Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия

Письмо было от нашего семейного адвоката мэтра Фурнье. Я обнаружил его, перебирая конверты, оставленные почтальоном на коврике консьержей. Меня застукали за курением, я ждал гневного письма из лицея и вдруг заметил этот конверт. Мэтр не в первый раз писал маме на домашний адрес, и не знаю почему, я вдруг решил прочесть именно это письмо. Возможно, из-за царившей в доме тишины. Уже несколько месяцев атмосфера в доме была застывшей, словно никаких проблем вовсе не существовало. Мама часто повторяла естественным, хорошо поставленным голосом, подкрепляя свои слова сияющей победительной улыбкой:

— Все в порядке, дорогой. Ничего не происходит. Не волнуйся.

Папа звонил по воскресеньям, вечером, и мы с Жюльеттой по очереди с ним говорили. Мама сидела в кресле и читала «Пари матч».

— Как дела в лицее?

— Нормально.

— Рад это слышать.

— А у тебя что?

— Все очень непросто. Работаю как зверь.

В первое время я всегда спрашивал, какая погода в Бар-ле-Дюке, он отвечал: «Замерзаем» или «Льет как из ведра». Наши беседы длились несколько минут; прощаясь, он всегда говорил: «Целую тебя, дорогой мой. До следующей недели».

В Париже папа бывал нечасто. Приезжал ненадолго, встречался с поставщиками и возвращался последним поездом, чтобы не тратиться на гостиницу. Он назначал мне встречу в бистро — и опаздывал на час. Как-то раз мы вообще не увиделись, потому что ждали друг друга в разных кафе на площади Республики. Я всегда провожал его на метро до Восточного вокзала. Он долго надеялся, что у них с мамой еще есть шанс спасти брак, говорил: «Когда у мужа и жены нелады, лучше на время расстаться, успокоиться, подвести итоги, взглянуть на ситуацию под другим углом».

— Брак как погода, понимаешь? После грозы небо всегда становится синим.

Учитывая результат, эта теория себя не оправдала.

Однажды у меня появилось странное и какое-то неприятное чувство. Папа прибежал на встречу с опозданием, он запыхался и все время ворчал, ругал «чертовы парижские пробки», вонь от выхлопных газов и грязь на улицах.

— Безумие какое-то! Не понимаю, как я мог так долго выносить этот город. Здесь совершенно нечем дышать.

Я смотрел на него — и не узнавал.

* * *

Когда я прочел злосчастное письмо, кровь застыла у меня в жилах. Захотелось вернуться и высказать маме все, что я о ней думаю. Нужно было предупредить папу о готовящемся против него заговоре, чтобы он успел выработать стратегию защиты. Мне удалось дозвониться в магазин.

— Возникла одна проблема, папа. Мы должны немедленно увидеться.

— Скажи, в чем дело.

— Не по телефону. Дело слишком серьезное.

— Ты что-то натворил?

— Нет. Речь о маме.

Он сказал, что приедет, а заодно повидает нового поставщика в Булони. Мы встретились в пивной напротив Восточного вокзала. Посетителей было так много, что мы едва слышали друг друга. Папа принес пачку каталогов итальянских осветительных приборов. Он дал мне один, чтобы я оценил качество, и сказал, что будет рекламировать их в Лотарингии.

— Как тебе?

— Я не разбираюсь в люстрах.

— Они опередили нас на двадцать лет. Если все сложится как надо, я сорву банк! Только маме ничего не говори. Ты что, куришь?

— Закурил недавно.

— Дай сигарету.

Я протянул ему пачку «Голуаз» и коробок.

— Так что стряслось?

Я отдал ему письмо адвоката, и он начал читать с непроницаемым лицом.

— Вот мерзавец! Я ему платил, а он подложил мне свинью.

— Они еще не победили. Ты будешь защищаться?

Он пожал плечами и задумался.

— Пришлось бы искать лжесвидетелей, а это не по мне. Просить людей, которых не видел много лет, говорить гадости о твоей матери — это низко.

— Но она именно так и поступает — низко.

— Вина на мне, Мишель. Я покинул супружеское жилище, и все пошло прахом. У нас была прекрасная семья. Потом что-то сломалось. Мне казалось, у нас просто трудный период, через такое многие проходят, а когда все понял, было уже поздно.

— Дело во Франке?

— Нет. Мы с твоей матерью из разных социальных слоев. С этим ничего не поделаешь. Впрочем, некоторым удавалось. Мы не сумели.

— Ты не должен один оплачивать судебные издержки!

— Я бессилен. Элен представит десять заверенных свидетельств и заключение судебного исполнителя. Умеешь хранить секреты?

