Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Глава XII

Император ранен под Ратисбонном. — Мы с Лабедуайером первыми идем на приступ и проникаем в город

Зрцгерцог Карл воспользовался ночной темнотой, чтобы дойти до Ратисбонна и переправить по мосту через Дунай обозы и лучшую часть своих войск. Тогда все поняли, насколько предусмотрительным оказался император, когда в самом начале кампании приказал Даву, идущему из Гамбурга и Ганновера, чтобы собраться большой армией на правом берегу Дуная у Аугсбурга, обязательно захватить Ра-тисбонн и его мост и оставить там полк. Даву разместил там 65-й линейный под командованием своего родственника полковника Кутара, желая дать тому возможность отличиться, хорошо организовав защиту. Но Ку-тар не смог удержать город и после нескольких часов сражений сдал Ра-тисбонн австрийцам. После нашей победы под Экмюлем мост помог австрийцам отступить, иначе им пришлось бы сложить оружие. В договоре о капитуляции полковник Кутар оговорил, что только он и офицеры 65-го полка отправлялись обратно во Францию. После этого император издал приказ, что, если военная часть будет вынуждена капитулировать, офицеры должны разделить участь своих солдат, что должно было заставить их лучше сопротивляться врагу.

Император не мог идти к Вене, не взяв снова Ратисбонн. Он опасался, что, как только он двинется дальше, эрцгерцог Карл переведет здесь свои войска на правый берег Дуная и нападет на нашу армию сзади. Городом надо было овладеть любой ценой.

Эту трудную задачу поручили маршалу Данну. У неприятеля в Ра-тисбонне было 6 тысяч человек. По мосту к нему могли подойти большие подкрепления. На крепостном валу было установлено много артиллерийских орудий, на бруствере размещалась пехота. Фортификации Ратисбонна были старыми и плохими, во рвах не было воды. В них выращивали овощи. Такой защиты было недостаточно, чтобы выдержать организованную по всем правилам осаду, но прямую атаку город выдержать мог, тем более что у гарнизона была постоянная связь с 80-тысячной армией. Чтобы проникнуть в город, надо было с лестницами спуститься в глубокий ров, преодолеть его под огнем неприятеля, взобраться на стену, фланкируемую согласованным артиллерийским огнем.

Император спешился и установил свой наблюдательный пункт на небольшом холме, расположенном на расстоянии близкого пушечного выстрела от города. У городских ворот, прикрывавших дорогу, ведущую в сторону Штраубинга, он заметил дом, который по недосмотру примыкал прямо к городской стене. Он приказал выдвинуть вперед 12-дюймовые пушки и резервные гаубицы и сосредоточить весь огонь на этом доме. Разрушенный дом мог частично заполнить ров, образуя своего рода насыпь, по которой наши войска могли устремиться на штурм.

Артиллерия принялась выполнять приказание, а маршал Ланн подвел дивизию Морана к широкой дороге, огибающей город. Чтобы до атаки укрыть войска от неприятельского огня, он разместил их за огромным каменным амбаром, который по воле счастливого случая оказался в этом месте. Телеги с лестницами, собранными в соседних деревнях, тоже свезли в это место, где их не доставали снаряды, в большом количестве выпускаемые австрийцами.

Пока все готовилось к штурму, маршал Ланн отправился к императору за последними распоряжениями. Они разговаривали, когда пуля, выпущенная, вероятно, с городского укрепления из дальнобойного карабина, которыми пользовались тирольцы58, попала императору в голень правой ноги. Внезапная боль была такой сильной, что император не смог устоять на ногах и должен был опереться на маршала Ланна. Прибежал доктор Ларрей, осмотрел рану: она оказалась легкой. Если бы рана была тяжелой и потребовалось бы хирургическое вмешательство, в тот момент это сочли бы большим несчастьем для Франции, но, возможно, это спасло бы страну от многих дальнейших потрясений...

Слух о ранении императора быстро разошелся по армии. Со всех сторон стали сбегаться офицеры и солдаты. В одно мгновение тысячи людей окружили Наполеона, не обращая внимания на вражеские пушки, сосредоточившие огонь на большом скоплении людей. Чтобы не создавать лишней опасности для своих войск и успокоить отдаленные части, которые были уже готовы двинуться к нему, император, перевязав наскоро рану, сел в седло и объехал все линии войск под приветственные крики своих храбрых воинов, которых он так часто приводил к победе!

