Догмат крови - Сергей Степанов

Киевский процесс имел уникальную особенность, состоявшую в том. что за историко-богословскими спорами был забыт сам подсудимый. Присяжные заседатели недоумевали: «Як судить Бейлиса, колы разговора о нем нема?» Наблюдавший за процессом с хор для прессы В. Д. Набоков, один из лидеров кадетской партии, с удивлением отмечал: «Единственный существенный вопрос, который можно было бы поставить именно с точки зрения ритуалистов, остался нетронутым. Никто и не заикнулся о том, доказано ли, что Бейлис — изувер. Психиатрической экспертизы над ним произведено не было. Духовный его мир остался вовсе неисследованным»[30].

Современная хасидская литература называет Менделя Бейлиса истинным хасидом. Позволю себе усомниться. Известно, что отец Бейлиса был хасидом, возможно также, что сам Бейлис впоследствии обратился к религии. Однако киевский период биографии Бейлиса не дает оснований считать его человеком, строго исполнявшим обряды и предписания. Эстер Бейлис бесхитростно объясняла на допросах: «Муж мой совсем не религиозный и только один раз в году, а именно в судные дни, бывает в синагоге. Очень часто он работает даже в субботу и еврейских праздников не соблюдает, так как человек он бедный и праздновать нам некогда, а нужно заработать кусок хлеба, чтобы содержать семью»[31]. Дети Бейлиса не знали ни слова на древнееврейском, а старший сын Пинхус, учившийся в русской прогимназии, был нетверд даже в разговорном еврейском. Вряд ли можно всерьез говорить о познаниях главы семейства в каббале. После суда Бейлис иронически поблагодарил своих обвинителей: «Теперь я стал образованным. Узнал, что был какой-то Зогар, Маймонид. Спасибо Шмакову».

По всей видимости Мендель Бейлис был обязан спасением от каторги прежде всего тем, что в глазах присяжных заседателей он никоим образом не ассоциировался с религиозным изувером, о которых так подробно вещало обвинение. Присяжные заседатели, вынесшие оправдательный вердикт, смотрели на него также, как ближайшие соседи по Лукьяновке. В воспоминаниях самого Менделя Бейлиса имеется любопытный эпизод. Когда его вели под конвоем из полицейского участка в тюрьму, к нему подошел Захарченко, владелец злополучного дома № 40 по Верхне-Юрковской. «Братец, не падай духом, — ободрил его домовладелец. — Я сам член „Двуглавого орла“, но говорю тебе: камни мостовой сотрутся, а правда все-таки выйдет наружу».[32] Сцена выглядит неправдоподобной, а между тем так оно и было. Единственное, в чем ошибся Бейлис, так это в том, что Захарченко состоял не в «Двуглавом орле», а в Союзе русского народа. Как свидетельствуют протоколы показаний Захарченко, принадлежность к черносотенной организации не мешала ему горячо отстаивать невиновность соседа-еврея.

Вердикт присяжных был ярким примером подобной двойственности. Присяжные заседатели признали доказанным, что убийство Андрея Ющинского было совершено евреями из побуждения религиозного фанатизма в одном из помещений кирпичного завода, но отказались признать приказчика этого завода виновным в преступлении. Двоякое решение позволило каждой из сторон праздновать свою победу. На следующий день после вынесения приговора газета «Двуглавый орел» огромными буквами напечатала ответ присяжных на первый вопрос: «Да, доказано» и мелкими буковками ответ на второй вопрос: «Нет, не виновен». Надо ли говорить, что на страницах либеральных и левых органов печати акцент был сделан на втором ответе.

Третья версия

Что если отойти от дилеммы: ритуал или воровская шайка. На мой взгляд, печальную услугу следствию оказал вывод судебно-медицинской экспертизы о том, что убийство Ющинского было совершено группой лиц. Профессор Н. А. Оболонский и прозектор Туфанов, проводившие вскрытие тела Ющинского, отметили в своем заключении: «Что касается количества лиц, участвовавших в убийстве Ющинского, то, судя по сложности манипуляций, производившихся над жертвой преступления, надо полагать, их было не менее двух»[33]. Профессор И. А. Сикорский пошел еще дальше, утверждая, что в убийстве участвовало не менее шести человек. Кстати, вывод о групповом характере преступления был едва ли не единственным, по которому сошлись все медицинские эксперты, принимавшие участие в процессе как со стороны обвинения (профессор Д. П. Косоротов), так и со стороны защиты (профессор А. А. Кадьян и лейб-хирург Е. Г. Павлов). Согласился с этим выводом и академик В. М. Бехтерев, также выступавший на киевском процессе. И лишь позже Бехтерев, еще раз взвесив все доводы за и против, изменил первоначальное мнение: «Возможно допустить, что непосредственным убийцей, не принимая во внимание других возможных соучастников убийства, мог быть и один, ибо нужно ли много лиц, чтобы, оглушив мальчика 12 лет, при внезапном нападении рядом тяжелых ударов, нанесенных швайкой в голову и в правую сторону шеи, покончить с ним задушением и путем дальнейшего нанесения ударов»[34].