— Я больше не куплюсь на «дай слово настоящего мужчины»!

— Я мог доставить твоей матери неприятности, но мы нашли решение, которое устроило нас обоих.

— Какое?

— Не вмешивать в эту историю вас. Пообещай, что будешь молчать.

Деваться было некуда, и я пообещал.

— Мы договорились, что я возьму всю вину на себя, но платить мне не придется. У нас будет совместная опека. Вы живете с ней, мы встречаемся каждый второй уик-энд, половину каникул вы проводите со мной. Я плачу небольшие алименты на вас двоих и получаю от нее финансовое возмещение.

— Значит, ты обменял нас на деньги?!

— Не глупи, Мишель! Другого выхода просто нет, к войне я не готов!

— Ты не имел права! Не имел! Нужно было драться!

— Такова жизнь. По-другому не бывает.

— В конечном итоге ты неплохо устроился.

Я встал. Сунул в карман сигареты и пошел к выходу, но вернулся:

— Скажи мне, где Франк.

— И не подумаю! Незачем тебе это знать.

* * *

Я оставил письмо от адвоката на столике в прихожей. Мама удивилась, заметив, что оно распечатано, и я сказал, что вскрыл конверт по ошибке. В воскресенье позвонил папа. Жюльетта поговорила пять минут и протянула трубку мне.

— Скажи, что меня нет.

Он не мог не услышать. Мама оторвала взгляд от «Пари матч», улыбнулась, но ничего не сказала. Я отказывался разговаривать с ним несколько недель подряд. Долго. Эта история и сегодня стоит между нами.

* * *

Я никогда не рассказывал Камилле о своей семье, о Франке, о Сесиль, об их исчезновении, о распаде семьи и бегстве отца в провинцию. Говорят, время лечит раны. Стереть из памяти легко лишь тех, кого любишь не слишком сильно. Главенствующим чувством был гнев. Я задыхался от ярости, мне хотелось выплеснуть ее наружу, но я был бессилен. В моей душе поселилась ненависть. Камилла по неизвестным причинам отказывалась говорить о своей семье, так что мы были равны в своем сиротстве.

14

Я надеялся избежать этого, но переоценил свои силы, хотя сопротивлялся до последнего. Существует предел, который не может перейти ни один из мужчин. Наша воля не способна противостоять законам мироздания. Моя судьба была решена где-то там, в глубинах космоса, поблизости от галактики Андромеда, между Орионом и Альдебараном. Камилла хотела составить мой гороскоп, для этого ей нужно было знать точное время моего рождения. Просьба показалась нелепой, но я не мог сказать ей это в лицо. Камилла свято верила в астрологию и злилась, если я высказывал сомнение. Я сказал, что роды были ужасно тяжелыми, что с мамой в больнице не было ни мужа, ни родителей и она все забыла.

— Ты родился в больнице «Пор-Руаяль», в центре Парижа!

После развода родителей все осложнилось, расставание, как все знают, пагубно действует на память. Не зная часа рождения, невозможно определить точное положение звезд, составить гороскоп, определить положение лунного узла,[181] планет в доме гороскопа[182] и восходящий знак. Я надеялся, что смогу не отвечать на эти дурацкие вопросы.

* * *

Наши с мамой отношения с каждым днем становились все лучше. Мы пришли к компромиссу и установили равновесие. Я соблюдал три правила, своего рода законный минимум: следил за своим внешним видом, получал приличные оценки и присутствовал на семейных застольях, главным из которых считался воскресный обед у дедушки Филиппа. По другим позициям мама оставила меня в покое. Неожиданная перемена в поведении произошла с ней после посещения семинара «Как провести переговоры и добиться успеха к обоюдной выгоде». Папа зря насмехался над маминым увлечением «американскими премудростями», они могли бы спасти его от нынешней унизительной Березины.[183] Однажды вечером меня ждал неприятный сюрприз.

— Кстати, тебе звонила Камилла, — сказала мама, передавая мне тарелку с тертой морковью.

— Правда?

— Она милая девочка. Буду очень рада с ней познакомиться. Пригласи ее в гости.

— Мы расстались десять минут назад. Зачем ей было звонить?

— Она хотела узнать час твоего рождения.

— И что ты ответила?

— Сказала, что ты родился в половине восьмого вечера, хоть и не поняла, почему она этим интересуется. Тебя я родила легко, а вот с Жюльеттой намучилась. Девочки всегда тяжелей достаются. Пусть Камилла составит и мой гороскоп. Я родилась двадцать восьмого января, в четыре часа утра.