На этом импровизированном смотре, проходившем прямо на глазах у неприятеля, Наполеон впервые произвел награждение простых солдат, раздавая титулы рыцаря Империи и кресты Почетного легиона. Представление к награде делалось командиром части, но император разрешал приходить к нему и тем, кто считал, что у него есть неоспоримое право быть отмеченным. Окончательное решение при этом оставалось за императором. Один старый гренадер, прошедший Итальянскую и Египетскую кампании, не услышал своего имени среди награжденных. Тогда он подошел и спокойным тоном потребовал свой крест. «Но что ты сделал, чтобы заслужить эту награду?» — спросил его Наполеон. «Сир, в пустыне под Яффой в ужасную жару я достал для вас арбуз». — «Я благодарю тебя за это еще раз, но это подношение не стоит Почетного легиона». Тогда гренадер, до сих пор остававшийся холодным, как глыба льда, пришел в сильнейшее возбуждение и закричал: «А! Значит, для вас ничто семь ран, полученных на Аркольском мосту, при Лоди, при Кастильоне, у Пирамид, под Сен-Жан д’Акром, Аустерлицем, Фридландом, одиннадцать кампаний в Италии, Египте, Австрии, Пруссии, Польше...» Император прервал его, смеясь над услышанной тирадой: «Та-та-та... как ты разгорячился, когда дошел до главного! С этого бы и начинал, это получше твоего арбуза! Я назначаю тебя рыцарем Империи, и ты получишь 1200 франков ренты... Ты доволен?» — «Сир, я хочу крест!..» — «У тебя будет и то и другое, потому что теперь ты кавалер ордена». — «Я предпочитаю крест!»... Бравый гренадер стоял на своем, и ему с трудом втолковали, что звание рыцаря Империи включает в себя и крест Почетного легиона. Он успокоился только тогда, когда император приколол ему награду на грудь, чему он был рад гораздо больше, чем ренте в 1200 франков. Солдаты обожали императора за простое обращение. Но только главнокомандующий, одержавший многочисленные победы, мог позволить себе подобное, любому другому это только бы навредило.

Когда маршалу Ланну доложили, что все готово к атаке, мы вернулись к Ратисбонну, а император снова поднялся на холм, откуда он мог наблюдать за штурмом. Вокруг него ожидали в молчании войска...

Наша артиллерия полностью разрушила дом у городской стены, его упавшие в ров останки образовали довольно значительную насыпь, но все же на 8—9 футов ниже стены. Это означало, что надо будет ставить лестницы на развалины дома, чтобы добраться до верха укрепления. Лестницы понадобятся также для спуска с дороги в ров, так как с этой стороны подходящего спуска не было. Прибыв в дивизию Морана, укрывающуюся от огня за амбаром, маршал Ланн вызвал пятьдесят добровольцев, которые должны были пойти во главе колонны, поставить лестницы и первыми атаковать противника. Вызвалось гораздо большее количество человек, из которых и выбрали определенное маршалом число. Под командованием выбранных офицеров эти молодцы смело выступили вперед. Но едва они вышли из-за прикрытия, как огненный шквал уложил почти всех на землю! Только нескольким удалось спуститься с дороги в ров, но там их достала пушка из флангового укрепления. Оставшиеся в живых, все в крови, вернулись к дивизии под защит)7 амбара...

Однако на новый призыв маршала Ланна и генерала Морана вышли пятьдесят новых добровольцев, взяли лестницы и направились ко рву. Но как только они оказались на дороге и враг их заметил, еще более сильный шквальный огонь уложил вторую колонну почти полностью... Две неудачи охладили порыв солдат, и никто не двинулся, когда маршал снова призвал добровольцев! Он мог бы приказать одной или нескольким ротам идти на штурм, и они бы подчинились, но он прекрасно знал по опыту, какая огромная разница между тем, что солдат делает просто из послушания и что он может сделать в воинском порыве. Для опасной операции намного предпочтительнее добровольцы, чем просто солдаты, выполняющие приказ. Но напрасно маршал взывал к храбрейшим из храброй дивизии Морана, напрасно говорил, что на них смотрит сам император и вся Великая армия, ответом ему было гнетущее молчание, настолько все были убеждены, что выйти за стены амбара означало верную смерть под огнем неприятеля. Тогда неустрашимый Ланн воскликнул: