Монастырь - Игорь Вагант

* * *

Хэвейд без сил опустился в глубокое кресло, пытаясь привести мысли в порядок. Беорн глуп, ох, как глуп! Когда этот кровавый угар пройдет, народ еще очень долго будет вспоминать первый день правления нового короля, начавшийся с казни, причем собственноручно исполненной. И кто рассказал ему о встрече бедняги Кевлаверока с Эллой?

Створки двери резко распахнулись и в кабинет почти ворвался Беорн. С всклокоченной шевелюрой и глазами, налитыми красным.

– Вы не одобряете меня, мастер? – с порога выкрикнул он. Король был заметно пьян.

Хэвейд вздохнул.

– Прошу тебя, успокойся, сын мой. Вина?

– Конечно, вина. – Беорн хохотнул. – Напоследок.

Он подошел к столу и непослушными руками поднял кувшин, расплескав добрую треть его содержимого.

– Напоследок? Что это значит?

– Это и значит. Вряд ли в каком-нибудь отдаленном монастыре вам удастся скоро испить такого дорогого напитка. Позвольте представить нового Великого магистра Ордена Вопрошающих. – Беорн щелкнул пальцами, и в кабинет чеканным шагом вошел Ронан Альбрад. Следом за ним трусил Агнаман, запрятав руки в широкие рукава. Хэвейд до боли сжал зубы.

– Ну что же… это достойная кандидатура.

– Именно. Мне надоели твои игры, старик. Надоели вечные переговоры, ученые изыскания, поклоны и расшаркивания с наглыми эорлинами. Вот сир Ронан меня понимает. Очень хорошо понимает. На кой ляд Ордену десять тысяч солдат, если вы их даже ни разу не использовали по назначению? Меня не интересуют ваши маги, жрецы, или как эти бесполезные людишки себя называют, поиски истины, и чего там еще. Боги никогда не дадут мне того, что я хочу.

– Вы ошибаетесь, сир.

– О, да. Зато отец мой был прав, и оба моих брата. И где они теперь? У меня никогда не было матери, вы знаете: Кордейла Пенардин умерла, произведя меня на свет, и, помнится, когда мне стукнуло годика четыре, я принялся страстно молиться, чтобы боги вернули матушку. Я страдал без нее, понимаете? И она не была грешна, не так ли? И один раз, застав меня за этим занятием, батюшка дал мне подзатыльник. Богам чихать на твои молитвы, сказал он. Боги жестоки, и им нет дела до людей. Аир со своими сыновьями-братьями только забавляются с нами, подобно мальчишке, который мочится на муравьиную кучу, а старик Эогабал вообще не обращает на нас внимания. С тех пор я понял: папаня был прав.

Беорн навис над Хэвейдом, вцепившись руками в подлокотники. От него кисло разило вином.

– Боги не помогают человекам, но мы почитаем их. Боги насылают мор, а им за это приносят жертвы. Боги допускают смерть матерей во время родов, а дети потом славословят в их честь. Все просто: будь жесток, и твои подданные станут уважать и бояться тебя. Делай все сам, не жди небесной помощи, все равно не дождешься. А из нашей дружной семейки только я, только я один имею подлинное право на престол. Не Теодрик, сын шлюхи, не Сигеберт, сын самозванки из Айдгермара, не Элла – я не знаю даже имени его матери. Я, сын последнего из Эдгариддинов и единственной дочери великого Восточного герцога Пеббы Пенардина. Ронан станет моей правой рукой, и с помощью солдат Ордена я раздавлю этих гнилых Первородных, прижму их к ногтю, одного за другим.

– Ты недооцениваешь их силу, сын мой…

Беорн фыркнул.

– Вы трус. И всегда были трусом, очень осторожным трусом. Как бы чего не вышло, так? Сир Ронан рассказал мне про ту девчушку, дочь Тэлфрина. Поначалу я даже погоревал, что так получилось, что не удалось доставить ее сюда, но теперь понимаю: так даже лучше. Это знак того, что надо начинать действовать. Знаете, что я сделаю? Я пойду войной на Хильдеберта Анжского, который столь подлым образом похитил невесту короля…

Хэвейд моргнул, удивленно глянув в пьяные глаза Беорна. Тот расхохотался.

– А-а… вы ж не знаете. Это никакие не лесные разбойники, это богомол из Анга напал на ваших людей. Вот видите? Можно до бесконечности сидеть в своем кабинете, перелистывать пыльные манускрипты и не видеть того, что творится за дверью, а ваши собственные подданные будут водить вас за нос. Я раздавлю Анг, сожгу его, и спасу наследницу Нордмонта из лап коварного негодяя. И все. Я стану любимым – и единственным, что очень важно – зятем графа Нитгарда. И он поможет мне. Он должен будет помочь мне. А когда он станет ненужным, я отправлю его в пекло к Вилу, чтобы он составил там компанию остальным Первородным. Простой план – хороший план.

Беорн рассмеялся и сделал добрый глоток прямо из кувшина.

– Ах, да… Арна… Агма… как тебя там? Что ты хотел узнать?

Агнаман шагнул вперед.

– Книга, сир. Черная Книга.

– Да. – Беорн кивнул. – Я не верю во всех этих оборотней, троллей, фомор, дваргов и прочую чушь, ни разу не видел ни одного из них, но все же: что это за штука такая, над которой трясся покойный братец Теодрик, и которую, как мне сказали, вы держите у себя под семью замками? И где она? Мой новый друг Агма… хочет об этом услышать. А я обещал спросить.

Хэвейд на мгновение прикрыл глаза.

– Это знание – не для вас, – тихо сказал он.

– Вот как… – Беорн осклабился. – Тогда, значит, ваш отъезд в какой-нибудь монастырь откладывается. Я же сказал: я обещал спросить. И либо ты, старик, скажешь мне то, что я хочу знать, по доброй воле, либо… тебя заставят это сказать.

Хэвейд поднялся с кресла.

– Да. Я уже старик.

Не дожидаясь сигнала от короля, сир Ронан хлопнул в ладоши, и тут же в распахнутых дверях показались четверо солдат, в кольчугах до колен и бармицах; на шее каждого висел стальной горжет с изображением пламенеющего солнца.

* * *

Плыть вниз по течению было легко. Большую часть времени Гвендилена сидела или полулежала на корме, разглядывая берега, а Эдвин с Вульфаром, меняясь, махали единственным веслом. Тэлейт плавно, но быстро несла свои воды к морю Арит, и от гребцов требовалось только удерживать лодку ближе к середине течения.

– Река только миль за двадцать от Лонхенбурга расширяется, – сказал Вульфар, – вот там грести надо будет по-настоящему. В тех краях луга заливные, Тэлейт большая и полноводная, течение неспешное.

Высаживались они на берег только для ночевок, а утром как можно раньше старались продолжить путь. Места здесь были глухие и спокойные; огромные деревья едва не смыкались над руслом своими раскидистыми кронами, пение птиц не давало уснуть. И – ни одного селения на заросших чащей берегах, причем складывалось ощущение, что южный берег Тэлейт более дик, непроходим и безжизнен. Деревья там стояли на оголившихся корнях, подступали к самой воде, черной и маслянистой, а прямо из реки торчали коряги.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});