Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Иванов

Эта задержка облегчила нашей Ставке переброску резервов в большую излучину Дона, на дальние подступы к Сталинграду. Помогла она и отводу войск Юго-Западного фронта. Не случайно в тот же день в дневнике Гальдера появилось изложение следующей тирады Гитлера: "Дело идет о нескольких часах. Тим(ошенко) уходит из-под удара. Бросить вслед за ним моторизованные (соединения)!"{134}.

38-я армия оказалась в арьергарде войск Юго-Западного фронта. Естественно, что на нее обрушились особенно сильные удары врага. 40-й танковый корпус противника, наступавший в сторону Кантемировки, к 8 июля расширил брешь между нашей и 28-й армиями. Возникла опасность выхода немецких танков и мотопехоты в тылы соседей и наши собственные. Потребовалось выдвинуть на рубеж Кантемировка, Ровенки поредевшие части 304-й, 9-й гвардейской, 199-й стрелковых дивизий и 3-й танковой бригады. Они сдержали яростный напор не только танков 40-го корпуса, но и подошедшей пехоты из 8-го армейского корпуса вермахта. Этим 38-я вновь помогла соседям, но сама оказалась в критическом положении, ибо угроза отсечения тылов нависла еще реальнее.

10 июля ночью я передал в арьергардные дивизии приказ командарма немедленно начать отход на промежуточный рубеж северо-западнее Черткова в верховьях реки Деркул, а затем на линию железной дороги Кантемировка Миллерово. Здесь мы намеревались закрепиться, но брешь между нашей и 28-й армиями настолько расширилась, что вскоре пришлось отойти на реку Калитва.

Действиями разведки мы установили, что часть войск нашей армии и соседней слева 9-й отрезаны севернее Миллерово от главных сил Юго-Западного фронта. Дело в том, что Гитлеру наконец удалось направить в намеченных направлениях "разбредшихся в разные стороны чертей", и танки Клейста вышли южнее Миллерово, то есть почти соединились с 6-й армией Паулюса. Генерал П. И. Бодин, сменивший 26 июня И. X. Баграмяна, вначале успокоил нас, сказав, что 24-я армия Д. Т. Козлова спешит на помощь, но вскоре она сама попала в сложный оперативный переплет. Тем не менее наши части, оказавшиеся под угрозой окружения, 15 июля прорвали заслоны врага и вместе с остальными войсками армии достигли Дона.

Вышло сюда и подавляющее большинство других войск Юго-Западного фронта. Нового "грандиозного котла", который готовило гитлеровское командование, не получилось. Бывший 1-й адъютант 6-й армии (начальник службы офицерских кадров) В. Адам в своих послевоенных мемуарах написал: "... надежда на успех не сбылась. С первых же дней мы вынуждены были признать, что сражались только с численно слабым, но хорошо вооруженным арьергардом. Его яростное сопротивление причинило нам большой урон. Главные силы советских войск смогли избежать угрожавшего им уничтожения... Если бы мы одержали победу, то на таком огромном фронте это выразилось бы в сотнях тысяч пленных, поля сражения были бы усеяны убитыми и ранеными, мы имели бы горы трофейного оружия и разного военного снаряжения. В действительности же картина была совсем иная. Только у Оскола удалось взять несколько тысяч пленных. Остальные же данные, сообщенные дивизиями о количестве пленных, можно было не принимать в расчет. На поле боя мы обнаружили мало убитых и раненых бойцов Красной Армии. А тяжелое оружие и транспорт советские войска увели с собой"{135}.

Как следует из ряда других источников, немецко-фашистское командование полагало, что сумеет окружить крупные силы Красной Армии, якобы сосредоточенные на южном крыле советско-германского фронта, в районе Воронежа и западнее Дона. В действительности - и это теперь широко известно - наиболее многочисленная группировка советских войск находилась на центральном, московском направлении. В работах некоторых западных авторов, использующих сводки верховного командования вермахта, указывается, что западнее Дона было взято в плен 88 689 наших воинов, захвачено или уничтожено 1007 танков и 1688 орудий{136}.

В заключение хотел бы высказать несколько соображений о Харьковской операции.

Оценка причин нашего поражения претерпела в советской историографии три этапа. Вначале в закрытой литературе вина за него возлагалась на командование Юго-Западного направления и входивший в него фронтов. В открытой литературе эта операция тогда просто замалчивалась. После XX съезда КПСС ее оценка изменилась. Вину за неудачу поделили поровну между Ставкой и командованием Юго-Западного фронта. Правда, в шеститомной истории Великой Отечественной войны имеется натяжка: утверждается, будто Н. С. Хрущев 18 мая 1942 года требовал прекращения операции, но Ставка не согласилась с этим. После 1965 года постепенно началось выгораживание Ставки и перекладывание всей ответственности на Юго-Западное направление. В ряде работ стали утверждать, что Военный совет Юго-Западного направления "выпросил" у Ставки эту операцию и в итоге произошла катастрофа.

Попробуем внести ясность. 10 января 1942 года Ставка направила военным советам фронтов директивное письмо принципиального характера, в котором ставилась задача в том же году закончить войну и утверждалось, что весной у нас будут "новые большие резервы, а у немцев их не будет"{137}. В письме указывалось, что в предстоящем наступлении войскам Северо-Западного направления во взаимодействии с Балтийским флотом предстоит разгромить главные силы группы армий "Север" и ликвидировать блокаду Ленинграда, а войскам Западного направления - разгромить главные силы группы армий "Центр". Фронты Юго-Западного направления получили задачу нанести поражение группе армий "Юг" и освободить Донбасс. Кавказскому фронту предстояло освободить Крым.

Что изменилось весной, в марте и апреле? Когда наше зимнее наступление заглохло, Генштаб, по свидетельству А. М. Василевского, был за переход к активной стратегической обороне, чтобы измотать врага, а затем перейти в наступление. Сталин тоже был за это, но вместе с тем "полагал целесообразным провести частные наступательные операции в Крыму, в районе Харькова (подчеркнуто мною. -Авт.), на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска"{138},- короче говоря, почти по всему фронту.

Книга А. М. Василевского вышла первым изданием в 1973 году. Мог ли Александр Михайлович в то время, когда царил застой, откровенно изложить свои мысли? Нет, конечно. В устных беседах он высказывался более откровенно и определенно. В частности, маршал констатировал, что в тот период Генеральный штаб не в состоянии был в достаточной мере влиять на выработку крупных решений. Б. М. Шапошников, по его словам, был жестоко травмирован репрессиями, которым подверглись все его соратники; находилась в цепких руках Берии и одна из ближайших его родственниц. Само отношение Сталина к Генштабу было скептическим, он называл его канцелярией. Известно, что очень часто разработки Генштаба докладывал Верховному генерал Ф. Е. Боков - военный комиссар, затем заместитель начальника Генштаба по оргвопросам. Этот несомненно одаренный человек был в 1937 году, едва закончив учебный курс Военно-политической академии, назначен ее начальником. В оперативных вопросах он разбирался весьма посредственно и фактически не мог иметь по ним своего мнения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});