахви вдруг возник перед Митрой. Он не казался таким… «Грозным, как обычно?» – подсказала Ясси. «Назидательным? Напыщенным? Нудным?» – продолжала угадывать Ясси. Нет. В общем, Нахви был сам на себя не похож. Он протянул Митре конверт; от его надменности не осталось и следа, он нервничал. Саназ толкнула Митру в бок, чтобы та описала конверт. Тот был «отвратительного голубого цвета», сказала она, и вонял. Вонял? Ну да, вонял дешевыми духами или розовой водой.
В конверте Митра обнаружила письмо – одну страницу на бумаге того же ужасного цвета с тем же ужасным запахом; письмо было написано безупречным почерком черными чернилами.
– Скажи им, как начиналось письмо, – подначивала ее Саназ.
– Ну, письмо начиналось со слов… – Митра замялась, словно подыскивая слова.
– Мой золотой нарцисс! – воскликнула Саназ и расхохоталась.
Серьезно? Мой золотой нарцисс? Ага, и дальше он клялся в вечной любви к Митре, чей каждый шаг и каждое слово навек запечатлелись в его уме и сердце. Мол, ничто, никакая сила на Земле не влияла на него так, как ее улыбка, которая, он надеялся, предназначалась ему и только ему. И так далее и тому подобное.
Как же поступила Митра, хором спросили мы? Саназ напомнила, что все это произошло, когда Хамид уже ухаживал за Митрой; они хранили это в строжайшем секрете. На следующий день Нахви выскочил откуда ни возьмись и подстерег ее на улице; она пыталась объяснить, почему не может ответить ему взаимностью. Он философски покивал и ушел, а через два дня появился снова. Она припарковалась в переулке рядом с университетом и открывала дверь своей маленькой машины, а он подошел со спины. «Как смертная тень», – зловеще прокомментировала Нассрин. Обернувшись, Митра увидела Нахви – волнистые волосы, коровьи глаза, торчащие уши; тот держал в руках книгу, книгу стихов поэта э.э. каммингса[98]. Меж страниц виднелся еще один голубой конверт. Не успела Митра возразить, как он сунул ей книгу и исчез.
– Скажи доктору Нафиси, что он написал, – сказала Саназ. – Ей будет приятно узнать, что ее лекции не прошли даром для Нахви! – В конверте лежало письмо, адресованное «Моей застенчивой розе». А еще? Еще он переписал стихотворение, которое вы с нами анализировали на курсе «Введение в литературу».
где-то, где никогда не бывал, даже сверх охотно
любого познания, твои глаза обладают безмолвием:
в жесте легчайшем твоём – всё, что меня заточает,
чего невозможно коснуться, ибо слишком близко оно
твой малейший взгляд отворяет меня без труда
хоть и как пальцы я сжал себя,
за лепестком лепесток, раскрываешь меня, как раскрывает Весна
(касаясь умело, загадочно) свою первую розу
а пожелаешь закрыть меня, я и
жизнь моя – мы красиво захлопнемся, вдруг,
как когда сердцевина цветка представляет
снег, сверху падающий осторожно
из постижимого в нашем мире не сравнимо ничто
с мощью хрупкости твоей колоссальной: чьё сложение
подчиняет цветом своих государств меня,
смерть и вечность с каждым вздохом рисуя
(не пойму, что такое в тебе что тебя закрывает
и раскрывает; только что-то во мне понимает
голос глаз твоих глубже всех роз вокруг)
ни у кого, у дождя даже, нет таких крохотных рук[99]
Да так всю охоту преподавать поэзию отбить можно, сказала я, заразившись шутливым настроением девочек.
– Отныне включайте в программу только мрачные стихи вроде «Чайльд-Гарольда» или «Поэмы о старом моряке»[100], – предложила Махшид.
В этот раз Митра решила, что требуются более радикальные меры, иначе ситуация может выйти из-под контроля. Посоветовавшись с друзьями, она пришла к выводу, что прямой отказ в случае со столь влиятельным человеком, как Нахви, может навлечь на нее неприятности. Лучше солгать ему, но убедительно, что поставит его в невозможное положение.
Когда их пути в очередной раз пересеклись, Митра набралась храбрости и положила конец ухаживаниям Нахви. Краснея и запинаясь, она сообщила, что стеснялась раскрыть истинную причину своего отказа – она была помолвлена и должна была выйти замуж за дальнего родственника. У того была влиятельная и очень традиционная семья, и она боялась их реакции, случись им узнать о признаниях Нахви. Юноша на долю секунды замялся, словно прирос к земле, потом отвернулся без лишних слов и оставил Митру, все еще слегка дрожавшую от волнения, посреди широкой улицы.
10
В последний Новый год перед отъездом госпожи Резван из Тегерана она купила
- Как трудно оторваться от зеркал... - Ирина Николаевна Полянская - Русская классическая проза
- Агитатор Единой России: вопросы ответы - Издательство Европа - Прочая документальная литература
- Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Дороги веков - Андрей Никитин - Прочая документальная литература
- Черта оседлости - Дмитрий Ланев - Русская классическая проза
- Доктор Хаус (House, M.D.). Жгут! - Эдуард Мхом - Прочая документальная литература
- Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд - Русская классическая проза
- Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Черный торт - Шармейн Уилкерсон - Русская классическая проза
- Бесконечная лестница - Алексей Александрович Сапачев - Короткие любовные романы / Русская классическая проза