Предположение Бехтерева в корне меняет взгляд на загадочное преступление. Изначально судебное следствие было сориентировано на розыск преступного сообщества, примеряя на эту роль то родственников мальчика, то цыган из табора, то обитателей кирпичного завода, то завсегдатаев воровского притона. Между тем убийцей мог быть один психически ненормальный человек. Следствию надо было внимательнее приглядеться к Кирилловской психиатрической лечебнице, расположенной в полуверсте от пещеры. Впрочем, вполне возможно, что убийца-одиночка не был пациентом лечебницы и производил на окружающих впечатление совершенно нормального человека. Уголовная хроника свидетельствует, что маньяки чаще всего бывают именно такими: серыми, неприметными, не вызывающими ничьих подозрений. Что заставляет их выходить на охоту за живыми людьми — ущербное воспитание, тяжелая наследственность или же сбой на генетическом уровне — в точности неизвестно, но они совершают леденящие кровь зверства.

Можно вспомнить ряд громких дел уже наших дней, например, ростовского садиста Чикатило, который зверски убил 52 подростков и взрослых обоего пола. Орудовавший в Подмосковье маньяк Головкин заманивал мальчиков-подростков в специально оборудованный подвал, подвешивал их на железных крючьях, наносил множественные ранения, вырезал на коже какие-то знаки и в завершение жесточайших пыток убивал. Подобные преступления случались и в дореволюционной России. Достаточно перелистать «Записки из мертвого дома» Ф. М. Достоевского, отбывавшего каторгу в Омском остроге. «Помню, — писал Достоевский, — как однажды один разбойник, хмельной (в каторге иногда можно было напиться) начал рассказывать, как он зарезал пятилетнего мальчика, как он обманул его сначала игрушкой, завел куда-то в пустой сарай, да там и зарезал».

Если такой маньяк рыскал в поисках жертвы по лукьяновским ярам, то вероятно именно его встретил печник Ященко неподалеку от пещеры. На это можно резонно возразить: предположения предположениями, но где доказательства? Что же, попытаемся найти следы садиста. Из опыта криминалистики известно, что серийному убийце трудно остановиться. Если в Киеве действовал маньяк, рано или поздно должна была появиться новая жертва. И такая жертва была обнаружена в киевском пригороде Фастове.

Что более всего поражает в Фастовском деле при его сравнении с делом Бейлиса, так это сходство почерка преступления, а также близость места и времени его совершения. После громкого процесса прошел всего лишь один месяц, еще не остыли страсти, а Киев вновь был взбудоражен вестью о зверском убийстве ребенка. Приведу выдержку из рапорта уездного исправника: «Около 7 часов утра 27 сего ноября приставом 2-го стана вверенного мне уезда были получены сведения, что в м. Фастове, по Воскресенской улице, на лесном складе Кагана обнаружен труп какого-то человека… Прибыв на склад Кагана, чины полиции действительно нашли там, в скрытом месте, между задней глухой стеной нежилого домика-конторы и кучами лесного материала труп мальчика, который лежал на подмостках из дерева в виде нар, положенных на брусьях… Под трупом на досках и на земле также лужи крови, а на шее около 13-ти колотых расположенных под подбородком, на пространстве от одного уха к другому, ран, причиненных, по-видимому, перочинным ножом. Других признаков насилия не найдено…»[35]

Итак, на теле убитого было обнаружено тринадцать колотых ран. Снова зловещее число — «двенадцатью испытаниями ножа и ножом», как сказано в трактате «Зогар». Однако в Фастовском деле имелись два существенные отличия от дела Бейлиса. Во-первых, еврей Фроим Пашков (Пасиков) опознал в убитом своего сына Иосселя, а во-вторых, неподалеку от места преступления был задержан неоднократно судимый Иван Гончарук в запачканной кровью одежде, с окровавленным ножом за голенищем. Поскольку жертвой оказался еврейский мальчик, а подозрение пало на бродягу, черносотенцы не имели оснований связывать это преступление с ритуалом.